ФИОЛЕТОВАЯ РЫБА
Юрий ЛУНИН
Расставшись с Лёшей, Лена нашла нового молодого человека по имени Денис. Он был красивым, спортивным, интересным, но очень ревнивым. Он готов был преданно служить своей девушке, но за это требовал не давать ему ни малейшего повода для ревности.
Они познакомились уже через неделю после того, как Лена ушла от Лёши, и она гораздо скорее, чем сама могла от себя ожидать, отдала Денису свою невинность. Его твёрдые скулы, широкие плечи, крепкие бицепсы и небольшие умные глаза неожиданно быстро сделали её доверчивой и покорной. Лёша никогда бы не смог сделать её такой, и она пришла к выводу, что именно поэтому она и решила с ним расстаться.
В это утро Лена спала, положив голову Денису на грудь и закинув согнутую ногу ему на живот. Вдруг на столе завибрировал её мобильный телефон. Она машинально поцеловала Дениса в шею, встала и, не стесняясь наготы, подошла к столу. Она взглянула на экранчик телефона, а потом осторожно на Дениса. Денис уже не спал и внимательно смотрел на неё.
– Кто это? – спросил он заранее недовольно, в то время как телефон в Лениной руке продолжал вибрировать.
– Лёша, – ответила Лена виноватым голосом.
– Дай, пожалуйста, сюда трубку. Я сейчас поговорю с твоим Лёшей.
– Не надо, Денис. И не надо говорить «с твоим». Он давно уже не мой.
– Дай – пожалуйста – сюда – трубку, – проговорил Денис, думая в четыре словесных удара уничтожить все возражения девушки. Он протянул руку в её сторону и пару раз нетерпеливо хлопнул пальцами по ладони.
– Нет, – не сдавалась Лена. – Давай я лучше включу громкую связь, и ты будешь всё слышать?
– А почему вообще нельзя просто сбросить? – возмутился Денис и сел, спустив ноги с дивана. – Разве этот Лёша ещё не в курсе, что его поезд ушёл? Ты что – не сказала ему об этом? Или вы решили, что теперь вы «просто друзья» и можно вот так вот иногда потрещать по телефону о том, о сём? А?.. Нет, ты скажи мне, как есть…
– Нет, – сказала Лена, глядя то на Дениса, то на телефон, который всё ещё продолжал вибрировть. – Он знает, что у меня другой человек…
– Другой человек? – увлечённо повторил Денис и встал. Кажется, ему доставляло удовольствие оттягивать Ленин разговор с Лёшей всё новыми изъявлениями ревности. – То есть он – это просто «он», да? Единственный и неповторимый. А я – это «другой человек». Тот, который после «него», после единственного…
Для доходчивости он сопровождал свою мысль размеренной жестикуляцией: переносил левую ладонь через правую, то есть себя, «другого», через «него», «единственного».
Лена взглянула на телефон с унынием.
– Не придирайся к словам, Денис. Я потому и хочу взять трубку, что он обещал больше не звонить. Вдруг с ним что-то случилось? Вдруг он хочет покончить с собой или что-то такое? У меня не очень хорошее предчувствие.
– Я смотрю, ты прямо сильно о нём беспокоишься. Даже предчувствия у тебя какие-то. Наверное, думаешь о нём часто…
Лена бессильно вздохнула и с терпеливой монотонностью проговорила:
– Нет, не часто. Вообще не думаю. Но сейчас появилось предчувствие.
– Ладно, воркуйте, – презрительно разрешил Денис, снова лёг на диван и заложил руки под голову.
То, как поспешно Лена нажала на кнопку «ответить» и поднесла к уху телефон, оскорбило его. Она как будто вырвалась из плена его навязчивых доводов и моментально забыла о них.
– Только звук-то, действительно, включить не забудь, – добавил Денис, чтобы напомнить о себе.
– Алло, – сказала Лена, включив звук.
Денис жадно ощупывал взглядом её обнажённое стройное тело, чувствуя какую-то неполноту своего обладания Леной из-за этого звонка.
– Алло, Лена… – звучал из трубки слабый спокойный голос. – Хорошо, что ты подошла к телефону. Лена, приди ко мне в последний раз, потому что я умираю.
– Очень смешно, – сказала Лена и, взглянув на Дениса, закатила глаза.
