НИКОЛАЙ АНТОНОВ: Я ТАК ТЕБЯ ЖДАЛА…
Николай Антонов
“Я ТАК ТЕБЯ ЖДАЛА…”
Психологическая драма в двух действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Захар Шебарин;
Полина, его жена;
Нюша, их дочь, подросток;
Капитолина, соседка Шебариных, одинокая молодая
женщина;
Прохор Данилин, лет 40;
Тетя Гриппа, его мать;
Антонина, почтальонка, лет 17;
Савельиха, бойкая старушонка;
Лускотин;
Анфиса;
Хлопов,
Сологуб,
Анашкан – сотрудники НКВД
Действие происходит в небольшом уральском селе с апреля 1944 по май 1945 года.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Смеркается. В горнице ПОЛИНА и НЮША.
ПОЛИНА. Не читай в темноте — глаза испортишь.
НЮША. Мама, мне не темно: от окошка свет.
ПОЛИНА. Я иголку не вижу, а ей светло. Без глаз хочешь остаться?
НЮША. Мне не темно. Правда.
ПОЛИНА. Ну, слепни, слепни. Замуж потом никто не возьмет. Будешь одна всю жизнь, как тетя Капа вон или Савельиха.
НЮША. Мам, а почему им никто не предложил руку и сердце?
ПОЛИНА. Читали, как ты, в темноте и вот — дочитались… У Савельихи, еще ладно, сын есть, а Капка так и вовсе одна. Ну, чего ты перестала читать? Он завиден, их гордый путь!
НЮША. Нет, правда, мам, почему они остались одни? Кому-то же, наверное, нравились? Тетя Капа, так, и сейчас еще молодая и симпатичная…
ПОЛИНА. А мамка нет?
НЮША. Ты, мама, еще симпатичней. Только ты худая теперь — кушать-то нечего: “всё для фронта, всё для победы”. А тетя Капа такая же, как была, когда еще войны не было.
ПОЛИНА. Ты ее невестой не видела. Кровь с молоком! Куда что и девается?
НЮША. Мам, а у нее жених был?
ПОЛИНА. У кого в невестах этого взвода нет! Если ты не слепая, конечно.
НЮША. Ну, мама, я же уже не читаю. Был у теть Капы жених?
ПОЛИНА. Любила она одного и до сих пор любит, а он другую любил. Ну и…
НЮША. Знаю, мама. У нас в классе такая же девочка есть: куда он, туда и она. Его дразнят “фОфан”, ну а она “фОфанша”. А раньше, как все девчонки, “кулЁма” была… Мам, а чего они дразнятся, эти мальчишки? Нет чтобы сказать “девочка”, ну там, “девчонка”, они знаешь, как говорят?
ПОЛИНА. Как?
НЮША. “Эй, как тебя там? Ну ты, кулёма!”
ПОЛИНА. Так вы кулёмы и есть: забодай коза, задери нос.
НЮША. Ага, мама, — оби-и-дно. А когда не отзовешься, еще и за косичку как дёрнет. Знаешь, как больно…
ПОЛИНА. Мальчишки, они всегда так: сначала дразнятся, потом в любви признаются. Готовься: скоро услышишь.
НЮША. Фи! больно надо. Мам, а Савельиха, ну, баба Шура, у нее был жених?
ПОЛИНА. Был. Евграф. В гражданскую они воевали на одной тачанке. Что она, что он — оба, говорят, ох и отчаянные были! Всегда в самый огонь, в самую гущу. Пока однажды кони не подвели. Не успел Евграф развернуть тачанку пулеметом вперед. Передний казак выстрелил на скаку и смертельно ранил Евграфа. Савельиха, тогда она пулеметчица Сашка была, лошадям укорот и — к пулемету. И полетели казаки с коней, раненные или убитые. И первым тот, который Евграфа… Пулемет аж дымился, рассказывают, а Савельиха все поливала вдогон остаткам сотни. А там и Красная конница подошла и ударила с тыла. Ни один казак, говорят, не ушел живым. За этот подвиг комдив Чапаев наградил пулеметчицу Сашку именным оружием. Злые языки поговаривают, что она не сдала его, когда наступило мирное время. Наговаривают, наверное, на старушку.
НЮША. А чего же она потом замуж не вышла?
ПОЛИНА. Сколько мужиков-то с войны не пришло! Где на всех мужей наберешься. Многие тогда остались одни: Савельиха, моя мама… всех не учислишь. А может, она Евграфа любила, мы-то не знаем.
НЮША. Мам, а ты папу любишь?
ПОЛИНА. Что за вопрос? Он муж, я жена. Зажги керосинку.
НЮША (над керосинкой). Значит, ты отдала ему руку и сердце?
ПОЛИНА. Не зажигается? А ты керосину прибавь. Горит?
НЮША. Нет.
ПОЛИНА. Побултыхай-ка. Булькает?
НЮША. Нет, мама. Пустая. Нет даже на донышке.
ПОЛИНА. Значит, будем сидеть в темноте — керосина у нас больше нет.
НЮША (с досадой). А я историю недоучила. Вдруг спросят?
ПОЛИНА. А про что там? Ты где остановилась?
НЮША. Гражданская война. Колчак.
ПОЛИНА (немного подумав). Адмирал. В русско-японскую командовал миноносцем. За храбрость и мужество награжден золотым Георгиевским оружием. В гражданскую — один из руководителей “белого” движения, Верховный правитель Всея Руси. Расстрелян в 1920 году… Его предали все: сначала союзники, обещавшие военные поставки, но не оказавшие их; потом чехи, сорокатысячным корпусом пропылившие по России и вдруг раздумавшие воевать. Да и сама история отвернулась от него и сделала своего героя злодеем. Одна Анна осталась ему верна. Анна Тимирёва.
НЮША. Жена?
ПОЛИНА. Как бы это тебе сказать? Она была ему не жена, но больше, чем законная супруга.
НЮША. Значит, он отдал жене только руку, а сердце оставил Анне?
ПОЛИНА. Его выдали “красным” его же генералы. Перед расстрелом он попросил гитару и спел под свой аккомпанемент романс о любви. Говорят, он сочинил его сам и посвятил Анне. (Поет) “Гори, гори, моя звезда, звезда любви приветная…” Красивый, правда, романс?
НЮША. Ага. Только ты больше не пой его. Его “беляки” пели. Вдруг кто-нибудь услышит и донесет в НКВД. И заберут тебя, как тети Гриппиного сыночка. Его как, мама, зовут?
ПОЛИНА. Прохор. Прохор Данилин. Как забрали вместе с отцом, так — ни слуху ни духу. Ты тоже смотри… не брякни чего лишнего про Колчака.
НЮША. Что я — маленькая? Мам, а ты откуда столько про него знаешь?
ПОЛИНА. Я была тогда там, с ними… Только об этом!..
НЮША. Никому не скажу. Знаю: нельзя.
ПОЛИНА. Потом вот сюда прибилась. Жить где-то надо было. Ну и жила.
НЮША. Мам, а, правда, тебе дядя Прохор предлагал руку и сердце?
ПОЛИНА. С чего ты взяла? Тебя тогда и на свете-то еще не было.
НЮША. Мне бабуля рассказывала. Когда дедушка умер, а папа пропал без вести на войне, бабушка заболела и всё лежала, лежала. Я давала бабуле лекарство — тебя ведь дома не было, ты работала, ну, где поезда разъезжаются. И она мне про всё рассказывала.
ПОЛИНА. Что еще рассказала тебе… папина мама?
НЮША. Бабуля сказала, что ты его оттуда, ну, из лагеря, три года ждала, не отдавала папе руку и сердце…
ПОЛИНА. Всё?
НЮША. И еще бабуля сказала, что ты и папу с войны не дождешься. Пождешь-пождешь, как дяденьку Прохора, и — перестанешь. А потом бабушка умерла, и мне никто ничего не рассказывал. Расскажи что-нибудь.
ПОЛИНА. Спать пора: ночь.
НЮША (взглянув на окно). Ой, мама, луна! Смотри — какая. Желтая-желтая. Как соломинка. Как апельсин.
ПОЛИНА. Апельсин, к твоему сведению, оранжевый.
НЮША. Ты ела?! пробовала? Какой он? Какой?!
ПОЛИНА (не сразу). Кислый. Горький.
НЮША. Да ты что, мама?! Он сладкий, сочный! Тети Анфисин Юрка в школу-то приноси-ил. Знаешь, как вкусно пахнет. Все ходили и нюхали. А учительница увидела и пожаловалась директору. И Юрка больше не приносил в школу апельсин. А сгущенку, как раньше, таскает. Нарочно уронит ручку и лезет под парту. А я-то сзади сижу, всё вижу. Сидит там и лопает из банки сгущенку. Дырочку в банке про¬тыкал и пьет из нее. А когда вылезет, всем ручку показывает, чтобы все думали, что он за ручкой лазил. Банку-то он опять в сумочку спрятал… А недавно он, мама, на фронт убежал. Он и еще двое мальчишек. Их на станции кто-то увидел и привез назад. Потом у нас “линейка” была. Директор им говорит: “Куда вас понесло, чертенята?” А они: “Мы хотим фашистов бить, а вы не пускаете…” (Кого-то увидев за окном) Ой, мама, солдат!
ПОЛИНА. Солдат? Откуда! На фронте все.
НЮША. Да вот же он, мама. На меня смотрит.
ПОЛИНА. Ну-ка. Где?.. И нет никого. Кого ты увидела?
НЮША. Ты не успела, мама: он к тете Капе зашел.
ПОЛИНА. Лускотин-Поскотин, поди, прибарахлился и сейчас рисуется перед Капкой: видала, какой я франт? А там “тьфу”, а не щёголь, смотреть не на что.
НЮША. Это не он, мама. Он к теть Капе всегда с тетей Анфисой приходит, а этот один пришел. Он не из нашего села, мама, я своих всех знаю.
ПОЛИНА. Говоришь, на наше окно смотрел?
НЮША. Да, мама. Он даже хотел к нам зайти, я видела. А меня увидел — к тете Капе свернул.
ПОЛИНА. Он, наверное, вместе с твоим отцом воевал. Ехал мимо, из госпиталя или откуда. Сошел на разъезде — и к нам. А тебя в окошке увидел — и не решился зайти. Погиб твой отец, Нюша… (Сокрушенно) Захар, Захар…
НЮША. Папка жив, мама. Он в плену. Он вернется.
ПОЛИНА. Был бы жив — дал бы знать…
НЮША. Да ты что, мама! Там же немцы везде… Только он убежит. Всё равно убежит. Папка сильный, смелый.
ПОЛИНА. Третий год, Нюша. Третий год!
НЮША. А Костылин выкупа ждал. А Жилин не ждал. Они его — в кандалы, а он все равно убежал. И папка — как Жилин…
ПОЛИНА. Немцы не горцы, они в ямах не держат.
НЮША. А он все равно убежит. Вот увидишь… (Глянув в окно) Мама, мам, ты только не бойся…
ПОЛИНА. Твоя мать не зайчиха…
НЮША. К нам Тоня идет. Почтальонка.
ПОЛИНА. И пускай. И чего?
НЮША. Все, заходит.
ПОЛИНА. Дрова! Дрова прогорят. (Метнулась в куть.)
НЮША. Вдруг похоронка?
Входит АНТОНИНА. Она довольно сильно заикается.
НЮША. У тебя письмо? нет? (ТОНЯ качает отрицательно головой.) Мама, она без письма, выходи.
ТОНЯ (заикаясь). Вэ… вэ… воды дай.
НЮША. Она, мам, попить зашла. (ТОНЕ) Сейчас, принесу. (Ушла.)
ПОЛИНА (видит похоронку в руке Тони). Ах!
ТОНЯ. Нэ… нэ.. не вам. Тэ… тэ… тетке Марье пэ.. пэ… письмо.
ПОЛИНА. Как ты меня напугала!
НЮША. На, Тоня, пей. Мам, ты чего?
ПОЛИНА. У тетки Марьи еще один сын погиб. Кто, Тоня?
ТОНЯ. Сэ… сэ… сэ…
ПОЛИНА. Степан?
ТОНЯ. Сэ… сэ… сэ…
ПОЛИНА. Сергей?
ТОНЯ. Сэ… сэ…
ПОЛИНА. Семен? (ТОНЯ кивает утвердительно головой.) Вот ведь, а: и Семена не стало. Было у матери пять сыновей, а осталось? А останется?
НЮША. Пять минус три будет два. Два и останется, мама.
ПОЛИНА. Война-то еще идет, Нюша, еще идет. Ой-ей-ей, тетка Марья, ой-ей-ей…
ТОНЯ (кивает на похоронку). Бэ… бэ… боюсь. Дэ… дойду — и обратно.
НЮША. Боишься письмо отдать? (ТОНЯ кивает.) Давай я отнесу?
ПОЛИНА. Ты что, Нюша! Вдруг удар? Куда за врачом побежишь?.. Вот что, Тоня. Ты сегодня туда не ходи: уже ночь, так-то не по себе, а тут такое!.. Ты лучше завтра, ты утром сходи. Утром — спокойнее.
ТОНЯ. Дэ… да. (Отдает кружку) Сэ… сэ… спасибо. (Ушла.)
НЮША (у окна). Мама, мам, а она все равно пошла.
ПОЛИНА. И ничего: дойдет до калитки — и опять повернет обратно…
Вот ведь работа, а: кому радость в дом, кому горе.
НЮША. Мам, а отчего она заикается?
ПОЛИНА. А ты разве не знаешь?
НЮША. Нет.
ПОЛИНА. Пошла в лес… Это еще прошлым летом было… Ходит по лесу, собирает землянику, все ведь не лебеда, не крапива — сладко, сытно. Вдруг кусты затрещали, и из них — леший. Закричала она и — бежать. А как до села добежала, так и слова выговорить не может. С того и пошло.
НЮША. Леших же не бывает, они только в сказках, мама. (Смотрит в окно.)
ПОЛИНА. Да еще говорит, леший с ружьем был. Кого она тогда увидала?..
НЮША (с недоумением и обидой). Мама, мам…
ПОЛИНА (о своем). А, знаю!
НЮША (в продолжение начатого). Чего Савельиха кулак мне показывает?
