ВЕЗЕНИЕ-14

Впервые на русском! 

Перевод Саввы Радулович с сербского

НОЧЬ, ПОГЛОТИВШАЯ ТОПОЛЯ

Каким бы тяжелым ни был день, он не может быть таким болезненным и тоскливым, как ночь. Днём тебя кто-то обманывает, заставляет улыбаться, тайком обнимает, оправдывает твои заботы, так что у тебя не так много свободного времени на размышления, но именно поэтому ночь тебя обжигает. Даже беззаботного человека ночь заставит задуматься. Ночь хороша только для снов и творчества, для всего остального она тяжела.

На следующий день после встречи с Борисом. Адская ночь. Никогда не желанное утро. Мне кажется, что семь лет упакованы в семь часов. Я бы перерезала себе горло. С таким желанием я ухожу, а возвращаюсь с еще большими страданиями. Это должны быть замечательные вечера, но они превращаются в ночи особых потребностей. Те моменты с ним должны были поднять меня, но они только опускают меня еще больше. Они должны сделать меня сильнее, а я никогда не бываю слабее. Они должны оживить меня, я умираю полдня. Я не ела весь день. Я ничего не клала в рот. Какое-то отвратительное чувство разрушает меня. Как будто какое-то ужасное животное находится у меня в желудке, а потом украдкой кусает меня, предупреждает, съедает вчерашний грех. Она набросилась на меня. Нет возможности утолить его аппетит. У меня нет никакого желания вставать, и я не хочу ничего есть. Я не наказываю себя, просто мое внутреннее чувство взяло меня под свое крыло и само регулирует ситуацию. Как после акта убийства чувствую тошноту, рвоту, какой-то необъяснимый страх, отвращение к себе, осуждение, вину. Как-то все, что я вижу вокруг себя, кажется честным и неиспорченным, кажется счастливым – одна я неправа. Все остальное мне кажется безобидным, безгрешным, чистым, только я грязная. Мне кажется, откусив кусок хлеба, я как бы разгневаю Бога. Я, полуписатель. Полуверующая. Все пополам. Ничего не завершено. Интересно, преступление когда-нибудь забудется? Если сейчас так больно, пройдет ли боль когда-нибудь? Смягчающим обстоятельством является то, что нет ни крови, ни отпечатков, ни слез, ни указаний пальцем, есть только намерение и ранение, а ранение оставляет неизгладимые последствия. Все в порядке, еще не поздно. Ущерб не окончательный. У него есть время исправиться. Я верну его в нужное русло, даже если это будет последнее, что я сделаю, и я как-нибудь справлюсь с собой. Почему я не могла быть как весь остальной грешный мир – поцелуй и забудь! Но нет! Это был не поцелуй, это была добровольная бойня, сознательная трагедия двух титулов, где один режет, а другой изрезанный. Ох, мне было бы легче, когда он просто зарезал бы меня!

Это проклятое чувство! Я имею в виду ребенка. Будет ли мальчик осуждать его? Мальчик простил бы его? Он бы его понял? Конечно, нет! Отец должен быть зонтом, под который ребенок приседает, чтобы на него не попала капля дождя. Мать – это ручка, за которую все цепляются в целях безопасности, но крыша – это крыша. И он? Ему было бы стыдно? Он бы покраснел перед ним? Есть ли у него чувства или ему действительно все равно? Я думаю, можно легко прочитать человека по его отношению к родителю или ребенку. Я знала девушку, которая была одной на солнце и совершенно другой в темноте. За свою неудовлетворенность она наказывала самого слабого в семье — свою мать. Ударами, то физическими, то психическими. Одни делают вас синими, другие сводят с ума. После этого она шла и изливала величайшую нежность перед ребенком, чужим. Вот насколько испорченным может быть человеческий разум. Вредный. Грешный. Бедный. Темный среди своих близких, но яркий для других.
Точно так же я знала парня с подъезда, этого классического русского хулигана. Натренированный, нервный, человек бы сказал – если ты с ним поздороваешься, он тебя нокаутирует взглядом. Ну, каждый раз, когда он перед Казанским Советом встречал бомжей, грязных пацанов, мусавов, с одной подтяжкой и с половиной рукава – но при этом счастливых просто потому, что они живые, он, такой занятой и хмурый, положил бы руку в карман и отдал им все, что у него осталось. Хоть только двадцать девятое и, может быть, зарплата запоздала, но как-то стесняется, что у него нет больше, он даже извиняется, что у него нет еще нескольких рублей. Потому что грех скрывать от ребенка. Вот как часто человек может стыдиться своего благородства и доброты.

Я вспомнила лето в Никшиче, когда подул сумасшедший ветер и сдул все тополя в месте Крупац. Он расплющил их, вырвал воспоминания, оборвал все тайные поцелуи, объятия, сломал китайскую стену, за которой происходила любовь. Я очень хочу, чтобы какой-то похожий ветер пришел сюда, чтобы он мог уловить эти темные, беспокойные, осуждающие мысли для меня сегодня вечером. Забыть, пережить, снова начать расти, как тополя.

Часть 13 читайте ЗДЕСЬ.