– Нет, Лена, это действительно не смешно, потому что я действительно умираю. Физически. Если не веришь мне, то вот – поговори с моей мамой. Мама. Ма-ам!..
Заговорила Лёшина мама:
– Леночка, здравствуй, моя хорошая. Как у тебя дела?
– Хорошо, – ответила Лена и снова посмотрела на Дениса – теперь уже каким-то бессмысленным взглядом.
– Ой, ну вот и хорошо, я очень рада. Ты приходи, Леночка, Лёшенька наш тебя очень ждёт. Он и вправду умирает у меня.
– От чего умирает-то?
– Ой, даже не знаю, Леночка. Просто лежит, весь бледный, в холодном поту. Я даже вчера в туалет его водила под руку и супом кормила с ложки, а сейчас он уже совсем встать не может, и не ест ничего. Ужас, Леночка, просто ужас! Как снег на голову! В общем, приходи обязательно, а то теперь только на похоронах его и увидишь.
– А вы хоть что-нибудь делали, чтобы его спасти? Вызывали кого-нибудь?
– Нет, Леночка, никого я не вызывала, но он вправду умирает. Не сегодня, завтра отойдёт – это я тебе точно говорю. Приходи, приходи скорее. Хоть попрощаешься с ним.
Теперь Лена бросила на Дениса взгляд, каким смотрят на циферблат часов, чтобы коротко свериться с ними.
Денис набрал воздуху, медленно выдохнул сквозь надутые щёки и с показной пристальностью начал разглядывать свои шевелящиеся пальцы на вытянутой вверх руке.
– Понимаете, Маргарита Борисовна, у меня уже есть другой… любимый человек. То есть просто любимый человек. Нам очень хорошо вместе. И он вряд ли поймёт меня, если я пойду к Лёше.
– Ох… – прозвучало на том конце провода. – Ну, это я тогда не знаю, Леночка. Это я тогда тебе снова Лёшу даю, поговори с ним сама. Вот, Лёша, возьми опять. Леночка говорит, что у неё какой-то любимый человек…
– Алло, Лена, – взял Лёша трубку. – Я слышал. Приходи с человеком, это не важно. Я буду рад. Только приходи.
Лена посмотрела на Дениса вопросительно, но глаза Дениса теперь нарочно не выражали ничего.
– Хорошо, я поговорю с Денисом, и мы, может быть, придём. Да от чего ты хоть умираешь-то? Бред какой-то. И не лечишься. Может, ты пошутить решил, и маму тоже подговорил?
– Лена, – как бы утешал мягкий голос, чем-то напоминающий голос ди-джея какой-нибудь ночной радиоволны, – ты же знаешь, что я не стал бы шутить с такими вещами. Сегодня я умру, точно тебе говорю. И тебе ведь, наверное, самой будет немного стыдно, что ты не поверила мне и не пришла. Так что лучше приходи. Правда.
– Ну, хорошо. Тогда, может, до встречи…
Лена положила телефон на стол и глубоко вздохнула.
– Бред какой-то… Весёленькое утро, ничего не скажешь…
– Красивая ты, – сказал Денис, любуясь своей девушкой. – Прямо сладкая-пресладкая. Иди ко мне. Пожалуйста.
Он протянул к ней обе руки и призывно пошевелил пальцами.
– Я не могу сейчас, – сказала Лена растерянно. – Всё-таки он там умирает. Если, конечно, это правда.
Она надела лифчик, кофточку и села на край дивана. Денис стал гладить её обнажённое бедро. Она повернулась к нему.
– А давай, правда, сходим к нему? Вдруг он не врёт?
– Да уж одну-то я тебя точно не отпущу.
– Правда, Денис. Не ревнуй. Мне никогда и ни с кем не было так хорошо, как с тобой. Не обижайся.
И она быстро поцеловала его в губы.
На улице был осенний вечер, ещё не совсем темно. Старые ветвистые деревья двигались за окном трамвая, перемежаясь с красивыми городскими вывесками. Иногда мимо окна пролетали голуби, и почему-то очень хорошо был виден перламутр на их серых крыльях.