ПОЛИНА (изумленно). Кулак? (Шагнула к окну.)
НЮША. Что я ей плохого сделала?
ПОЛИНА. Это она не тебе — мне. Видишь?
НЮША. А ты ее чем обидела?
ПОЛИНА. Ну, старая! Совсем ополоумела из-за своего сынка ненаглядного.
НЮША (назидательно). Ага, мама, ее жалеть надо: он ведь у нее один, а его в Германию угнали.
ПОЛИНА. Депортировали подростков, а ему, ему… сейчас сосчитаю. Гражданская закончилась в двадцать втором, тогда он и родился, сейчас сорок четвертый — двадцать два года ему. Нашла подростка! (Бурчит) Дезертир! Неявленец!
НЮША (не услышала). Мама, мам, тот солдат не Лускотин был. Вот он сам, с тетей Анфисой. Я же говорю: они всегда вместе приходят.
ПОЛИНА. Как стемнеет — идут. По часам, как по месяцу. Принимай, Капочка, гОстюшек дорогих… (Про Лускотина) Все на фронте, а этот… Бронь, видите ли, у него. Ценный кадр! Сторожит склад лучше собаки. Только собака та бородатая да бодливая. Пустили козла в капусту. Сам не давится, еще и Капитолину пачкает — таскается, что ни вечер, к ней.
НЮША. Чего же она пускает его? Не пускала бы… Из-за тети Анфисы?
ПОЛИНА. Маленькая еще: подрастешь — спросишь.
НЮША. Встань-ка, мам, встань. Ну, встань, мама.
ПОЛИНА. Вот. Стою. И что?
НЮША. Видишь, я выше тебя. А ты говоришь: маленькая. И про них я все знаю. А чего не знать — все село говорит. У него дома жена, у нее эта… свекровь, а на улице еще снег, холодно, — где им встречаться? А тетя Капа добрая, отказать не умеет, вот они и повадились… Мам, зачем она так, тетя Анфиса? У нее муж, а она…
ПОЛИНА. А где он, тот муж?
НЮША. Известно, на фронте.
ПОЛИНА. Давай спать ложись. Или ты на пост заступила?
НЮША. ?..
ПОЛИНА. До утра, говорю, будешь в окне торчать?
НЮША. Я того солдата жду. Вдруг он от папы?
ПОЛИНА. Давно бы к нам зашел, не сидел бы столько у Капки.
НЮША. Мам. (Объявляет) Теть Капа. К нам.
ПОЛИНА. Давненько не забредала.
НЮША. Так утром же и была.
ПОЛИНА. Вот и я говорю, что “давно”. Ну? Ложишься? Нет? Я тебе постелила.
НЮША. Зачем она к нам?
Входит КАПА.
КАПА. Ой, вы уж спать, а я… Я на минуточку, Поленька, на одну минуточку. Выручи, Поленька, а? У меня гость, гости, а сударика нет. Одолжи, Поленька. Выручи по-соседски. Я верну. Завтра же верну.
ПОЛИНА. Гости-то у тебя не переводятся. Напасись-ка на всех.
НЮША. Не давай, мама. Папа с войны вернется — чем его встретим?
КАПА. Дай, Поленька, дай. Такой гость у меня. Такой гость!
ПОЛИНА. Лускотин мог бы и со своим к тебе заявиться. Как за постой, и взяла бы с него. А что? Опять ведь приперся. Квартирант, да и только!
КАПА. Да разве стала бы я ради него, Поленька? Прохор, Прохор явился!
ПОЛИНА. Прохор?! Прохор Данилин?!
КАПА. Он, Поленька, он!
ПОЛИНА. Так он же…
КАПА. Давно уж воюет. Уж и ранен был. И сейчас — оттуда, из госпиталя… Дай, Поленька, дай.
ПОЛИНА (достала бутылку). Вот, стоит с самых проводов. (Про Захара) Только одну рюмку и выпил.
НЮША. Не давай, мама. Папа сказал: вернусь — тогда и выпьем за встречу. Он вернется, мама.
КАПА. Нюшенька, я завтра верну. Нальем в ту же бутылочку, и пусть стоит, твоего папочку дожидается. Дай, Поленька, дай.
ПОЛИНА. Если ты про Лускотинский спирт, то и не старайся: нам ворованного не надо.
КАПА. Я другого найду. Принесу. Завтра же.
ПОЛИНА (подает бутылку). На, бери.
КАПА (верит и не верит). Отдаешь? Отдаешь?
ПОЛИНА (КАПЕ). Ну, взяла — и иди. А то передумаю.
КАПА. Ой, Поленька! Ой, хорошенькая! Ой, спасибо тебе! Так выручила! Так выручила!.. Дождалась я его, Поленька, дождалась!.. О тебе спрашивал. Только ты не ходи ко мне. Не придешь? Не придешь?! Не ходи, Поленька. У тебя дочь, муж, я одна, одна. Я больше не буду одна, Поленька. Мы поженимся, у меня будут детки, я буду мама, Поленька!..
ПОЛИНА. Ты — как птица та. Лупит крыльями, чтоб взлететь, а ни с места. Ну, вспорхнула, что ль?
КАПА. Я лечу, лечу. Только ты не забудь, не забудь! (Исчезает за дверью.)
ПОЛИНА. Куд-кудах-тах-тах? Куд-кудах-тах-тах! Так бы и… (Обрывает.)
НЮША (с укором). Ты чего, мама? К ней жених, а ты…
ПОЛИНА. Спи давай; где гребенка? вечно… (Нашла расческу.) Ну, конечно: вся в волосах. Сколько раз говорить: причесалась – убери волосы.
НЮША. Я всегда убираю… Мам, ты чего? надо спать, а ты…
ПОЛИНА. Тесто вычесываю. К волосам тесто прилипло…
НЮША. Тесто? У нас и муки-то с зимы нет…Тесто…
ПОЛИНА. Может, и не тесто, воск.
НЮША. Так у нас и… (Обрывает.) Мамка! Да ты красавица!
ПОЛИНА. Была. Когда-то.
НЮША. Нет, правда, мам.
ПОЛИНА. Видела б ты меня лет пятнадцать назад. Вот тогда — да, я понимаю. А теперь что? Пшик против выстрела. Ну? Легла? Нет?
НЮША. Мам, луна. На нас смотрит. Гляди, как глядит. Будто хочет что-то сказать.
ПОЛИНА. Придумаешь тоже. Приподыми-ка голову, я тебе подушку поправлю… Вот, совсем другое дело. А то не легла, а села. Осанку надо беречь, барышня. Ну, спи.
НЮША. Мама, я поняла! Папка сейчас тоже на луну смотрит, и она говорит: он живой, он вернется; знайте, дочь и жена. А может, он уже с партизанами. Сидит у костра и о нас думает… Мам, а ты чего не ложишься?
ПОЛИНА. Сейчас в кути приберусь — и лягу. Спи, засыпай.
НЮША. Спокойной ночи, мама.
ПОЛИНА. Спокойной ночи. (Уходит в куть.)
Луна, глядевшая прямо в окно, плавно и медленно смещается за пределы оконной рамы.
НЮША, шумно вздохнув, отворачивается к стене и затихает.
ПОЛИНА выходит из кути.
ПОЛИНА. Нюша, ты спишь? (Прислушивается.) Спит. А чего ей не спать… А тут — ни уснуть, ни проснуться… Вот и про вьюшку забыла. Надо закрыть, а то всю избу к утру выстудит. (Вдруг) Шаги?.. Кто-то идет!.. Остановился… Он. Он! (Бросилась в куть.) Зажгись, керосиночка. Ну, зажгись… Да зажгешься ты, нет?! Ну, зажгись. Ну, пожалуйста… Горит! Светит!
Стук в дверь. Входит ПРОХОР.
ПРОХОР. Здорово живем, партизаны!
ПОЛИНА. Тише, Прохор, — Нюшу разбудишь.
ПРОХОР. То-то думаю: темно, темно. Поворачиваю оглобли — свет…
ПОЛИНА. Да керосинка чертова: гаснет и гаснет. Вот, снова потухла.
ПРОХОР. А ну гляну… (Берет керосинку.)
ПОЛИНА. Смотри не смотри — новую надо.
ПРОХОР. Э, нет. Керосин юк.
ПОЛИНА. Есть, есть у нас керосин.
ПРОХОР. А я вроде и не говорил, что нету. Тащи, раз имеется. А то давай я притараню. Коя киттык (куда идти – башк.)?
ПОЛИНА. Давай уж лучше так посидим. А то еще Нюшу разбудим… Ну, где ты, как ты? Рассказывай.
ПРОХОР (вроде бы ни с того ни с сего). Значит, дочь, говоришь?
ПОЛИНА. Дочка. Нюша.
ПРОХОР (с горькой иронией). А хто-то мальчонку хотел. Могет, и я: сын, токмо сын.
ПОЛИНА. Сыновей, Прохор, забирает война. Пусть уж дочь будет. Слышал?- у тетки Марьи еще и Семен погиб. Всего-то и осталось два сына: Сергей да Степан.
ПРОХОР. Чего за Степана-то не пошла? Были б мы теперь родственники. Я б к тебе на пироги приходил…
ПОЛИНА. Так перебил же Захар. Что он, что Степан — оба проходу мне не давали. Ну и разорались один раз. Степан здоровее, Захар настырней. Чуть не забили друг друга. После этого случая Степан и отстал… Прости меня, Прохор.
ПРОХОР. За что? Мать сказала, ты три года ждала; а таким, как ты, год — как три, как пять. Это я, бамбук, виноват. Столько лет: бамбук — нет? Но теперь все, допер, хто есть друг, кто враг. С того и воевать дернулся. И пяти бумаг не исчеркал. Уважил рвение “кум”.
ПОЛИНА. Кум?
ПРОХОР. Оперуполномоченный. “Кум” — по-лагерному… Захар не объявился? нет?
ПОЛИНА. Третий год — ни слуху ни духу. Только одно письмо и прислал. Нюшка его до дыр зачитала. “Обороняю Москву, сердце нашей великой Родины”. Оборонил. Ни креста, поди, ни картонки…
ПРОХОР. Погодь хоронить. Может, в концлагере где. Может, и в партизанах. Много наших в лесах.
ПОЛИНА. Был бы жив — дал бы знать.
ПРОХОР. С голубем? Так и сизаря — на лету…
ПОЛИНА. Он бы нашел способ. Он такой, беспокойный. Когда в город уехал на тракториста учиться, так что ни день, то письмо: тридцать дней — тридцать писем.
ПРОХОР. Война, Полюха, не город. Война, Полька, — война…
ПОЛИНА. Нюшку везде за собой таскал — сына-то нет, он с ней. Посадит в кабину, она и рада. Еще и рычаги доверял. Так она теперь и пашет, и сеет, и боронит. Председатель уж приходил: “Готовься, Нюша Захаровна: последний снег сходит, скоро сев начнем”. Она и радешенька. На тракторе, говорит, покатаюсь. И будто бы не вставать чуть свет. И встанет, и норму даст. Мужики-то на фронте, она единственный тракторист.
ПРОХОР. Молодец девка.
ПОЛИНА. А то пойдет рыбешки какой наудит. Мелочь, а все не лебеда, не крапива. Одно плохо: через рыбалку и что не надо переняла. Давеча на луну уставилась: Захар и Захар — слушает, да не слышит, еле оторвала… (Поправила на НЮШЕ одеяло.) Уйдут, бывало, на лов, засидятся там до темноты, придут в потемках, лягут нос к носу — кровати-то вот они, одна к другой, — и ну шептаться, и все про небо, про звезды. И говорят-говорят, говорят-говорят, как будто на берегу не могли наговориться…
ПРОХОР. Так на рыбалке нельзя — рыбеху спугнешь.
ПОЛИНА. И вот перешептываются полночи, а я лежи слушай. Я понимаю: ребенку, да, любопытно, но он-то, он — взрослый же человек!.. Ха-ха! Смешно. Вспомнила. Стали мы с ним это… ходить. Дня через два говорит: “Сегодня я покажу тебе чудо”. Ну, я и заинтригована, жду, как эта, весь день. Вечер. Встречаемся. За руку взял, повел.
С вечерки голоса доносятся. Думаю: туда. Нет. Лесок кончился, сеном пахнуло. Стожки, стожки… Из-за одного парочка — пырх!.. Э, думаю, поняла я твое чудо: который, значит, стожок мой? То ли оборону держать, то ли белый флаг выкинуть? Коммунистом же он тогда еще не был — всякого жди. Только — покос миновали, а атаки нет. Значит, на берегу? — к речке спускаемся.
Ну и привел, злюсь: людей, да, ни души, но ведь и ни травинки, один галечник да песок кой-где. А на мне платье — новехонькое, первый раз и надела. Он: “Посмотри вон туда. Видишь за речкой холмы?” Отвлекающий маневр, думаю, сейчас он и грянет, штурм.
Прощай, девица; прощай, платьице. Только слышу: “Там, за теми холмами, спит наше солнце. Выглянет напоследок, лучи скользнут по вершинам и пронзят веером бор… Красота, Полинка, неописуемая! Опоздали, эх! Село солнце”. Я было чуть не расхохоталась в ответ. А он свое продолжает и до утра бы, наверное, гнул про небо и звезды, да задремала я, присев на коряжину, он и увидел, осекся и с тех пор ни разу не заговорил со мной ни о небе, ни о солнце. А как Нюшка в разум вошла, так он — с ней… я уж тебе говорила… Когда едешь?
ПРОХОР. Се(го)дня. Сичас.
ПОЛИНА. Даже и не переночуешь? Погостил бы день-два…
ПРОХОР. Так бы не загреметь: часов пять — как в отлучке.
ПОЛИНА. Так ты — самовольно?
ПРОХОР. Кто ж отпустит — на фронт летит эшелон. Да и не думал я, что сорвусь. Да увидал с разъезда ридну краину, ну и прыг на ходу, три кэмэ — и тут.
ПОЛИНА. Попадет тебе, Прохор. (Испугалась) А вдруг трибунал?
ПРОХОР. Хватиться-то и то не успеют. Вишь, скороходы… (Чиркнул спичкой.)
