С НАШЕГО СТОЛА

В доме творчества был странный заезд: всегда здесь были дети, когда это не разрешалось. Но вот разрешили — и кроме шестилетней Насти – никого. Она и в клумбе копошилась, и собакам выносила, оставшиеся куски из столовой, и с мамой гуляла за новым гаражом, собирая свежие, еще не распустившиеся сосновые шишки.

Она уже хотела попроситься назад, в Москву, когда к центральному входу подъехала блестящая, без единой пылинки красивая машина нос у нее был опущен, словно она принюхивалась к асфальту.
Открылись дверцы, вышли взрослые, вместе с ними вылез мальчик, наверное, одних лет с Настей.
Настя увидела мальчика и словно опешила; у нее приоткрылся рот, глаза стали круглыми, немигающими.

Мальчик был как мальчик, но в то же время это был совершенно взрослый мальчик, старше мамы и старше папы. Был он в черных лаковых туфельках на толстом высоком каблучке, в мохнатом, не смотря на жару, костюме, из-под расстегнутого пиджака, выбивался просто необыкновенный галстук, который загорался то синими, то розовыми искрами. Но больше всего поразил Настю носовой платочек, который торчал из нагрудного кармана.

– Папа, папа, – закричала Настя. – К нам карлик приехал.
– Это не карлик, – смутившись ответил папа, одновременно слегка поклонившись приехавшим. – Это мальчик, и вполне возможно твой ровесник.
Перед ужином новый житель дома творчества стал знакомиться.
Я – Георгий Михайлович, – сказал он. – А ты кто?
– А я – Настя.

Был он в этот раз в пестром спортивном костюме, в шапочке с длинным козырьком и над козырьком была вышита золотая многоконечная звезда.

– Видела машину? Это моя! Пока отцу разрешаю водить.
– Какая красивая звезда, – сказала Настя.
– Это звезда шерифа, – важно пояснил Георгий Михайлович. – У меня есть все, что полагаемся рейнджеру: и револьвер, и дубинка и наручники. Если хочешь, я тебе подарю наручники. У меня их несколько.
– Хочу, – сказала Настя. – А я тебя познакомлю с собаками. Они только с виду страшные, а так ждут всегда что-нибудь вкусненького из столовой. А что такое наручники?
Георгий Михаилович усмехнулся, поправил шапочку, потрогал звезду шерифа.
– Пойду готовиться к ужину. Ты удивишься: сколько будем жить здесь, я каждый раз буду в новом галстуке.

Утром все проснулись от стука в дверь. Папа открыл дверь. На пороге стоял сынишка вахтерши.
– Ты чего так рано? – встревожился папа. – Что случилось?
Мальчик вытянул руки по швам, и торжественно произнес:
– Георгий Михайлович просили передать: ровно в девять часов тридцать минут они ждут вашу Настю на мороженое с клубникой.
– Ух ты, – только и выдохнул отец. – А сам-то он почему не пришел?
– А зачем? Ему некогда. Он меня нанял.
– Надо же… А скажи, голубчик, а какая тебе в этом выгода?
– А я доллар получил от этого, Георгия Михайловича, – и мальчишка забавно прыснул, словно чихнул, прикрыв рот ладошкой.
– Вот как. Надо же… Тогда вот что: это передай Георгию Михайловичу, и скажи: ихнему столу, с Настиного стола.

Папа вытащил несколько ромашек из букетика, стоявшего на тумбочке, и протянул их мальчику.

– Да, и еще вот что, голубчик, отдал бы ты этот доллар назад. Стоит ли связываться с этих лет…
Некоторое время мальчик молчал, что-то соображая.
– А у вас есть доллар?
– У меня нету, – ответит папа, отчего-то смутившись.
– А у меня теперь есть, – и мальчик снова потешно прыснул, словно чихнул. Но взгляд его при этом сделался серьезным и отчужденным; вовсе не детский взгляд.