Лена заметила вывеску «НОТАРИУС» между двумя высокими вязами и вспомнила, как однажды, когда они с Лёшей гуляли по городу, он остановил её возле этой вывески и произнёс:
– НО-ТА-РИ-УС… Какое красивое слово. И какая красивая старая дверь. НО-ТА-РИ-УС… Почувствуй, как легко, глядя на эту вывеску, забыть о том, кто такой на самом деле нотариус. Что-то в этом слове и морское, и астрономическое. И сказочное. Какой-то добрый и мудрый усатый рак должен обитать за этой дверью. По имени Нотариус…
– Но-та-ри-ус, – повторила Лена и, опомнившись, посмотрела на Дениса, у которого сидела на коленях.
– Слушай, – сказал Денис. – Ты ведь мне только имя его и говорила. А вообще: что у тебя с ним было? – спросил Денис.
Лена подумала несколько обидных, непроницаемых для Дениса секунд и пожала плечами:
– Да не поймёшь. Он сам за мной увязался. Я его плохо понимала. Он, например, мог заплакать без всякой причины. Всегда звал к себе домой, в гости. С мамой своей познакомил. Такая женщина, знаешь, тоже не от мира сего. Я с ним и виделась-то – раз в неделю. Честно говоря, я не очень-то без него скучала. То есть могла подолгу без него жить. Но он постоянно названивал, какие-то всё странности говорил. Стихи писал… Я никогда не могла понять: то ли он всегда немного шутил, то ли он и вправду был такой. И в конце концов как-то надоело всё это. Странный, в общем, человек.
– А я не странный?
– Ты? Не знаю. Ну уж, конечно, не такой чудик, как он.
– То есть я такой, как все?
– Нет, ты не такой, как все. Ты особенный, мой, – Лена гладила голову Дениса, играя в маму и маленького ребёнка, и целовала его то в лоб, то в макушку. – Ты сильный, мужественный. Ты умный. Ты идеальный.
– Ладно. А у вас с ним было это самое?
– Денис… ну как оно могло быть, если…
– Да знаю, знаю. Ну а вообще, близко к этому – было?
– Да так. Однажды лежали вместе. Но он как-то… Ладно, Денис, зачем это всё вспоминать? Ничего не было.
На третьем этаже четырёхэтажного кирпичного дома с двускатной крышей Лена позвонила в обшарпанную дверь (из порезанного чёрного дерматина торчала грязная вата). Уже то, как она быстро нашла этот дом, как привычно открыла дверь в подъезд и стала подниматься по ступеням, заставило Дениса ревновать: ведь она раньше делала это одна, без него, не зная о его существовании, а думая только об этом Лёше. Поэтому, услышав за дверью шаги мамы, Денис крепко сжал Лену и приник к её губам. Дверь уже открылась, и Денис не мог этого не заметить, но всё ещё не отпускал свою девушку, держал её губы своими. Лена высвободилась из его объятий. Мама, пожилая худая женщина с клубком серых волос на макушке, казалось, не испытала от увиденного ни удивления, ни обиды. Запахнув свой тёмный байковый халат, под которым светилась ночнушка, она простым жестом пригласила гостей в прихожую:
– Заходите, ребятки, заходите, – и отрешённо направилась куда-то вглубь квартиры.
Квартира была тёмная, с дощатым полом и очень высокими потолками. Малосильный трескучий свет лампочки без плафона окрашивал побелку и вообще весь воздух прихожей в какой-то душный, роящийся тёмно-жёлтый цвет.
Лена и Денис переглянулись. Затем Лена взяла Дениса за руку и повела в Лёшину комнату.
В комнате был выключен свет. Лёша лежал на кровати среди каких-то узловато скомканных тряпок. Лена заметила, что он совсем похудел, потемнел лицом, что глаза его впали. Достаточно было лишь немного прищуриться, чтобы увидеть вместо его головы череп. На лбу у него светлела сложенная в несколько раз тряпка. Односпальная кровать прогибалась под ним, словно желая всосать в себя его тело; точно так же подушка вбирала в себя его голову. Рядом с кроватью стояли две приготовленные для гостей табуретки. Лена и Денис синхронно опустились на них. Денис на всякий случай назвал своё имя и пожал слабую Лёшину руку.
На минуту воцарилась тишина.
– Вот я и умираю, – слабо сказал Лёша и, взглянув на Лену, попытался улыбнуться.