ПОЛИНА. Каши просят твои скороходы… А в лицо зачем светишь? Смотришь, старая — нет?
ПРОХОР. Я… цигарку засмаливаю. Вишь… трясун. А ну как сгребу в охапку, да захрустят и крестцы? (С грубой нежностью) Полюха! Полянка!.. (Хочет обнять.)
ПОЛИНА (Не дается). Прохор! Нюшу разбудишь!.. (Вырывается) Ну, Прохор!..
ПРОХОР (отступается). (Поет) “Меня милка разлюбила. Не глядит, не слушает. Пойду к той, что не забыла. Может быть, откушает”. (Грустно) Эхма!
ПОЛИНА (примирительно). Мать-то хоть повидал, миленок?
ПРОХОР. Что я зверь какой? Первым делом к ней. Увидала — чуть концы не отдала от внезапности. Нет было предупредить как-нибудь, мол, живой, мол, сейчас, и увидишь. Нарисовался, бамбук, с разбегу. За сердце схватилась, ртом воздух хватает… Ладно, таблетки махом нашлись. Ожила от пилюль.
ПОЛИНА. А отец? Жив?
ПРОХОР. Помер батя. Надорвался на лесоповале. Стар уж был.
ПОЛИНА. Прости, я не знала. Значит, ты один остался у матери. Береги себя, Прохор.
ПРОХОР. “Смелого пуля боится, смелого штык не берет”.
ПОЛИНА. Еще как берет: что ни день — в селе похоронка… Что-то я хотела тебе сказать. А, вот. Пошла я позавчера в лес за хворостом. Хожу собираю. Наклонилась к сушине — из-под нее, из-под снега — заяц. Выпрыгнул и — повалился на бок. Снова скакнул — снова упал. Одна нога не то перебита, не то перекушена, сразу и не поймешь. Словлю, думаю, все равно ему пропадать, а так хоть мясной бульон будет для Нюшки. Уж и забыли, как пахнет он, суп с мясом. Ловлю. А он хоть хромой, а не дается, упрыгивает. Да еще снег — мне помеха. Это здесь его почти не осталось, а в лесу до колена, снизу — вода: разве скоро настигнешь. Наконец нагнала. Хватаю, а он прыг из-под руки, и я лежу носом в сугробе. Пока вылезала, пока отряхивалась, он и схоронился. Ищу. Вот он, след, а самого зайки нет. Жду-пожду. Не выдает себя длинноухий, залег — и ни звука. Подождала еще сколько-то — тот же толк. Ма-ахнула рукой. Иду к вязанке. Шла, шла… “Что-то долго вязанки нет?” Смотрю: я уже тут проходила. Та же сосна: лежит ящером, ощетинилась сучьями — ни перешагнуть, ни перелезть. “Никак, заблудилась?”
Сейчас бы вернуться на след да по следам, по следам — из лесу. Где там! Снег валит вовсю, все следочки засыпало. Снег, он и сразу шел — Урал есть Урал, и в мае жди снегопада — да о том ли мне было думать: за супом гналась.
Что делать? Пошла на удачу. Плутала, плутала… Вдруг — дым. Не сразу-то и поверила: уж и темнеть стало — не мерещится ли? Нет, точно: что-то дымит. То ли костер, то ли… Забираю на дым.
Выдралась из чащобы — избушка. Чья? Откуда? Еще новенькая стоит. Из трубы дым столбом. Значит, кто-то там есть. “Зайду, хоть узнаю дорогу!”
Только зашла — из-за спины, из-за двери: “Стой, а то стрельну!” Поворачиваюсь — чуть чувств не лишилась: леший с ружьем.
ПРОХОР. Кто, кто с ружьем?
ПОЛИНА. Леший.
ПРОХОР. Лешенюга? С ружьем?
ПОЛИНА. Вот и я засомневалась. Взглянула смелей. Точно: никакой то не леший, а небритый, нестриженный года два… Знаешь, кто?
ПРОХОР. Кто?
ПОЛИНА. Савельихи разлюбезный сын.
ПРОХОР. Савельихи сын? Егор?
ПОЛИНА. Он самый. Только зарос, оброс: леший и леший.
ПРОХОР. Так он же в этой… в Хохляндии. Не успел тетку обнять — гансы притопали.
ПОЛИНА. То-то и оно, что нет. Это Савельиха утку пустила. Дескать, уехал, и на беду война началась. Для убедительности еще и слезу сморгнет. Только не каждый той байке верит. Не верит и НКВД. Недавно снова наведывались. Как набор новобранцев, так — к ней…
ПРОХОР (полуутвердительно). Нюхом чуют?
ПОЛИНА. Не уезжал он никуда. На пасеке был. Пчелы два дня роились. А вернулся — война. Он: “Пойду защищать Родину”. Она: “А вот это ты видел?”, и винтовку — с ковра. Лучше, мол, сама застрелю, а им не отдам, Чапай-де простит. Для того, говорит, я тебя зачала в сорок-то лет, для того выносила, под пулями уберегла, чтобы немец убил? Не пущу! Или в лесу сиди, или… Вот он и сидит. Ультиматум.
ПРОХОР. Маман! Сама, значит, по всем фронтам “Эх, тачанка-растачанка”, а ему, мужику, — лес?!.
ПОЛИНА. Сперва он в лесу прямо так жил, без крыши над головой, -война-то летом началась, не холодно. А к зиме избушку срубил, печурку сладил. Теперь ему и наш, уральский, мороз нипочем. И не холодно, и не голодно — ружье под рукой… Зайца того он подранил…
ПРОХОР (иронизирует). Меткач. Снайпер… В бою иной раз только навскид и обшустришь ганса, а этот и прицельно-то в “молоко”. Пусть уж в лесу сидит. “Охотник”.
ПОЛИНА. Так он говорит: в ногу и метил. Думал, подлечит подранка, прикормит и будут вдвоем жить. Одному, говорит, в лесу тоска, волком вой.
ПРОХОР. Так и есть: дите. Куда такому на фронт!
ПОЛИНА. Меня почти до самой околицы проводил. Напоследок сказал: если выдашь, мол, живым все равно им не дамся. И на ружье кивнул.
ПРОХОР. “Герой”. И курок-то взвести не успеет. Махом возьмут. НКВД. Думай.
ПОЛИНА. Не знай, объявиться, говорит? или сразу туда, на фронт?
ПРОХОР. Должок вспомнил? Родину-мать?
ПОЛИНА. Да он и не забывал. Все она, Савельиха. А про долг, говорит, вовсе забудь и не вспоминай даже. Мы с Евграфом в гражданскую за двоих, за троих отвоюнькали. Не мы, нам еще малехо должны. Права старая? Нет?
ПРОХОР. Дебет — кредет? В ее пользу.
ПОЛИНА. Спрячься, Прохор!
ПРОХОР. Што-о?
ПОЛИНА. Ты ведь тоже один остался у матери…
ПРОХОР. Да ты что предлагаешь-то!..
ПОЛИНА. Там никто не найдет. Там лес, тайга.
ПРОХОР. Ну, ты!.. Да знаешь, кто ты?! (Срывается с места, почти бежит, оскорбившись до глубины души.)
ПОЛИНА. Прохор! Постой! Прохор!.. (Хватает пальто с вешалки.) Прохор! Прохор!.. (Кинулась вдогон.)
НЮША (на постели). Ушла!.. Так ведь и ушла!.. Убежала!.. С ним!.. Папка т а м, а она!.. (Кричит вдогонку, будто та может услышать) Кулема!.. Фофанша! (Всхлипнула.) Папка, где ты?.. Папка, вернись… (Плачет.)
Полная темнота. Свет. Утро.
НЮША (спросонья). Мама, мам, мне холодно, я замерзла. (Встает) Да что за холод такой!.. Мам, ты где?.. (Ищет) И здесь нету… А печка-то лед! вьюшка не вдвинута… (Поняла) Так она не пришла?! Она там?! С ним?!.. (Отказывается поверить) Да что же это такое?!. (Ломает руки) Мама, мама… (Негодует) Вот!.. (Осекается, едва не обозвав мать в лицо.) Мама, ты?!.
ПОЛИНА (вешает пальто на вешалку). Ты встала? Умылась? Нет, конечно. Давай-ка умывайся давай, а я пока на стол соберу, кипятку нагрею… Чего уставилась?
НЮША (норовисто). Ты где была?
ПОЛИНА. Я… на двор выходила. А что, уже и на двор выйти нельзя? Нельзя? Нет?
НЮША. И что ты в том дворе делала?
ПОЛИНА. Да как ты с матерью разговариваешь! А ну — мыться!
НЮША (ворчит). На двор она выходила…
ПОЛИНА. Сто раз повторять?
НЮША. А печечка-то холодная. Вьюшечка не на месте…
ПОЛИНА. Ну забыла. И что? Краул? Спасайся кто может?
НЮША. “На дворе”? ага? А у самой соломинка в волосах…
ПОЛИНА. Соломинка? Какая соломинка? И нет никакой соломинки.
НЮША (подает). Вот. Вот еще одна. (С ужасом) Ты где была, мама?
ПОЛИНА. Красавку зашла проведала. Соломы дала. Натрясла, значит, на голову.
НЮША. Ты была т а м, с ним!.. Какая ты, мама!.. Папка там, на войне, а ты!..
ПОЛИНА. Што-што-што?
НЮША. Ты подлая! Ты преда… (Пощечина.) Предательница, предательница!
ПОЛИНА (грозит). Поняла? Мало?
НЮША (с вызовом). Бьешь? Бей!.. А чего не бить-то? Конечно! Ты же мальчонку хотела, а тут я вылезла. (Язвительно) Где у нас крантик? Ну-ка? Где? Ну-ка? А крантика-то и нету!.. Плачешь?.. Ты плачешь? Мама, не плачь. Ну, прости, мама…
ПОЛИНА. Ой, горе мне, горе!.. Да за что мне все это?..
НЮША (плачет). Ну, мамочка!.. Ну, хорошая!..
Шумно входит САВЕЛЬИХА.
Мамочка!..
САВЕЛЬИХА. Эка! хором ревут. (Весело) Об чем плач, безутешныя?
НЮША. Мам, Савельиха. (САВЕЛЬИХЕ) У мамы… брата… на фронте…
САВЕЛЬИХА. У ей братец означился?! Откель ему взяться, вруха!
НЮША. У мамы… двоюродный.
САВЕЛЬИХА. Пошто не троюроднай? Об ем горшее слезят… Пошто баушке врешь? (О себе) Спокон веку тута, с самого сызначалу — всех шшолкаю наперечет… Хвать, че ль, сопелищу на кулачонку мотать! Не время мне.
ПОЛИНА. А я и не плакала. С чего ты взяла?
САВЕЛЬИХА. А то мы незрячия, а то мы слепыя. Стара я, стара, да в корень зрю. Чухашь ту корневишшу? Ась?
ПОЛИНА. Догадываюсь, зачем прискакала. Нюша, пойди-ка на двор, а мы пока с бабусечкой побеседуем. Да! подойник возьми — Красавка недоенная стоит.
САВЕЛЬИХА. Зверье, че ли? Коды надоть доить?
ПОЛИНА (НЮШЕ). Ну, ушла, что ли? нет?
НЮША. Таитесь! Пожалуйста!
САВЕЛЬХА. Ты што на матерь базлашь?! А ну, да с пришкоком! шемятом!
НЮША. А вы не командуйте. Сыночком своим командуйте…
САВЕЛЬИХА (ПОЛИНЕ). Ты што, и ей разболакала?
НЮША. Привыкла. Ишь! “Кто не с нами, тот против нас”?
САВЕЛЬИХА. Чаво-чаво?
НЮША. Много, спрашиваю, людей-то, из пулеметика? “Ась?”
САВЕЛЬИХА. От-т куды ты, шопля!.. Шшоту нет! (Изображает в лицах) Евграф: “Тырр, проклятыя!” Растачаночка вжих! Кони, тпру! И — туды-растуды: та-та-та! та-та-та! Коннай, пешай — брык! Лошаденки кувырк! Та-та-та! Та-та-та!.. Я и шшас могу: (“стреляет” в НЮШУ) та-та-та! та-та-та!.. Страшно? Бойсь. Йэсть ишшо порох в пороховнице… Дык пальнуть (сунула руку за борт телогрейки)? Аль сама скакнешь?.. Да не боись ты, коза: чапаевка зряшно не тронет. ( НЮША шарахнулась в дверь.) Гул-ляй покудо!
ПОЛИНА. Зачем ребенка пугать?
САВЕЛЬИХА. Пошто задират?
ПОЛИНА. Не навоевалась, нет? Так иди и воюй.
САВЕЛЬИХА. Дык пошла бы, побяжала бы, полятела бы, как к милому деваха, — не пущщат, окаянный сын! (Изображает военкома) “Опеть пришлепыла, старыя? Ать-два отсель!”
ПОЛИНА (прыскает). Представляю: ты! из окопа! в атаку! Ну Яга Ягой. Да в шинели! Да в каске!.. Ха-ха-ха!.. Фрицы — кто куда! В рассыпную! “О, майн гот! Гитлер капут!” Ха-ха-ха!.. Зря он, зря, военком. Я бы мигом тебя туда. Да на самый трудный участок! Ой, ха-ха! Яга, а кричит: “За Родину! За Сталина!..” Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!.. Ой, потеха! Ой, не могу…
САВЕЛЬИХА. Потешашься? Здря! Сам Чапай со мной с первай ручкался. Сам Чапай!.. Шшас слезу сроню.
ПОЛИНА. Че слеза? Обрыдайся уж. (Передразнивает) Та-та-та! Та-та-та! А сама Ягуся бабуся. (Смеется.)
САВЕЛЬИХА (про ЗАХАРА). Уж твово-то всяко лучшее. Потому Сашка. Никоды не плутала, с супротивником не аукылась… От ить воин без кумпасу!
ПОЛИНА (с издевкой). Зато твой сынуля-сынок — уж герой так герой!
САВЕЛЬИХА (перехватывает). Оп! об ем речь. Во первых строках, он не сам, маменька его туды позапрятала. Апосля, чейный шшот? От-т родишь коды, сорок годиков отщиташь, отмаишь, от тоды и споймешь. Счас чаво…
ПОЛИНА. Ты б постригла сынка-то, мамаша. Антонинку до смерти напугал. Заикается, говорю, девчонка…
САВЕЛЬИХА. Подялом! Неча в дебрю… ишь! И тябе не след. (Грозит) Слышь? Не ходь…
ПОЛИНА. А вот сейчас и пойду. И остригу его и обрею. Чтоб людей не пугал. Все, пошла…
САВЕЛЬИХА. Не шуткуй! (Вдруг, ожесточаясь) Он поледыш мой, слыхашь? ты! Он сосребыш мой. Распоследнянькай! Ненагляднянькай!.. Рази ж ты споймешь! Где тябе!.. Слухашь, ты!.. Ежли вдруг яво… Бережись! С-под земли ссыщу! с того светика!.. Разумешь?
ПОЛИНА. Никого я не видела, ничего я не слышала…
САВЕЛЬИХА. На лету хваташь! Чмокнуть, че ль?
ПОЛИНА. Ну а спросит кто (Показывает погоны на плечах), то возьму его, как кумовка под белу рученьку, и туда — к “схимнику”. Напрямки!
САВЕЛЬИХА. А ну глянь сюды! (Показывает обрез.) Целка — страх! Пешай? Коннай? — с вярсты! Чик! — и мертвай. Аккурат промеж бровей вляплю. Как желашь: с плеча аль навскид? Навскид-то лучшее: душа тоды прямехонько в рай! Хошь, прям шшас спроважу? Хотишь к анделам, ась?
ПОЛИНА. А не пора ли тебе, карга, в избушку на курьих ножках?! Там тебя подподольничек твой уж заждался, кашки просит. Дать метлу или ты, как все, через дверь вылетишь?
САВЕЛЬИХА. Ай, храбрехонька, прямо страх! Уж не с молодцом ли спозналася? Што моргашь? Бают, ночем был. Не забег?
ПОЛИНА. А тебе-то что? Был. Вот здесь сидел. А любезнича-ал!.. С петухами еле спровадила… Ы! Съела? Ешь.
САВЕЛЬИХА. Ай, радехонька я за тебе, раскрасавица! Аж завидки берут. (С ехидцей) Зашкребется скоро последыш-то — и куражик-то во-он. Тоды ишшо побалакам. (Перед дверью) Прощевай, горемычныя!
ПОЛИНА. Жди в избушке гостей. Се(го)дня же и нагрянут!
САВЕЛЬИХА. Кроватенка твоя уж больно мне ндравится — аккурат супротив окна: незрячай на ощшуп ухлопат, а я сляпа, ох сляпа!.. (Исчезла за дверью.)
ПОЛИНА (одна). Вот медведица. За своего медвежонка и с тигром схватится. И еще не известно, кто кого: она или тигр.
Входит какая-то не такая КАПА.
И эта, кажись, туда же. Принимай, Полинушка, бой.
КАПА (с ходу). А ей и не стыдно. А ей и не совестно.
ПОЛИНА (парирует, “пикируясь”). А чего мне стыдиться?
КАПА. Увела?
ПОЛИНА. Тебя не спросилась?
КАПА. Какая ж ты, Поля!..
ПОЛИНА. И какая же?
КАПА (плаксиво). А такая! Он ко мне пришел, а ты… уманила, отвадила.
ПОЛИНА. Интересный расклад. Дальше, дальше!
КАПА. Ты сказала, что не придешь. Слово дала.
ПОЛИНА. Слово? Когда это? Где?
КАПА. Здесь! Вот здесь ты стояла, на этом вот месте. Пообещала мне, а сама…
ПОЛИНА. Не было никакого слова.
КАПА. И этого не было?
ПОЛИНА. Чего?
КАПА. Я видела, как ты придвигалась к нему… за столом… И сидела, касалась…
ПОЛИНА. И он отодвинулся? Нет же? Нет.
КАПА. А потом под столом…
ПОЛИНА (перебивает). А ты наблюдательна, Капа-Капулечка. Завидки взяли иль как?
КАПА. Как ты могла, Полечка? Я — полжизни, всю жизнь… А ты!..
ПОЛИНА. А “я”?
КАПА. У тебя муж!
ПОЛИНА (парирует). Живой? Мертвый?
КАПА. Ты жена!
ПОЛИНА. Жена, да безмужняя. Разве нет?
КАПА (с угрозой). Подожди, вот вернется Захар!..
ПОЛИНА. Месяц? Число?
КАПА. Он вернется, и я устрою тебе эту же пытку.
ПОЛИНА. “До ворот и — прощай!”?
КАПА. “До ворот, до ворот”.
ПОЛИНА (и глазом не моргнув). Прохор проводил меня до калитки. А с чего не вернулся к тебе, я не знаю. Помаячила бы чуток на крылечке — глядишь бы, укараулила.
КАПА (задохнулась от возмущения). Врешь! Все врешь!.. Я следила за вами и видела, как вы ушмыгнули. “Калитка”? Я видела ту “калитку”: вы юркнули на сеновал. Быстро же ты нашла приют до рассвета…
ПОЛИНА ошеломлена и молчит.
Я стояла внизу, и мне было все слышно. Вы шептались, ластились, целовались… Красавка не узнала меня, мукнула. Вы затихли, прислушались. Я боялась дышать и едва не задохнулась без воздуха. Потому была рада, когда вы завозились опять. Вы возились, сено шуршало, и сверху сыпались на меня и облепляли лицо мне соринки…
ПОЛИНА (обрывает). Хватит! Наслушалась! Уходи!
КАПА. Я уйду, только знай: я теперь такая, как ты!
ПОЛИНА. Оюшки!
КАПА. Как вернется Захар, я устрою тебе тот же дождь, и ты будешь топтаться под ним, боясь оступиться, и жевать до утра, как Красавка, солому. Это — чтобы не закричать, не взреветь, не заплакать.
ПОЛИНА. Ты способная ученица. Ого-го-шеньки!
КАПА. Не то слово, отменная!.. А ты знаешь, что было потом?
ПОЛИНА. Мы расстались. Без поцелуя. Как попу говорю. Ты — как поп.
КАПА. Нет, что было со мной, знаешь?
ПОЛИНА. Откелюшки, рОдная?
КАПА. Я легла… легла… (Язык не поворачивается сказать.)
ПОЛИНА (продолжает за КАПУ). Под Лускотина. Угадала?
КАПА (всхлипнула). Год ли, два, до вчерашнего дня он ходил все ко мне, предлагая жениться.
ПОЛИНА. Вот уж не знала! А чего ж он тогда ночует с Анфиской?
КАПА. Ночевал! а бегал ко мне: разведусь, женюсь, ты такая, такая!..
ПОЛИНА. И пошла бы. Чего?
НЮША. Я другого люблю. Прохора!.. И вот он пришел! явился! воскрес!.. а ты!.. Ты украла его у меня. Ты воровка, Полина.
ПОЛИНА. Вот те раз! Он своими ногами. Он сам.
КАПА. Нет, ты! Ты… как компас, ты магнитишь его.
ПОЛИНА. Вот. Сказала сама. Так что: я ни при чем.
КАПА. Поля, Поля, да как же ты можешь?
ПОЛИНА. А ты? (Трунит) Безгрешныя, сил нет! (Выкликает) Святая Капитолина, в исповедальню! Пастор Лусконио дожидается. Один, без Анфисочки.
КАПА. Да знаешь ты? нет! зачем терпела я их у себя? Из-за его вонючих консервов!
ПОЛИНА. Исповедь началась. Кайся, кайся, матушка Капитолина.
КАПА. А спроси, зачем мне жранье?
ПОЛИНА. Зачем? Чтоб не сдохнуть от голода. Я так понимаю. Война как-никак.
КАПА. Да если бы!.. он при складе! как склад! У него тушенка, сгущенка! а у меня в амбаре лишь пыль.
ПОЛИНА. А у меня еще — мыши. (Преувеличенно) Скребутся!
КАПА. Вот и я тоже мышь. Поскребусь, вылезу из норушки, пока они там, за ширмой, и меня не видят, не слышат. И — к столу. Хватаю все без разбору, глотаю, давлюсь — не лезет в горло ворованное. Что-нибудь протолкну. А зачем? Да спроси ты, зачем!
ПОЛИНА (мрачно). Сказано: голод.
КАПА. Голод?! Голод?! Да мне чхи на него, на тот голод! Я и сдохну не пикну. Знаешь, я для чего ела, давилась? Чтоб фигура была. Фигура!
ПОЛИНА (поражена). Поворот…
КАПА. Все ее, фигуру, блюла. Чтобы Прохор пришел, глянул, а я такая же, как была: и кругла, и бела. Для него береглась, для него расстаралась… (Сквозь слезы) А теперь — (о Лускотине) этот крот… (Истерично) И ему не нужна. И ему… (Плачет.)
ПОЛИНА. Быстро же разлюбил, однако, влюбленнай.
КАПА (вдруг, навзрыд). Полька, смерть!.. Поля, Полинушка!..
ПОЛИНА (испугалась за КАПУ). Да ты что! Ты чего! Брось! Брось!
КАПА. Ой, не жить мне, Полина, не жи-и-ить. (Причитает) Никому не нужна, никомушеньки не нужна-а-а.
ПОЛИНА. Еще встретишь, что ты! Ты полюбишь его, он тебя. Успокойся-ка, ну! Ишь, удумала! Дай-ка вытру слезу. Ты красивая, Капа, и очень хорошая. Улыбнись. Ну, улыбнись!.. Вот и умница, перестала плакать. Айда-ка приляг. Тебе сейчас полежать надо. Ну, чего ты стоишь?
КАПА. Я к себе пойду. Я уже успокоилась.
ПОЛИНА. Приляг, приляг.
КАПА. Я — там, я -дома.
ПОЛИНА. А ты того (Показывает на шею.) — не того?
КАПА. Я отходчива. Я не буду.
ПОЛИНА. Проводить?
КАПА. Я сама. (Уходит) Все прошло, Полечка, все прошло.
ПОЛИНА (одна). Капа, Капа, Капитолина! Да тебе не здесь бы и жить, а где-нибудь там, на облаках, в том краю, где ни горя, ни зла… И зачем она здесь? Для чего?
Входит с подойником в руке НЮША.
НЮША. Мам, доила, доила, а и полведерка не надоила: не дает Красавка молоко. А если совсем перестанет, чего кушать будем?!. (Идет в куть.)
ПОЛИНА. Ей бы сена сейчас, она бы и задоилась: с соломы какое молоко. (Сама с собой) Скоро, Красавка, лето.
НЮША (из кути). Мам, идем покушаем молочка. Ум-м, вкусное!
ПОЛИНА. Ты ешь, я не буду.
НЮША. Правда, вкусное. Мам, идем.
ПОЛИНА. Аппетита нет, не хочу.
НЮША. Из-за этой, с видом разбойницы? Чего надо ей? Зачем приходила?
ПОЛИНА. Да так просто… Шла мимо — ну и зашла на минутку.
НЮША (не верит). Ага, мимоходиком. Пошла прогуляться бабулечка — и винтовочку с собой прихватила. Она всегда с винтовкой разгуливает?
ПОЛИНА. Не было никакой винтовки.
НЮША. Ее-то, может, и не было, а вот обрезик был. Я не слепая, мама. Приклад торчал.
ПОЛИНА. Ну, увидала чего, так и помалкивай. Нам же и лучше.
НЮША. Из-за своего сынулечки приходила? Скажи “нет” — я снова “поверю”.
ПОЛИНА. Вот что, дочь. Ты уже совсем взрослая и все понимаешь. Так что уразумей: ты ничего не видела и не слышала и Савельиха к нам не приходила. Уразумела?
НЮША. А сейчас вот пойду и заявлю куда надо. А чего? нечего: все воюют, а он?..
ПОЛИНА. Вас в школе этому учат? Этому научили?
НЮША. Да шучу я, мама, чего ты.
ПОЛИНА. Стало быть, поняла?
НЮША. Конечно! (Нарочно) Зайчатинки бы!
ПОЛИНА. Опять?! Нарошно?! Мать травишь?!
НЮША. Ну, что ты, мам. Я уже про другое. Правда. Пью, пью молоко, а в животе все равно “ур-р!”, “ур-р!”, как у котенка или у кошечки. (Мечтательно) Хлебца бы! Я бы тюрю! Сейчас бы! Ам-ням-ням, тюрька моя!.. А то бы горбушечку. Или сухарик. Да с молочком! В прихлебочку!.. Может, поешь, мам?
ПОЛИНА. Говорю: не охота. Попозже поем.
НЮША. Ур-р! Ур-р! Мам, так и урчит в желудке.
ПОЛИНА. Терпи — не долго осталось. Вот война кончится, лето будет… Мне почему-то кажется, что тогда лето будет… В огороде, в лесу соберем урожай, прикупим того, этого да напечем всего, нажарим, напарим — и закатим пир на весь мир!
НЮША. Мам, а апельсины будут?
ПОЛИНА. И апельсины, и яблоки, и даже лимоны. Все будет.
НЮША. Ой, мам, представила! Войны нет, и папка вернулся, и мы идем — я, он, ты — в лес или в поле. А навстречу нам тетя Капа, тетка Марья, баба Гриппа… — все наше село. И все-то радуются, все счастливые: войны нет, счастье, мир!
Зашипел за окном репродуктор. Голос ЛЕВИТАНА: “ От Советского информбюро…”
НЮША. Мама, слышишь? Репродуктор в клубе включили. Сейчас сводку передадут.
Голос ЛЕВИТАНА: “ Войска 1У-го Украинского фронта в результате стремительно проведенной операции со смелым исходным маневром сегодня, 13 апреля, штурмом овладели городом Симферополь — основным опорным пунктом обороны немцев в юго-восточной части Крыма…”
НЮША. Мам, Симферополь освободили. Симферополь — наш!
ПОЛИНА не реагирует.
Голос Левитана: “Восьмого апреля после трехчасовой артиллерийской подготовки и мощных ударов авиации и флота наши войска перешли в наступление, перекрыв противнику путь к портам южного побережья Крыма, и приближаются к городу Севастополь”.
НЮША. Мам, наши скоро Севастополь возьмут. Мам, ура!