Затем ему понадобилась новая минута, чтобы собраться с силами для непростого высказывания и, возможно, дальнейшего разговора, – и он продолжил:
– Я просто хотел, Лена, чтобы ты ещё раз посмотрела на предметы в моей комнате, на ветки за окном, на трамваи, на вечернее небо. Это ведь я нарисовал их. Это мой мир. За каждым окном бегут свои трамваи, и видится своё небо. Прости, Денис, – посмотрел он на Дениса, – но Лена видела в этом доме моё небо и мои трамваи, мои ветки. Какое-то время они были для нас общими. Я хотел, чтоб она ещё раз увидела их… Да, Денис, на столе под бумагами лежат шахматы. Давай сыграем партию. Ты, я вижу, хороший игрок. А я плохой. В школе я всегда первый лез в драку – и всегда получал сам. Ни разу никому не навалял. Уверен, эта история не про тебя…
Денис посмотрел на Лену с удивлением, негромко хлопнул ладонями по коленям, встал и пошёл за шахматами. Он и правда очень неплохо играл, и его удивило, что Лёша сумел это определить.
– Да, Денис: и пожалуйста – расставь и свои, и мои фигуры. У меня это займёт слишком много времени. Поставь доску вот тут, я подвинусь… – и от усилия он надолго закашлялся.
Денис разложил доску на краю кровати и принялся расставлять фигуры, стараясь делать это с небрежным достоинством и лёгкой неохотой.
– Почему ты не лечишься, не ляжешь в больницу? – испытующе интересовалась Лена. – У тебя был врач?
– Врач?.. Лена, разве ты не знала, что врач – это не про меня? И не про маму. Зато, например, фѐрфель – это про нас, а многие, насколько я понял, даже не знают о существовании такой рыбы. Я жил на земле недолго, однако успел подметить кое-что удивительное: в жизни каждого человека присутствуют вещи, которые для него самого элементарны, а другим кажутся дикими.
– Что ты говоришь?.. Какой ферфель?.. – пару раз мотнула головой Лена.
– Разве мама тебя не угощала? Денис, посмотри, пожалуйста, сколько сейчас времени?
Денису показалось, что на этот раз Лёша произнёс его имя с некоторой поддевающей иронией, хотя непонятно было, в чём эта ирония могла прятаться. Складывалось ощущение, что Лёша тут ни при чём, а просто само имя «Денис» содержит в себе что-то комическое. Ещё Дениса досадовало то, что Лёша обращался к нему только с мелкими просьбами: расставить шахматы, посмотреть время. Но ведь не отказывать же в такой простой просьбе умирающему?..
Он посмотрел на наручные часы и с расстановкой произнёс:
– Без четырнадцати пять.
Он нарочно не стал округлять до пятнадцати, пытаясь таким образом отплатить за слово «Денис» даже умирающему сопернику.
– Без четырнадцати? Отлично. Каждый день, Лена, ровно в пять вечера к нам приходит соцработник и приносит ферфеля – рыбу; фиолетового цвета. И это совершенно бесплатно, ведь мы потеряли отца. Мне было, наверное, лет шестнадцать, когда я случайно выяснил, что такую рыбу нигде не продают, что она никому больше не известна. Денис, ты ведь, например, не слышал о такой рыбе?
– Нет. Не слышал, – ответил Денис сурово и доложил: – Можно, если что, начинать партию.
– Лена, – не услышал его Лёша, – я это всё говорил к тому, что фиолетовую рыбу нам приносят, а врач ко мне – не придёт, – он приподнял руку и слабо помахал указательным пальцем. – И это нормально.
Не стесняясь Лёши, Лена совещательно, как бывает в присутствии невменяемых, посмотрела на Дениса. Денис, почувствовав этот взгляд, напряжённо закинул ногу на ногу, сплёл на колене свои крепкие пальцы и, стараясь не сильно шевелить губами, тихо произнёс:
– Либо он шутит, либо он в бреду. – И сказал громче: – Ну так что? может, начнём? Или уж тогда вообще не будем?
– Ходи белыми, Денис, – вежливо попросил Лёша и снова обратился к Лене: – Нет, Лена, я не в бреду. Вот, смотри, телефонный аппарат на тумбочке. Набери номер какой-нибудь медицинской организации, которую ты знаешь. Я уверен, что ничего не сработает. Слушай, а правда, давай попробуем, даже интересно проверить свою проницательность.
– Так ты что? Никогда и не пробовал? – удивлённо усмехнулась Лена.