ПОЛИНА не реагирует.
Голос ЛЕВИТАНА: “Сегодня, 13 апреля, в 17 часов, столица нашей Родины Москва от имени Родины салютует нашим доблестным войскам, освободившим город Симферополь, двадцатью четыремя артиллерийскими залпами из трехсот двадцати четырех орудий…”
НЮША. Мам, салют! Салют, мама!
ПОЛИНА не реагирует.
Голос ЛЕВИТАНА: “Вечная слава героям, павшим за свободу и независимость нашей Родины! Смерть немецким захватчикам!”
Затемнение.
Свет. Август. Начало ночи.
ПОЛИНА (одна). Ой! (Кладет руку на живот.) Шевельнулся. Опять… Какой месяц сейчас? Август. Сейчас август… (Загибает пальцы) Апрель, май, июнь, июль, август — пятый месяц: пора… Опять торкнулся. Конечно: тесно ему. Надо бы поослабить ремень… Нет, нельзя: заметят — судачить начнут. Ой!.. Нельзя, нет. Если только немножко, самую малость. Вот, вот так. И сразу же перестал. И ему легче, и мне… “Зашкребется скоро последыш-то…” Заскребся. “Радуйся”. Только бы Нюшка не догадалась. (Сокрушается) Таись теперь, прячь… (О НЮШЕ) Пора бы ей и придти — стемнело совсем. Неужели еще репетируют? Нет: идет.
Вбегает чем-то всполошенная НЮША. Замыкает дверь на крючок.
ПОЛИНА. Ты чего запираешься? Сроду не запирались…
НЮША. НКВД, мама, НКВД!
ПОЛИНА. НКВД?
НЮША. К нам! Трое!
ПОЛИНА. С чего ты взяла, что к нам?
НЮША. Один на окна показывал. Я их обогнала и — бегом! Они сюда, мама!
ПОЛИНА. Мимо пройдут: чего они тут забыли…
НЮША. “Ага!..” (В панике) Все из-за него! Из-за них!..
ПОЛИНА. Да говори ты толком!..
НЮША. В клуб иду — перед домом Савельихи “воронок” стоит. И в него кого-то заталкивают. А он не дается, а его туда, туда! На крыльце Савельиха. Ее двое держут, а она вырывается, кричит: “Пятлюры! Махновско племя! Нет на вас Василья Иваныча… Саночик! Радимай мой!” Ее в избу утолкали, а Егора туда, в “воронок”.
ПОЛИНА (обреченно). Вот тебе и “не дамся”. Или спящего взяли?
НЮША. Что потом было, не знаю — в клуб зашла, а обратно иду — они. Я двоих сразу узнала. Один маленький и в очках. Второй с виду-то страшный…
Стук в дверь.
Не открывай, мама: они!
В дверь тарабанят.
Не открывай!
ПОЛИНА. Дверь вынесут. Разбери постель. Живо! (Через дверь) Сейчас, сейчас. Открываю.
Входят трое мужчин в форме НКВД.
СОЛОГУБ. Тэк, тэк-тэк. От кого запираемся? Совестеночка не чиста?
ПОЛИНА. Так — ночь, спать собрались. Да и не шастают по ночам добрые люди.
СОЛОГУБ. Мы, значит, не добрые? Тэк, тэк-тэк. (Записывает.)
ХЛОПОВ. Гражданка Шебарина Полина Сергеевна?
ПОЛИНА. Я. Чем обязана? В тайных организациях не состою, муж на фронте. Чем не угодила всевидящей нашей власти?
АНАШКАН (не без угрозы). У-тю-тю, лопотунья!.. (2-му) Контра! Как пить дать, контра!
ХЛОПОВ. Отставить, Анашкан!.. Одевайтесь, гражданка Шубарина.
ПОЛИНА. Ше-барина. Куда, позвольте спросить? Или это военная тайна?
АНАШКАН. Контра! Скрытая контра! От нее так и прет дворянскими штучками. Да она, Хлопов, она…
ХЛОПОВ. Разговорчики!.. (ПОЛИНЕ) Одевайтесь, Шебарина. Побеседуем пять минут…
ПОЛИНА (перебивает). Знаю я вас. Пять минут прошло, а человека нет и не будет. Ни сегодня, ни завтра… Вещи брать?
АНАШКАН. Ай, ручонки зудят! Ай, не вытерплю, Хлопов!..
ХЛОПОВ (растерянно). Анашкан, это женщина! (Тверже) Вы различаете: где мужчина, где женщина?
АНАШКАН. А контра есть контра! Что в шароварах, что в юбке. (Сквозь зубы) Полюбезничаем, красавица? (Замахивается.) У, прости… господи!..
ХЛОПОВ (строго). Анашкан! Вы что себе позволяете! Извинитесь сейчас же!
АНАШКАН. Чиво? Может, еще реверанс, польку?
ХЛОПОВ. Вы ведете себя недостойно. Вы слышите?!
АНАШКАН. Ой, Хлопов. Скажи еще, запятнал честь мундира… Ох уж мне эти мундирщики!
ХЛОПОВ. Вы извинитесь — нет?
АНАШКАН (ПОЛИНЕ). Наше вам, с кисточкой!
ХЛОПОВ. Я сказал: извинитесь!
АНАШКАН. Да контра она, контра. От нее же за версту прет. Внюхайся, Хлопов.
ХЛОПОВ. В общем так, Анашкан: я отстраняю тебя от “дела”. Можешь идти.
АНАШКАН (с улыбочкой). Оченно понимаем-с. Беляк беляка видит издалека.
ХЛОПОВ. Выполняйте приказ! Это приказ, Анашкан!
АНАШКАН. Еще и трибуналом пугни. Посмотрим, кого скорее чирикнут. Да, Сологуб?
СОЛОГУБ. А чего Сологуб? Ничего не Сологуб. Фамилия — как фамилия.
АНАШКАН. Слыхал, Хлопов? Сологуб — значит “соло губ”: может тому подпиликнуть, может этому. Так, Скрипогуб?
СОЛОГУБ. А чего вам моя фамилия? И у вас… фамилия…
АНАШКАН. Все равно, Мокрогуб, придется тебе выбирать. Скоро, ох скоро. Справа “расстрел”, слева “вышка”, то есть тоже “к стенке”. Ха-ха, ты вляпался, Твердогуб.
ХЛОПОВ. Ты замолчишь, Анашкан?
АНАШКАН (смакующе). Мне бы эту беляночку. Как бы я ее допросил! Как бы… Сказка! Сказочка! У тебя губенка не дура, господин Хлопкогуб.
ХЛОПОВ. Пристрелю, сукин сын! (Хватается за кобуру.)
АНАШКАН. Ой, боимся, боимся… Спрячь берданку, начальник. У меня тоже пугалка есть. Еще не известно, кто кого скорей напугает. Ха-ха-ха! Пухлогуб отстучит: состоялась дуэль; из-за дженчины. Тэк, тэк-тэк, Стукозуб?
СОЛОГУБ. Тэк… и ничего не тэк-тэк.
ХЛОПОВ (АНАШКАНУ). Считаю до трех. Раз!..
АНАШКАН (передергивает). Два, три… Побереги патроны, хронометр! Стукогуб сдаст — чем чик-чикнешься?.. (Вскинул руку.) Все, все: ухожу. Разрешите идти, ваше… какое бишь благородие?
ХЛОПОВ (вне себя). Вон!
АНАШКАН. Видите, дамочки, какая у нас нервная работенция? (ПОЛИНЕ) Миль пардон, мадам. (НЮШЕ, с реверансом) Мадмуазель! (ХЛОПОВУ) Я за дверью. (Преувеличенно) В дозоре. Муха не пролетит, комаренок не пискнет. (ВСЕМ) Шу-шу-шу! (Исчез за дверью.)
Напряженная тишина.
СОЛОГУБ. Тэк, тэк-тэк…
ХЛОПОВ. Я сломаю твой маятник!
СОЛОГУБ. Чок, молчок! (Что-то записывает.)
ХЛОПОВ. Распустились!.. (СОЛОГУБУ) Ты чего там строчишь?
СОЛОГУБ. Ничего. Протокол.
ХЛОПОВ. Дай-ка. Ну! (Смотрит) Так и знал. Кто ж так пишет, а? (Разорвал.) Документ — понимай! Сам буду писать… Тэк, тэк -тэк, тьфу! прилипло. С ума с ними сойдешь… (Кашляет.) Ну, Полина Сергеевна, теперь нам никто не мешает, ни внутри, ни снаружи. Начнем?
ПОЛИНА. Спрашивайте.
ХЛОПОВ. В вашем селе задержан за уклонение от воинской обязанности некто Савельев Георгий Евграфович. Знаете сего гражданина?
ПОЛИНА. Знаю. Савельихи сын. Дом около клуба. Только Егор на Украине… Я что-то не то говорю? вы так смотрите…
ХЛОПОВ. Когда задержанного препровождали к месту допроса, все было понятно, а вот на очной ставке с матерью возник вопрос…
ПОЛИНА. Спрашивайте — отвечу. Если знаю, конечно.
ХЛОПОВ. С ее языка слетела фраза, в которой упоминается ваше имя…
ПОЛИНА. Мое?
ХЛОПОВ. Ваше.
ПОЛИНА. А почему, вы думаете, мое?
ХЛОПОВ. Вы Полина?
ПОЛИНА. Да, но у нас в селе: раз, два, три… — четыре Полины. Почему я?
ХЛОПОВ. Остальных мы уже допросили. Вы — последняя.
ПОЛИНА. Понимаю. (Тотчас) Ничего не понимаю. Мое имя? Зачем?
ХЛОПОВ. Вот и мы хотим это выяснить. (По слову) Что вы знаете о дезертире?
ПОЛИНА. О каком дезертире? У нас все воюют. Мой тоже на фронте.
ХЛОПОВ. Спрошу иначе. Знали ли вы, что в шести километрах к юго-востоку от села скрывается изменник Родины Савельев Георгий Евграфович? Подумайте хорошенько и ответьте со всей ответственностью, потому что если вы знали и не сообщили куда надлежало… Вы понимаете, чтО вам грозит?
ПОЛИНА. Уж понимаю, не маленькая.
ХЛОПОВ. И? Ваш ответ?
ПОЛИНА. Ничего я не знала.
ХЛОПОВ. Так и записать?
ПОЛИНА. Так и запишите.
ХЛОПОВ (НЮШЕ). А вы, Шебарина-младшая? Вы знали?
НЮША. И я ничегошеньки не знала.
АНАШКАН (в дверях). Честное комсомолистское?
ХЛОПОВ. Анашкан?!.
НЮША. Честное-пречестное. Комсомолки никогда не обманывают.
АНАШКАН (тоном ХЛОПОВА). А вы, Шебарина-старшая, случайно не член партии? Я не удивлюсь, если с 905-го года. С зубрами революции ковали авангард рабочего класса? С самим Лениным были на “ты”?
ХЛОПОВ. Анашкан, вы покинули пост!
АНАШКАН. Не ломай комедию, Хлопов. Пошли, Сологуб: все равно он ее не посадит.
ХЛОПОВ. Саботаж?! Под суд пойдешь!..
АНАШКАН. Вместе с тобой? Пожалуйста! Сологубчик свидетель. Ты ведь все хорошо запомнил. Правда же, Твердогуб? У него память кремень! А глаза какие! А ухи! За версту бдит!.. А лучше — мир, Хлопов! Я всего лишь меняю пост: сижу за баранкой. Рвется мерин в путь… (ПОЛИНЕ) Ставь свечку, крестьяночка! Когда бы я… — защебетала бы, аки скворец. И пяти минуток хватило бы. Молись, чтобы больше не встретиться. До скорой встречи, княжна!
СОЛОГУБ (семенит). Анашкан, я с вами!..
АНАШКАН (смеется). Да ты Смелогуб, Губеночкин! А ну “кукарекни”.
СОЛОГУБ. Тэк, тэк-тэк!.. Тэк?
АНАШКАН. Да ты сорвиголова, Соленые Губы! Клюнь-ка… ножкой… дверь. (СОЛОГУБ распахивает дверь тычком ноги.) Головорез! (Смеется.) Головорез!.. (Оглянулся) Верной дорогой плететесь, товарищи!
Исчезли за дверью.
ХЛОПОВ. Ну я им!..
НЮША (окликает) Дяденька Хлопов…
ХЛОПОВ. Достать протокол?
НЮША. Я спросить хочу. Можно?
ХЛОПОВ. Спрашивай. Если не долго.
НЮША. Я в НКВД, я, как вы, хочу…
ХЛОПОВ. В НКВД?
НЮША. Да. Как вы.
ХЛОПОВ. НКВД, малуха, не сахар — порой зубы скрипят.
НЮША. А девчонок туда принимают?
ХЛОПОВ. Смотря каких. Честных и смелых — да. Ты честная, смелая?
НЮША. Я не знаю.
ХЛОПОВ. Станешь такой — поезжай в Москву. Выучишься — подавай рапорт. Нам такие нужны. Ох как нужны! (Сунул руку в карман.) А что это там у вас? (Кивнул в сторону.)
НЮША. Где?
ПОЛИНА. И я не вижу.
ХЛОПОВ (бросив незаметно на кровать лимон). А, нет, показалось.
ПОЛИНА. А что было-то?
ХЛОПОВ. Говорю ж, показалось. (На пороге) Ну, желаю здравствовать!
ПОЛИНА. И вам: до свидания!
НЮША. До встречи в НКВД!
Слышно, заработал двигатель автомобиля.
(Объявляет) Мам, машина. Они не вернутся?
ПОЛИНА. Нет. Слышишь? поехали… А ты что, и правда в НКВД собралась или так просто, прикинулась?
НЮША. Я, правда, туда пойду.
ПОЛИНА. Это еще зачем?
НЮША. Если папка с войны не вернется, я его разыщу. НКВД! Сила!
ПОЛИНА. Если сам не найдется, никто не найдет. Даже НКВД.
НЮША. А я — найду. (Повернула голову.) Ой, мамочка, апельсин! (Скакнула к кровати.)
ПОЛИНА. Апельсин? Откуда? Неоткуда ему у нас взяться.
НЮША. Да вот же, вот! (Подает.)
ПОЛИНА. И, правда! Только это не апельсин — лимон. Видишь, он не оранжевый. Его в чай кладут… Хлопов, Хлопов, фокусник, иллюзионист!
НЮША. Ты думаешь, это он нам оставил?
ПОЛИНА. А кто же? Не эти же двое.
НЮША (приплясывая). Обманули дурака на четыре кулака! Как мы их, мам: вокруг носа!
ПОЛИНА. “Вокруг пальца”, за нос — водят. Только никого мы не провели. Они нас насквозь видят. (Смотрит на лимон в руке.) Хлопов, Хлопов… Хоть и впрямь свечку ставь…
НЮША. Мам, давай чай пить.
ПОЛИНА. Поздно чаевничать. Ты его так съешь. Так тоже вкусно. Вот, держи…
НЮША (пропрыгивая в куть) Ли-мон, а-пельсин, а-пельсин, ли¬-мон… Мам, я отрежу кусочек?
ПОЛИНА. Весь ешь.
НЮША (в кути). Ой, брызнул! Ты чего брызгаешься? Ата-та тебе, ата-та!.. Мам, это не лимон — апельсин.
ПОЛИНА. Говорю же, лимон.
НЮША. Апельсин! — я попробовала: кислый, горький. (Вышла из кути.) Мам, а ты чего это делаешь? Будто спит кто, а человека и нет. Они что, вернутся? Мы, что ли, сегодня не будем спать?
ПОЛИНА. Сегодня, Нюша, мы ляжем на печке.
НЮША. Да ну, там жестко.
ПОЛИНА. Зато… не холодно: окна нет, не дует. Полежим до утра, погреем косточки. Ну, полезай на печь.
НЮША. А ты?
ПОЛИНА. И я — следом. (Залезли.) Как хорошо-то здесь.
НЮША. Мам, глаза слипаются.
ПОЛИНА. Вот и хорошо, вот и спи.
НЮША (зевнув). Спокойной ночи, мама.
ПОЛИНА. Спокойной ночи.
Затемнение. Полная темнота.
Внезапный звук выстрела и звон разбившегося стекла.
Голос САВЕЛЬИХИ: “Отпрыгалась, хлыпатунья? Полятай, душенька, в рай!” Шаги. Тишина.
НЮША. Мама, что это было? И порохом пахнет.
ПОЛИНА. Это возмездие. Только кому? За что?
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Декабрь 1944 года. Изба ШЕБАРИНЫХ.
Куть и горница выглядят так же, как в первом действии. Окно же теперь на четверть слепое: на месте разбитого пулей стекла выгоревший кусок какой-то материи.
Стемнело.
НЮША (одна). И что мне делать, как жить? Где отец — не известно, мать… (Обрывает.) Сколько месяцев ее держат там? Уже и зима, а тогда было лето. Но погодите, всесильные: стану вашим начальником — все вам припомню. И тебе, полкан-Анашкан, и тебе, голубчик-Сологубчик. И все остальным. Одного только Хлопова и оставлю… Ну Савельиха, ну пулеметчица! И чего тебе не сиделось? Ишь, удумала. Посиди теперь т а м да подумай: можно или нельзя стрелять в мирных людей. К тому времени и я подоспею, выпущу, так уж и быть. Да я бы тебя и сейчас отпустила: ты ж не со зла, от любви к сыну, да, — так мама сказала, мама все знает… Ой, сама с собой разговариваю!.. Заговоришь: все одна, одна. Ой, а как другие одни живут — тетя Капа, тетка Марья, баба Гриппа? Ой, так ведь и того, (Шепотом) умом тронуться можно. Долго ли? Все, больше не буду. Молчи, язычок… (Через какое-то время) Калитка? От ветра захлопнулась? Нет, кто-то идет. Тетя Капа, наверное… Ой!
Вошла ПОЛИНА.
Мама! Мамочка! Ты вернулась!.. Ой! (Испугалась.) У тебя… лицо… (Жалостливо) Тебя били…
ПОЛИНА. Скользко, темно, упала, стукнулась.
НЮША. Мама! Моя мама вернулась! Тебя отпустили! Я знала! Ты же не виновата… Или… опять Хлопов? Да, мама, Хлопов?
ПОЛИНА. Хлопова отстранили от “дела”. Меня — по здоровью: в “положении” я.
НЮША. В положении? (Замешательство.)
ПОЛИНА. У меня будет ребенок.
НЮША. Ребенок? (ПОЛИНА застонала от боли.) У-же?!
ПОЛИНА. Нагрей воды. Быстро!
НЮША (испуганно). Мама!
ПОЛИНА. Нет… беги к тете Гриппе, (Схватилась руками за живот.) к дяди Прохора маме, скажи… Найдешь что сказать. (Сдавленно) Да беги же ты, ну!
НЮША. Ой, мама! (Схватив пальтишко в беремя, выскочила на улицу.)
Затемнение. Крик новорожденного.
Освещение усиливается. Полдень следующего дня. В горнице ПОЛИНА (в постели) и тетя ГРИППА.
Тетя ГРИППА. Ну вот и отмучилась, дочка. Сын у тебя. А у меня внук, внучок. Я ему уже и имя придумала: Тимофей, Тимоша, Тимошечка, Тимофей Прохорович. Что с отчеством, что без отчества очень даже ладно звучит. Наречем, что ли, Тимошкой?
ПОЛИНА. Ах, хоть как назовите. Хоть Тимофеем, хоть Саввой…
Тетя ГРИППА. Чего это вдруг?
ПОЛИНА. Вернется Захар, выгонит в шею. (Скорее самой себе) Куда я пойду?
Тетя ГРИППА. Куда? Как куда! Ко мне и пойдешь. Ты ж теперь — что дочка родная. Среди ночи придешь — заходи не меньжуйся. Мой дом — твой дом.
ПОЛИНА. “Спасибо”, “утешили”. Как людям в глаза-то смотреть? Война, смерть, а я?..
Тетя ГРИППА. А чего ты такого содеяла? Дала жизнь ребеночку. Одним человеком на земле больше стало. Одним воином, одною надеждой. Что он, маленький человек, объест, что ли, мир? Земля, она ведь большая: всем хватит и хлеба, и места.
ПОЛИНА. Отчего же тогда война? Отчего калитку дегтем измазали? Отчего — слышу — кричат: “Потаскуха! Гулящая!..”
Тетя ГРИППА. То недобрые люди, ты не слушай их. Они злые, потому как преглупые: сердце их не слышит, не видит. А как озреет, ослушится да вышелушится, как луковица из шелухи, тогда и сдобреет враз. С годоми добреют, мягчают норовом люди. Я ведь тоже злюха была. А как Прохора да с отцом, моим мужем арестовали, так и вовсе — чуть было за ружье не взялась. И стреляла бы, как Савельева Шурка, не разбирая. Да, на мое счастье, не было под рукой ружья, а вскорости притупилось и горе мое и обида, а там и забылось совсем… Также и Прохор. Я простил, говорит, им все: не они виной, время было такое. А теперь, говорит, по-другому все, все одумались; а как война кончится, заживем, говорит, вот заживем! Люди, как одна семья, будут, как одно пребольшое семейство… Да, так-то вот и говорил. Где-то он сейчас, сынок мой единственный?.. Не то убаюкала я тебя своей говорильней?
ПОЛИНА. Я не сплю, нет. Вы такие слова хорошие говорите, у вас такой голос — только слушать и слушать. Говорите еще.
Тетя ГРИППА. Я спросить хочу. Не обидишься, дочка?
ПОЛИНА. Что вы, спрашивайте.
Тетя ГРИППА. Ты б дозволила мне отписать Прохору про ребеночка. Эк, отец! Вот обрадуется парнишка!
ПОЛИНА. Обрадуется ли?
Тетя ГРИППА. Еще как, что ты! “Эх, матушка, — сетовал не на шутку, — был бы у меня сынок, няньчила бы ты внучонка, все бы тебе веселей было. Да и мне бы тогда было спокойнее”. А спокой для солдата што? — первейшая вещь. Отпишу, а?
ПОЛИНА. Поступайте, как знаете. Только — не навредить бы ему. Вдруг известие всполошит его, а нельзя: пули, война.
Тетя ГРИППА. Отпишу все-таки. Войне скоро конец. Прохор вон что пишет: недалеко уж до их звериного логова. Две больших реки, а там и Германия: трепещи, немчура, русичи на подходе… Когда-то еще соберусь, когда снесу к Антонине письмо, когда оно сыщет в окопе Прохора? Тогда, глядишь, и конец войне. Тут-то ему еще одна радость. Отпишу. Решено… На, матерь, держи свое дитятко. А я домой побегу, сяду писать. Раньше отправлю посланьице — раньше обрадуется.
ПОЛИНА. Спасибо вам.
Тетя ГРИППА. За что? Мне дитенка принять — нет ничто. А своего, да внучонка! — за полную радость. Крепни давай: мальчонке матерь в силе нужна. (О ребенке) Ой, сосет! Ой, сосет! Прохор, помнится, тоже — как припадет, так, бывало, не оторвать, другой раз. С того и прыткий такой. Герой… Ну-да, не буду мешать. Доброго здравьица! (Уходит.)
ПОЛИНА. И вы не болейте.
Тетя ГРИППА. Разве ж охота — года… (В дверях.) Завтра приду, попроведаю. Али не тяготить?
ПОЛИНА. Приходите, конечно.
Тетя ГРИППА (напоследок). Вот ведь, бабушка, а!..
ПОЛИНА (одна). Радуется старушка: внук, внучок. (Без перехода) А я и… (РЕБЕНКУ) Ну, чего ты не ешь? Ешь. (Себе) Чувствует, что ли?
Входит КАПИТОЛИНА.
КАПА (виновато). Поленька, можно, Поленька?
ПОЛИНА. Заходи, раз пришла.
КАПА. Я за калиточку вышла — теть Гриппа, от вас. И вся такая счастливенькая, вся светится. “Внук,- не нарадуется,- внучок”! Вот я и не утерпела, зашла на минуточку. Все хорошо, Поленька? Все хорошо?
ПОЛИНА. Одним мытарем у Иисуса Христа стало больше. Можешь поздравить, его и меня.
КАПА. Поленька! Можно, я погляжу разочек? Я не сглажу, Поленька, я не глазливая. Можно, Поленька?
ПОЛИНА. Да утешься уж…
КАПА. Я всего-то одним глазком. Одним глазиком. (Прилипла взглядом.)
ПОЛИНА. Что, похож? (КАПА не слышит.) Похож, говорю, на Прохора?
КАПА (Оторвалась). Ой, Поленька, как две капельки! И носик такой же, и ротик, и глазки…
ПОЛИНА (будто бы вдруг). Так — забирай.
КАПА. ?.. (Замешательство.)
ПОЛИНА. Забирай, говорю… (О КАПЕ) СтоИт…
КАПА. Ты отдаешь? Дэ… даришь?
ПОЛИНА. Берешь — нет?
КАПА. Дэ… да, Поленька, да!
ПОЛИНА (не столько ей, сколько себе). Нет, не отдам.
КАПА. Поленька! Ты же сказала. Только что!
ПОЛИНА. Не отдам, нет.
КАПА. А я ведь поверила! А я… (Обиженно) Какая ты, Поленька! (Вдруг, ядовито) Я украду его у тебя. Украду! Украду!
ПОЛИНА. Так забирай.
КАПА. Поленька! Правда, Поленька?
ПОЛИНА. Нет, не отдам.
КАПА. Ну, Поля, Поленька!..
ПОЛИНА. Сказано: не отдам. Скажи лучше, что там, на белом свете? Как люди? А птицы?
КАПА (не понимающе). Люди? Птицы?
ПОЛИНА. А небо? Господь Боженька не выглядывал?
КАПА. Боженька?
ПОЛИНА. Не спустился с облаков на землю?
КАПА. Не… нет. (Запнулась.)
ПОЛИНА. Жаль. Он был бы сейчас в самый раз.
КАПА. Поленька, я боюсь. Что с тобой, Поленька? Ты не… Доктора? (Смелее) Тебе — доктора?
ПОЛИНА. А подать сюда Иисуса Христа! (Дико) Ах-ха-ха-ха!..
КАПА. Ой, Поленька! (Пятится к двери.)
ПОЛИНА. Ах-ха-ха-ха!..
КАПА. Я — за доктором… (В дверях.) Поленька!
ПОЛИНА (одна). Ах-ха-ха-ха! Ах-ха-ха-ха!..
Затемнение. Свет.
Март. Солнечный полдень. Плачет ребенок.
ПОЛИНА. Проснулся, горе мое. Да иду я, иду. Где ты тут есть?
Скрылась за занавеской, которая отделяет спаленку грудничка от остальной части комнаты.
НЮША (одна). Не успел и раскричаться-то толком — она уж бежит. А я?- маленькая была: да изорись — не подойдет, не посмотрит. Толкнет папку в бок — он ко мне. Подойдет папка, наклонится: “Чего плакает мой цыпленок? Разве он плакальщик?” Возьмет на руки, я и затихну: ночь, а не страшно — с папкой я… Папка, папка, где ты, где? (О ЗАХАРЕ) И про Тимошку не знает. Вернется — вот будет сюрприз… И Тимошка не знает: кто он, где? Сосет себе мамкину титьку, и тепло ему, хорошо, и думает, что на свете только он и мамка. Тимошка, Тимошка… Вот и мне бы так, чтоб не знать, чтО война и что в желудке урчит и что кушать нам нечего. А раздобудем чего, сварим, как траву-лебеду, без соли, так мама ведь и не ест. Повозит ложкой в похлебке и отодвинет тарелку. То ли невкусно ей, то ли чтоб мне больше досталось. Мамка, мамка, у тебя же ребеночек! Тимошку вскармливать надо. У него ж вся еда — твое молочко, он ведь титьку сосет, у него зубиков нет.