Она подошла к тумбочке, на которой стоял потёртый дисковый телефон не то белого, не то жёлтого цвета (этих цветов было теперь не различить) и набрала «ноль-три».
– Скорая помощь слушает, – прозвучало в трубке, и сразу начались короткие гудки.
Лена набрала номер ещё раз.
– Скорая помощь слушает, – и снова короткие гудки.
Третья попытка имела тот же результат.
Из прихожей раздался звук, похожий на звонок, только это был звонок, как бы лишённый тона – не «зззззз», а «ссссс». Лена бросила взгляд на телефон, на мгновение подумав, что это перезванивают из «скорой».
Лёша и Денис меж тем уже успели обменяться ходами и углубились в игру. Лена вышла из комнаты. Ей хотелось поговорить с Лёшиной мамой, и она как раз увидела её в прихожей. Маргарита Борисовна стояла у входной двери и благодарила кого-то, чей силуэт еле-еле выделялся из темноты подъезда. Потом, закрыв дверь, она направилась куда-то с полученным свёртком, но, увидев Лену, остановилась.
– Что такое, Леночка?.. А?.. Живой ещё Лешенька-то наш? А то мне вот рыбку принесли. Что уж, раз принесли, пойду чистить…
Мама направилась на кухню. Лена пошла за ней. Кухня была очень длинная и очень узкая, будто переделанная из коридора. Два человека, даже худых, с большим трудом разошлись бы в проходе между столешницей и дешёвыми шкафами с осевшими засаленными дверцами.
– Маргарита Борисовна, а покажите мне, пожалуйста, эту рыбу.
– Рыбу-то? А вот, смотри. Очень хорошая рыба. Лёша говорит, не все про неё знают.
Лена подошла к столу и отвернула пальцем лист обёрточной бумаги, потемневший пятнами от рыбьего жира. На листе лежала рыбина ярко-фиолетового цвета с огромной чешуёй, отливающей перламутром, и длинными, более чем в полтела, усами вместо грудных плавников.
Лена подняла глаза на маму.
– Красивая? – спросила мама.
– Красивая, – ответила Лена, – хоть и немного… немного жуткая.
Девушка медленно направилась обратно в комнату. Ей хотелось видеть Дениса – такого же, как она, нормального человека. Человека из обычной, понятной жизни. Открыв дверь и увидев его, она чуть не засмеялась: он явно играл не свою роль, хоть и старался не терять достоинства. Питающий к Лёше смесь равнодушия и неприязни, он, тем не менее, увлечённо склонялся над его изголовьем и тем самым как бы сливался с общей картиной лёгкого безумия. Лёша смотрел на его ходы искоса, не отрывая головы от подушки, и почти сразу называл ответный ход, выговаривая координаты шахматных клеток хоть и слабым, но очень уверенным голосом, – будто это умирал человек, отдавший шахматам солидную часть своей жизни. Это тоже заставило Лену улыбнуться, ведь она знала, что Лёша ничем не увлекался слишком сильно.
«Всё-таки он всегда немного шутит», – подумала она.
– Что такое, Лена? – спросил Лёша. – Что ты стоишь? Заходи, садись.
Лена прошла в комнату (почему-то на цыпочках) и присела на свою табуретку.
– Извини. Тебе мат, – сказал Денис, негромко, но веско стукнув ладьёй по восьмой горизонтали.
– Зачем извиняться, Денис? Это такая игра. Я забрал у тебя королеву, а ты воспользовался этим и поставил мне линейный мат. – Лицо его вдруг совсем почернело и словно бы потеряло очертания, став похожим на невнятный сгусток сумерек. – Послушай-ка, Денис… ладно, или ты, Лена… позовите кто-нибудь маму…
Лена быстро выступила на пару шагов из комнаты:
– Маргарита Борисовна! Идите скорее!
Послышались скорые шаги, и в дверях появилась мама. На ней был фартук, она держала перед собой руки с растопыренными пальцами, извалянными в муке. За окном и в комнате стремительно темнело.