Вырастет наш Тимошка и ничего ведь не вспомнит: что война была, голод — и будет думать, что всегда был у нас хлеб, что был мир. А как узнает, то всего-то и скажет: “Я родился, оказывается, в войну”. А то еще и похваляться начнет — мальчишки, они такие: я родился, скажет, в войну — значит, я сильный, солдат! не то что ты или ты… и тресь тому по затылку! тот — ему. И сцепятся он и он — и ну бороться, который кого. И Тимошка того переборет. А как же иначе: трех месяцев нет, а уже и головку держит. И если потом случится война — первый пойдет воевать и будет бить врагов, как папка, как дядя Прохор, как вся наша армия, — смело и хорошо. Такое ведь полчище разгромили — страшнее Мамая. Скоро Берлин возьмут. Сдавайтесь, фашистики, а то хуже будет. Хенде хох! Аусвайс!
Подошла к окну.
Ручеек бежит. Ой, и поле, где картошка росла, почти без снега. Сбегаю вечером — может, насобираю картошек на ужин. Глядишь, мамка тогда и поест, совсем ведь без силы… Ой, Антонинка идет… Опять мимо прошла… Нет, к нам повернула, и в руке письмо. (Окликает) Мама, мам!..
ПОЛИНА (за занавеской). Не кричи, Тимошка боится. Ну? чего? говори.
НЮША (себе). А вдруг похоронка? (Громко) Нет, мам: ничего. Я так просто. (Себе) Сперва я — мало ли?..
Скользнула за дверь.
(С порога, радостно, во весь голос) Мама, мам! Папка жив! Он письмо нам прислал…
Заплакал ребенок.
ПОЛИНА. Ну вот, испугала. Говорила тебе: не кричи.
НЮША. Так радость же, мама. Такая радость! Идем, выходи, будем письмо от папы читать. (Плач прекратился.)
ПОЛИНА. Я Тимошку кормлю.
НЮША. Я тогда вслух буду читать. Слушай. “Здравствуйте, ненаглядные мои жена Полюшка и доченька моя Нюшенька, цыпленок мой!” (Радостно) Мама, он не забыл: я цыпленок! “Как давно я хотел обрадовать вас и вот сообщаю: я живой, неубитый”. Мама, я говорила, а ты мне не верила. “Вы уж, наверное, перестали ждать и надеяться. Я не извещал вас, так как не мог: был в плену”. Видишь, мама, я говорила… “Будь проклят тот день, та ночь, когда мы попали в окружение и, пробиваясь к своим, не смели с дороги фашистов”. Мам, ну чего ты так долго? Идем…
ПОЛИНА. Сказала же, ребенка кормлю.
НЮША. Ну, ладно, ладно. Дальше читаю. “Бежав из плена…” Мама, он убежал, видишь? “Бежав из плена, пробрался к своим, к партизанам, а теперь всем отрядом мы присоединились к нашей армии и гоним этих извергов вон с нашей земли. Еще немного — и мы водрузим над Берлином наше алое знамя. Потерпите еще чуть-чуть, и мы опять будем вместе. Как вы там, золотые мои?” Мама, мы золотые. “Написал бы еще, да “почта” торопит. И стихи хотел приложить. Симонов. Знаете? “ Жди меня — и я вернусь…” Мама, я знаю, мы проходили. (Скороговоркой)
Жди меня — и я вернусь.
Только очень жди.
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди…
“Все бойцы у нас эти стихи почему-то домой переписывают. Ну-да, не стану писать. До свидания! Крепко-крепко вас обнимаю и крепко-крепко целую. Ваш…” Подпись, мама, и дата. Ого, январь! Два месяца шло письмо… Мам, ну чего ты так долго? (Отодвинула занавеску. Поражена) Плачешь? Ты чего плачешь, мама? Надо радоваться, а ты…
ПОЛИНА. Я… от радости. От радости я…
НЮША. А разве от радости плачут?
ПОЛИНА. Еще как ревут. Голосят! (Вышла из-за занавески, отвернулась.)
НЮША. Мама, я сяду ответ писать, а то когда еще до папы дойдет. (ПОЛИНА незаметно прячет на полке конверт.) Два месяца — и чего так долго? (Ищет.) Странно, здесь лежал… Мама, мам, ты конверт с полки не убирала?
ПОЛИНА. Я? Конверт?
НЮША. А, нашла! Ты чего от меня спрятался? Ат-та-та тебе, ат-та-та! Ишь какой, спрятался между книжками… Все, мам, пишу… Ой, нет, мама, тут неудобно, я за стол пойду. (Заглянула за занавеску.) Мам, я отодвину пеленки?
ПОЛИНА. Тимошку разбудишь. Зашумишь, зашуршишь — он и проснется.
НЮША. Я буду, как мышка.
ПОЛИНА. Мышь как раз и шуршит. Шебуршится грызунья.
НЮША. Я буду тише, чем мышка. (Скрылась за занавеской.) Все, пишу.
Проходит какое-то время.
ПОЛИНА (себе). Села писать… И ведь напишет, и накатает. Он прочтет и — конец.
НЮША (высунулась из-за занавески). Мам, а про Тимошку писать?
ПОЛИНА (внезапно, зло). Писать! Непременно писать! И про Тимошку, и про дяденьку Прошку — про всех писать!
НЮША. Я поняла, я не буду.
ПОЛИНА. Нет, пиши! Но про все. Про все! И как я понесла и как разрешилась, и как калитку дегтем измазали, и как склоняют меня на каждом углу и затихают, едва я приближусь. А отойду — снова секут: смеются, шепчутся в спину. А перестанут, я все равно слышу. И сейчас слышу. О, какие это слова. Как заноза! Как нож. И эхом, эхом! (Сдавила ладонями уши.)
Звучат наперебой голоса: “Вон она, вон — бестыжая! Муж кровя проливает… сгиб на фронте, а она?.. Потаскуха! Гулящая!..”
НЮША (дергает мать за рукав). Мама, мама! Тимошка проснулся. Тимошка маму зовет. Тимошка тебя зовет.
ПОЛИНА (отдергивает руку). Не хочу Тимошки. Не хочу Тимошки! Ничего не хочу! Жить не хочу! (В чем была вынеслась вон.)
НЮША (вслед). Мама! Мама!.. (Разорвалась бы надвое, если б было возможно.) Тимошка!.. (Кинулась к выходу.) Мама, мама!..
На крыльце заметалась. Исчезла из виду. Ребенок вовсе зашелся в крике.
Дверной проем зияет пугающей пустотой. Вот в нем обрамилась КАПА.
КАПА. Чего же он плачет-то так? (Окликает) Поля, Нюшенька!.. Или нет никого? Точно, один. Да ты один, бедненький. Ушли, бросили… Иди ко мне, маленький. Иди к тете на ручечки. (Баюкает) А-а-а! А-а-а!.. Вот и умненький, вот и не надо плакать. Зачем… Где они? И дверь нараспах… (Вдруг) Украсть! За дворы — и к разъезду, и в первый же поезд… А проснется? А мамку запросит? Нельзя, нет… А я ему молочка! Через сосочку… (Увидела на столе) Письмо? (Изумленно) Захар? Точно, Захар. Живой. Живой. А вернется — убьет. Точно, убьет — ее иль детеночка. Так, лучше, я заберу. В одеялку! Скорей!.. Ой, нет… Идут? Точно, идут. (Удивленно) Лускотин?
ЛУСКОТИН вносит безжизненно повисшую у него на руках ПОЛИНУ. За ним показались АНФИСКА и НЮША.
Поля, Поленька! (Метнулась навстречу.) Что с ней? Чего вы молчите? Поля, Поленька!..
ЛУСКОТИН. За что баб люблю? За это вот самое: чуть че — сразу кып-кап, кып-кап. Глядишь, и обо мне какая кып-капнет. Сдохну — кып-капнешь, Кып-Кап?
КАПА. Поля, Поленька!..
АНФИСКА. Да не тряси ты ее, ну! Живая она. Живее нашего. Дышит. Ну.
КАПА (не понимающе). Дышит? А не дышала?.. Что с ней, что?
ЛУСКОТИН. На тот светик прыг-прыгнула. Головешка там, пятки тут. Я ее за ножульки дерг! — и она опять тута. С тебя литр, Кап-Кап.
АНФИСКА (поясняет). Из петли она. Удавилась, ну.
КАПА. Удавилась?!.
АНФИСКА. Да не насмерть же, ну.
КАПА. Себя жизни лишить!?. У нее же ребеночек! У нее маленький.
АНФИСКА. Ребенок, ну. А за ним чего? Влезла бы ты в ту шкуру, так и ты бы, ну… Лазила. Знаю.
ЛУСКОТИН. А там-то, там-то сичас! “Тревога! Свистать всех наверх!” Ищут-рыщут новопреставленную Полину Уральскую, а ее тютеньки: “Исчезло дивное виденье, как сон, как утренний туман”. Хрен вам, демоны вислокрылые, нам такие бабешки самим нужны. Как лежит, как лежит! А кожа-то, кожа! Пух! Бархат!
АНФИСКА. Ну не петух ли, ну: бедро увидал… Отходь, Капа, одерну подол-то, а то вон уж, ну, крылами бьет. Глядит кто — нет, живой — мертвый? — что ему. Ну.
ЛУСКОТИН. Ай, всохла ты в меня, Анфисуля! Не отмочить, всмерть! (Передразнивает) “Горше редьки, горше редьки…” Сахарной репы слаще. “Ну”.
АНФИСКА. Чего несет? (ЛУСКОТИНУ) Сказануть бы тебе, да от людей стыдно. Вот ты как мне допек, вот!.. (Жест.)
КАПА. Ой, а Нюша-то, Нюша. Жива? Не жива?
АНФИСКА. Увидай-ка такое. Ну. Уж на что я видывала всего, перевидывала, а и то чуть не в обморок. Ну.
ЛУСКОТИН. А все я, мне спасибо. (АНФИСКЕ) Уломал тебя? Уломал. А не потоп-топали бы к Кап-Капке, сейчас бы и гробик. Вот, слушайся своего кормчего. Кормчий, как сокол, зрит.
АНФИСКА. И то правда: артачилась, ну. К тебе ведь волок — со мной замирился, к тебе попер: айда к Капе, айда к Капе… Ладно — пошла. Уж и к дому твому подходим — она. Раздемшись. Без обуви. Ровно чумная…
ЛУСКОТИН (продолжает). В огород! — и галопом в хлев…
АНФИСКА. В огород и в хлев, ну. А видать же, что не по корову. Мы и заслед. Вбегли -… Уй!
ЛУСКОТИН. Висит, качается. Следом чадо влетело, (Кивок на НЮШУ) она, увидала, а картинка-то ах! И туда же, в прострацию. Смех!
АНФИСКА. Обомлела, ну. Я — девчонку за дверь, он — к вожже.
ЛУСКОТИН. А в углу коса. Я косою дзень! — и она плюх мне на ручки… Ну, потопали, что ли? спрыснем здравие новоявленной Полины Уральской. С тебя литр, Кап-Кап.
КАПА. А у меня нет.
ЛУСКОТИН. Зато у нас есть. Вот он, голубчик (Показывает). По коням! Гоп-гоп! (Поет) “Веди меня, слепец…” (Берет под руку и АНФИСКУ.) Дерябнешь, Кап-Кап?
КАПА. Я?!.
АНФИСКА. А я глотну. Как щас вижу. Уй!
КАПА (о Шебариных). А как же они? Им же…
АНФИСКА (перебивает). Им сейчас лекарство одно — спокой. Мы уйдем, вот и спокой. Ну.
КАПА. Так они же…
ЛУСКОТИН. Оклемаются. Не боись. Ходу, Капонька, ходу! (Затворил, оглянувшись, дверь.)
Затемнение.
Свет. Полдень. Конец апреля. В горнице НЮША и тетя ГРИППА.
НЮША. Все, баба Гриппа: полна чернильница!
Тетя ГРИППА. Стало быть, диктовать?
НЮША. Да, записываю.
Тетя ГРИППА. Как хорошо-то ты придумала, дочка. Я и с внучеком забавляюсь, и вроде как посланьице составляю. Поди, уж икает мой Прохор. Скажет: матушка вспомнила. А я и не забываю. Все об нем думаю, все об нем. Пишешь, дочка?
НЮША. Пишу, пишу…
Тетя ГРИППА. Где мы с тобой остановились-то?
НЮША. У тетки Марьи погиб еще один сын. Читаю: “ Пришла похоронная на Степана. Четвертого отняла у Марьи война”.
Тетя ГРИППА. Вычеркни про Степана. Он ведь двоюродный моему Прохору. Еще размякнет сынок от вести такой, а ему силенка нужна: на войне все-таки. А то — хуже — мстить за брата начнет и, чего доброго, залютует. А нехорошо это. Или — совсем плохо — устыдится сейчас, что жив и цел. И туда, где самые пули. Куда ж я тогда без него? И про меня убери. Пусть не ведает, что глаза никуда и сердце не в прорву. Вот что пиши. Пишешь?
НЮША. Да.
Тетя ГРИППА (диктует). “Все у меня, сынок, хорошо, жива, на здоровье не жалуюсь. У двоюродных братьев твоих тоже порядок. Бьют фашистов проклятых, и ты — бей. А встретишь ежели Гитлера, то плени его…”
НЮША. Так и писать?
Тетя ГРИППА. Слово в слово!
НЮША (повторяет, записывая). А встретишь Гитлера…
Тетя ГРИППА. “То плени его и вези сюда, как чуду-юду какую. Пусть глядит из мешка, что сотворило его звериное войско с нашей землей и людями. Пусть глядит фашистский главарь на сожженные хутора и деревни, на крошево городов, на могилы и горе. Пусть заглянет в глаза женам и матерям не вернувшихся с поля брани. Пусть его укорит взгляд ребенка, оставшегося без отца, плач вдовицы и горе матери…” Ты чего, Тимофей? Обожди, Нюша, Тимошка хныкает. “Ай-лю, ай-лю-ли! Где бы-ли, бы-ли?..”
Входит АНТОНИНА.
ТОНЯ. Аг… грип… пы…пы… пина у вас?
НЮША. Баба Гриппа? (ТОНЯ кивает.) Да. Вон, Тимошку нянькает. Баба Гриппа, вас!
Тетя ГРИПА. Кто там, Нюшенька?
НЮША. Антонина.
Тетя ГРИППА. Не она ли, не письмоносица?
НЮША. Она. Почтальонка.