– Ах, матушка… земной мой путь окончен, – внезапно заговорил Лёша стихами. – Я Богу душу предаю…
– Господи, Лёшенька! Стихотворец ты мой! – порывисто воскликнула мама, впрочем оставаясь на месте и всё так же нелепо держа перед собой растопыренные пальцы. Незапачканными запястьями она утёрла слёзы, потом громко вздохнула и понимающе сказала: – Помирает парень…
Последнее прозвучало так, как будто то, что должно вот-вот произойти, она воспринимает скорее как горе для Лены и Дениса, нежели как своё собственное. В то же время что-то жалкое, беспомощное послышалось Лене в этих словах, сказанных с такой странной интонацией, и Лена подумала, что так, наверное, говорят все, кому вместо медицинских услуг досталась фиолетовая рыба ферфель. А сколько ещё других людей – и у каждого что-то своё…
Лена подошла к окну и сквозь лёгкую силуэтную сеть занавески посмотрела на улицу, на окна дальних домов.
– Лёша, сынок! Ты ещё жив? – нарушила мама тишину.
– Да, мама. Пока ещё жив, – отозвался Лёша. Уже почти не могло быть сомнений, что эти слова станут его последними, как вдруг он нашёл в себе силы ещё раз обратиться к Лене:
– Лена. Лена, мне очень спокойно сейчас. Я люблю тебя, и мне всё очень, очень понятно в этом мире… И ты тоже должна это понять… Ты поймёшь… До свиданья, Лена…
Кажется, Лёша постарался сглотнуть, но у него не вышло, и, вздрогнув, он замер.
Мама подошла к нему, сняла тряпку с его лба, вытерла этой тряпкой свои руки и по-хозяйски закинула её комком за подушку сына.
– Ну что ты, бедненький? Действительно умер?
Она встала на колени и прижалась ухом к Лёшиной груди.
– Да. Умер. Отмучился…
Похоже, темнота достигла в эту минуту своей ночной густоты, и было не столько видно, сколько слышно, как Маргарита Борисовна перекрестилась.
– Что за маскарад… – вскочил с табуретки Денис. Он прошёлся к окну, всполошил зачем-то занавеску, а потом быстро вернулся к двери и включил электрический свет. Мама, стоявшая на коленях около Лёши, быстро обернулась и, защищаясь рукой от света, подслеповато и как-то юродиво взглянула на гостей.
– Всё, Леночка? Вам уже пора? Ну, идите с Богом, я уж вас провожать не буду.
– Пойдём отсюда, – проговорил Денис, дёргая Лену за локоть.
А у Лены будто бы разом отказали все органы чувств. Её глаза остекленели, она шла за Денисом машинально и до последнего не отрывала взгляда от кровати и мамы.
Они вышли из квартиры и, оставив дверь незакрытой, побежали вниз по лестнице. Наконец они снова были на улице.
– Уф!.. – выдохнул Денис, проводя по лбу рукавом. – Ужас какой-то… Скорее домой.
– Неужели он умер… – произнесла Лена, по-прежнему не понимая слов Дениса, не пытаясь соответствовать темпу его ходьбы и глядя перед собой неизвестно куда.
– Не знаю, умер, не умер, но, по-моему, – всё это был какой-то театр. – Денис дожидался её и слегка подталкивал в спину. – Или не театр, а дурдом. Короче, тебе очень повезло, что ты вовремя отделалась от этой квартирки. Пойдём, пожалуйста, немного скорей. Я даже, пожалуй, возьму себе коньяка.
Они прошли шагов сто, как вдруг Лена остановилась. Ей внезапно представилось, что как только они с Денисом вышли из квартиры, там началось что-то совсем, совсем другое. Может быть, Лёша поднялся с кровати, совершенно живой, и они с мамой стали играть в «ладушки», радуясь тому, как удачно напугали Лену и Дениса…
Что-то звало её вернуться, вернуться и побывать ещё хотя бы раз за той обшарпанной дверью.
– Извини, я должна снова туда сходить, – сказала она Денису и, не дожидаясь того, что он на это скажет, побежала назад. Он что-то закричал ей вслед, – быть может, какой-то жестокий ультиматум, – но она не слышала.
С колотящимся сердцем она вновь поднималась в полутьме по знакомым ступеням на третий этаж. Теперь её мысли были другими: а может быть, как только они с Денисом ушли, всё в этой квартире просто рассыпалось, распалось на атомы, – и теперь за дверью окажется уже не Лёшина квартира, а какой-нибудь чёрный сплетённый стволами лес, или кирпичная стена, или из двери захлещет ветер и в проёме откроется пропасть ночного неба, полного звёзд? А может, весь мир отныне сошёл с ума – и дверь откроет Денис в халате Лёшиной мамы, в комнате, на кровати, будет лежать под одеялом огромная фиолетовая рыба, а живой Лёша ожидает Лену на улице? Всё могло быть.
Лена позвонила в дверь. Снизу тут же донёсся голос Дениса, почему-то совсем неожиданный и какой-то безлично-неприятный для Лены. Она позвонила ещё раз. Потом ещё и ещё, с нетерпеливой частотой.
– Иду, иду… – послышался за дверью спокойный голос Маргариты Борисовны, и что-то оборвалось у Лены в сердце. Исчезли домыслы о спектакле, о лесе, о кирпичной стене и звёздной пропасти. Наоборот, Лёшина квартира показалась ей вдруг последним островком надёжности и реальной жизни посреди зыбкого распадающегося мира.
– Маргарита Борисовна, откройте, пожалуйста, скорей!..
Мама открыла дверь. Её взгляд снова не выражал удивления, как будто они с Леной договаривались, что та должна вернуться. Повинуясь какой-то неведомой потребности, Лена сразу прошла в середину прихожей и там, под малосильной лампочкой, несколько секунд стояла в неподвижности с закрытыми глазами. Потом, будто отогреваясь, она медленно задвигала плечами. Потом она так же медленно оглянулась, чтобы вновь увидеть Маргариту Борисовну, и вдруг, заметив, что квартира не закрыта, и словно очнувшись от сна, подскочила к двери, закрыла её и звонко задвинула щеколдой.
– Не открывайте, пожалуйста, никому, – попросила она маму и ровным шагом направилась в Лёшину комнату.
Лёша лежал всё так же мёртвый и едва освещённый светом, доносящимся из прихожей. Рядом с ним, на краешке кровати, ещё поблескивали шахматы, в которые он проиграл Денису. За окном чернело небо без единой звезды, ветки тихонько стучались в окно, скрещиваясь со своими же тенями на пыльном стекле. Глухо гремел отдалённый трамвай.
На пороге комнаты снова показалась мама. Лена присела на край кровати возле покойника.
– Так значит, это правда, что ты умер?
– К сожалению, да, Леночка, – сказала мама. – К сожалению, да. – Она подошла к окну и с непонятной целью подвигала занавеской. – Хоть я и сама не пойму: ещё двадцать минут назад стихи человек читал, разговаривал со мной – и вдруг не стало его. Вот как бывает: Бог дал – Бог взял. – Она погладила Лену по плечу. – А тебя любил, очень любил…
Некстати завизжал звонок Дениса в дверь. Теперь это было не «сссс», как до этого, а именно навязчивый визг, который умудрялся прорезать тишину ровно в те доли секунд, когда ухо переставало его ждать и начинало надеяться, что он уже не повторится.
– Не обращайте внимания, Маргарита Борисовна. Это Денис. Я думаю, он скоро перестанет. А я сегодня никуда не пойду. Я хотела бы сегодня остаться у вас…
То ли просто оставив, то ли размозжив звонок, Денис теперь колотил в дверь кулаком. Лена быстро подошла к двери и произнесла в замочную скважину:
– Денис! Уходи, пожалуйста. Не волнуйся ни о чём, Лёша действительно умер. Но ты просто иди домой.
Денис начал бранно реветь, чем-то угрожать, но Лена слышала только интонацию, слов было уже не разобрать: от мира, в котором был Денис, её отделяла и спасала эта дверь, при всей обшарпанности казавшаяся нерушимой.
– Маргарита Борисовна, – сказала Лена, зайдя в комнату, объятую тишиной. Мама теперь заняла её место на краю кровати, гладя худую грудь своего мёртвого сына. – Маргарита Борисовна, а дайте мне, пожалуйста, поесть вашей фиолетовой рыбы. А то я очень проголодалась.
– Леночка, милая, ну конечно я тебя сейчас угощу, – моментально поднялась мама с кровати и прошаркала мимо Лены на кухню. – Мы и чайку попьём…
Лена стояла на пороге комнаты, прислонившись спиной к правой стороне косяка и устало уставившись в левую. На кухне уютно громыхнул спичечный коробок, коротким огнедышащим плевком всполыхнул газ.
– Нет, Лен, ты знаешь, он тебя очень, очень любил… – доносился с кухни умиротворённый голос Маргариты Борисовны.