Тетя ГРИППА. Сейчас, миленька! Тимошку в люлечку покладу — и к тебе. Все, бегу. От Прошеньки, наверно, посланьице. Давненько не присылал. Письмо — нет?
ТОНЯ. Дэ… да.
Тетя ГРИППА. И, правда, письмо. Читай, дочка, скорей. А то чего я без очков разберу?.. Читай же уже.
НЮША. “Сообщаем вам…”
Тетя ГРИППА. Что такое?!
НЮША. Тут… неразборчиво… не прочесть…
Тетя ГРИППА. А ну?.. Где! Ясно, крупно. “Сообщаем вам, что ваш сын рядовой Данилин Прохор Матвеевич погиб смертью храбрых за свободу и независимость нашей Родины…” Погиб? Как “погиб”? А мы ему письмецо… только что…
НЮША. “Командир части такой-то…” (Заглянула в лицо.) Ой,бабушка!..
Тетя ГРИППА. Да что же это? Да как же это? Не сгноили там, так убили?! Есть ты там или нет, дух святой?! Есть у тебя душа или нету? Да как же ты попустил? О, горе, горе… (Вдруг, изменившимся голосом) Смертью храбрых, да? Смертью храбрых!? А смерть есть смерть – что геройская, что бесславная и каково матери. Да как же вы!.. Да кто же вы, жестокие люди?! Единственную надежду, единственную опору, последнюю мою радость… Да будьте вы прокляты! Прокляты! Про… (Оседает, схватившись за сердце.)
НЮША (подхватывает ее под руки). Бабушка!.. Антонина, беги за врачом. Быстро! (Та убежала.) Баба Гриппа! Не умирайте! Сейчас врач придет. Не умирайте! Пожалуйста. Баба Гриппа! Ну, что же ты, бабушка…
Затемнение.
Свет. За окнами солнце. В горнице ПОЛИНА, одна.
ПОЛИНА (о ребенке). Заснул. Поел и заснул. Спи, спи — пока спится… А солнце-то прямо в глаза, надо завесить, а то сейчас и разбудит. (У окна) Смотри-ка ты, трава проросла, листья проклюнулись. А ведь май еще, только-только и начался. Жаркое, видать, будет лето… (Полуутвердительно) Никак, Нюшка идет? Она. С репетиции вроде, а непохоже, совсем нос повесила. Чего она?..
Вошла НЮША.
НЮША. Мам, ты где?
ПОЛИНА. Я здесь. Ты чего?..
НЮША. Я сейчас шла — чуть не заплакала. Тети Гриппин дом неживой стоит. И окошки, и дверь досками заколочены, да вот так, крест-накрест, и калитка от ветра скрипит… Жили-жили в том доме люди: баба Гриппа и дядя Прохор и дедушка Матвей. А потом одна баба Гриппа. Я в тот дом приходила, баба Гриппа встречала меня на крылечке и провожала до самой калитки и махала мне вслед. А теперь никто не выйдет, никто не помашет. (Всхлипнула.)
ПОЛИНА. Жалко, жаль бабу Гриппу.
НЮША. Там теперь никто не живет, и дом тоже как умер, а сам как будто живой. И всегда такой будет: и живой, и как умер. Как же, мама?..
ПОЛИНА (не сразу). А Тимошка? Ты про Тимошку забыла! Вырастет наш Тимошка, женится и приведет в тот дом жену. И родятся у них дети: мальчики, девочки. Мальчишки будут озоровать, девчонки секретничать, и огласится дом шумом и смехом. И дом совсем оживет, снова станет такой же, как был, когда в нем жила баба Гриппа.
НЮША. Ой, и, правда, мама! А я и не подумала про Тимошку. У него будет жена, у меня муж, мы будем ходить друг к дружке в гости, и вы с папой будете к нам приходить, а мы к вам. Правда же, мама?
Зашипело за окном радио.
ПОЛИНА. Репродуктор включили. Сейчас сводку передадут.
НЮША. Мам, я дверь открою. Чтобы было слышнее.
Голос ЛЕВИТАНА: “Говорит Москва. Передаем чрезвычайное сообщение. Вчера, 8 мая 1945 года, германское командование подписало акт о безоговорочной капитуляции!..”
НЮША. Мама, ты слышишь?! Немцы сдались. Они сдались, мама!
Голос ЛЕВИТАНА: “Великая Отечественная война победоносно завершена. Германия полностью разгромлена…”
Крики на улице: “Ура! Победа!”
НЮША. Ой, мама, смотри: все на улицу выбежали. Все радуются, кричат. Обнимаются, мама. Плачут! Это они от радости, мама. Идем, мама, к ним. Победа, мама!.. Снег? Мама, снег! Девятое мая, а снег. И солнце, мама!.. Я туда побегу. Там Победа, мама! Там снег! (Скрылась из виду, не затворив за собой дверь.)
Голос ЛЕВИТАНА. “ Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины! Да здравствуют победоносные Красная Армия и Военно-морской флот!”
Затемнение.
Свет. В дверном проеме показался солдат на костылях. Это ЗАХАР. ПОЛИНА не замечает его.
ЗАХАР. Здравствуй, жена!
ПОЛИНА. Захар?
ЗАХАР. Вот: ушел на двух, пришел на четырех… Что-то не так? Где Нюша?
ПОЛИНА. Ушла. Скоро вернется.
ЗАХАР. Не подойдешь? Не обнимешь?
ПОЛИНА (виновато). Захар…
ЗАХАР. Что такое?!
ПОЛИНА. Я прижила сына.
ЗАХАР. Что-о?!. Так вот оно что! а я-то, дурак, не пойму, чего на меня все село выставилось. Жалеют, значит. Так-то ты ждала мужа с войны?..
ПОЛИНА. Я тебя не ждала, я думала, ты погиб.
ЗАХАР. Похоронила, значит.
ПОЛИНА. Ты пропал без вести на целых три года. Что могла я подумать?
ЗАХАР (внезапно, зло). “Жди меня и я вернусь”? “Только очень жди”? Все вранье, Симонов! все вранье!.. А я-то поверил, а я-то надеялся, думал: ждут…
ПОЛИНА. Нюша тебя ждала. Очень сильно ждала.
ЗАХАР. Ты! Да знаешь ли ты, что такое плен? Знаешь?! А я трижды бежал из лагеря и дважды меня настигали и травили собаками. Видишь, какие у этих песиков зубки? Видишь?!.
ПОЛИНА (отстраняясь). Захар, Захар!..
ЗАХАР. Но недолго я радовался. Затесался в отряд провокатор и “явка” сгорела. Нас схватило гестапо. Знаешь ты, что такое гестапо? Вот: железом, каленым железом!..
ПОЛИНА. Ну, Захар, Захар!..
ЗАХАР. Но я и оттуда бежал! И опять давил по лесам этих гадов и днем и ночью! А ты!.. К кому я полз! На кого я молился!.. Я во сне тебе видел, я под пытками видел! и цеплялся… и шел… К тебе! к Нюшке! Потому и не сдох… Зря! зря! Ах, зачем не пристрелил ты меня, гуманист из Баварии!.. Обыскал под прицелом, извлек документы и увидел на фото вас! Тебя — смеющуюся и красивую и ее — девчонку двенадцати лет. “ Майне фрау! майне тохте! Йа, йа”. И он раздумал стрелять. В кого?! В поверженного врага! Раненный в обе ноги, я лежал без движенья и в мыслях прощался с вами и с жизнью. А выстрела не последовало. Не прозвучал выстрел! Фашист опустил автомат. Ты слышишь? Фашист!.. А ты? Да ты хуже фашиста. Страшнее! Они хоть расстреливали, закапывали живьем, пытали, но не трогали душу, не измывались над сердцем. А ты? Да человек ли ты? Есть ли в тебе хоть сколько-то сердца? Нету! Ни столько и ни полстолька. Вот и я буду зверь. Где он?
ПОЛИНА. Ты не тронешь его, ты не тронешь…
ЗАХАР. Где он?! (Ищет.)
ПОЛИНА. Ты не тронешь его. Слышишь… (Заклиная) Захар!
ЗАХАР. Вот ты где!
ПОЛИНА. Не смей трогать ребенка!
ЗАХАР (ПОЛИНЕ). Отойди! Прочь! (Оттолкнул.)
ПОЛИНА. Положи ребенка! Положи ребенка!.. (В отчаянье) Ну чего же ты стал! Давай, убивай! Чего тебе стоит. Ты ж у нас “герой”, “мы смерти смотрели в лицо”. За ноги! Об пол!
ЗАХАР швырнул ребенка на кровать.
Трус! Трус!
ЗАХАР. Вон! Вон из моего дома.
ПОЛИНА. И уйду. И уйдем. Иди ко мне, сын.
ЗАХАР. Вон! (Замахивается костылем.)
ПОЛИНА (в дверях). Трус! Трус!
Дверь едва успевает захлопнуться. С грохотом падает на пол, отлетев от двери, костыль.
ЗАХАР (один). Дрянь! Дрянь! (Отшвырнув второй костыль, валится, сотрясаясь от рыданий, на кровать.)
Проходит какое-то время. Входит НЮША.
НЮША. Папка?! Папка вернулся! Папка!.. (Хочет броситься ему на шею.) Что с тобой?.. А где мама? Тимошка?
ЗАХАР. Я их выгнал.
НЮША. Выгнал?
ЗАХАР. А что надо было? Расцеловать? Упасть в ножки?
НЮША. Тогда я тоже уйду.
ЗАХАР. Ну и иди. Беги к своей мамочке. Все уходите! Все!..
НЮША. Папка, папка, я так тебя ждала… (Уходит.)
ЗАХАР. Нюша, Нюшенька! Подожди! Да не уходи ты, постой! Нюша!..
Собрав костыли, ковыляя, тоже скрылся за дверью.
Сцена какое-то время пуста. Вот на пороге показался ЗАХАР. Ведет за руку НЮШУ.
ЗАХАР. Ну хватит уж обижаться, я ж ничего не знал. (Про ПОЛИНУ) На себя! руки! а я-то, я: вот бревно…
НЮША (осаживает). Па-ап…
ЗАХАР. Ну все, все, цыпленок мой… Иди зови мать.
НЮША. С Тимошкой?
ЗАХАР. С Тимохой, с Тимохой. Будем с ним трактор водить, рыбу удить.
НЮША. А я?
ЗАХАР. И ты с нами.
НЮША. Ой, папка, как хорошо-то будет!.. Бегу. (Остановилась: на пороге ПОЛИНА. С Тимошкой на руках.) Мама? Тимошка? Пап, да вот же они, сами пришли… Мам, меня папа за вами послал…
ПОЛИНА. Я слышала.
НЮША. Так идем, заходи. Чего ты стоишь?.. Да идем же, мама, идем. (Подводит к ЗАХАРУ.) Вот. И мирись давай. Тимошка, иди-ка ко мне. Гляди-ка что у меня. Видишь? (Отходит с ним в сторону.) СтоЯт. Да миритесь уже. Ну чего вы, как маленькие?
ПОЛИНА. Ты прости, Захар…
ЗАХАР. Ты прости…
ПОЛИНА. Я-то за что?
ЗАХАР. Да понес… нет, чтоб сперва…
ПОЛИНА. Пустяки! Главное, ты вернулся живой, и война кончилась.
ЗАХАР. Главное, вы живы, и все у нас теперь будет хорошо.
ПОЛИНА. Будет?
ЗАХАР. Должно быть.
НЮША. Тимошка, они еще сомневаются. Мы будем счастливы. Я знаю, я чувствую. Мама! Папа! Тимошка! Мы будем счастливы. Обязательно! Пер… Пер… (Слитно) Пер… непременно! (Улыбнулась.) Мы будем счастливы. (Кричит) Мы будем счастливы, люди-и!
ЗАНАВЕС
Николай АНТОНОВ,
член Союза писателей России
Тел: 8-915-33-44-695, 8-909-973-97-44.
E-mail: mipk2006@yandex.ru
ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
Зинаида Фомина
Сказка про Шустрика и Мямлика
Действующие лица:
Лада – девочка 6-7 лет
Мальчик – Петя 12-15 лет
Шустрик – цыплёнок
Мямлик – цыплёнок
Мурка — кошка
Цыплята
Действие первое
Лето. Действие происходит в городе. В квартире на пятом этаже. Есть большая комната и кухня, они соединяются между собой. Девочка Лада сидит в комнате в кресле и разговаривает по телефону.
Лада – (Радостно) Привет, Оксаночка! Знаешь, мне вчера мама и папа подарили двух цыпляток. Ой! Они такие хорошенькие. Желтенькие и пушистенькие. (После паузы.) Да, они у меня в коробочке на теплой подстилочке. (После паузы.) Конечно, я сама буду за ними ухаживать. Мама и папа мне доверяют. Сейчас я им покрошу сваренные вкрутую яички и налью свежей водички. Ну, пока, а то они, наверное, уже голодные. (Идёт на кухню.)
На кухне стоит большая коробка, накрытая тонким одеялом. В коробке есть прорезанные оконца.
Шустрик и Мямлик — (В коробке.) Пи-пи. Слышишь? Наша мама идет. (Радостный ответ.) Пи-пи. Ага. Ма-а-а-ма-а.
Лада – (Ласковым голосом.) Где тут мои хорошие? Где мои цыплятки? Сейчас я вас покормлю. (Ставит рядом с коробкой тарелки с едой и водой и открывает одеяло.) Вот кушайте. (Из коробки выскакивают два цыплёнка.)
Шустрик – Пи-пи. Я такой голодный. (Начинает сразу есть.)
Мямлик – Пи-пи. А я хочу пить. (Из другой тарелки пьёт воду.)
Лада – Вот молодцы! Вот хорошие цыплятки! (Уходит из кухни.)
Цыплята стремглав кидаются за ней. Куда идёт она, туда идут они. Первым бежит Шустрик, Мямлик еле поспевает за ними. Лада садится рисовать за маленький столик. Цыплята пристраиваются у её ног, и прижимаются друг к другу. Лада погладила их и стала рисовать.
Мямлик – Пи-пи. Какая хорошая у нас мама. Заботливая.
Шустрик – Пи-пи. И ласковая. Она самая лучшая.
Лада – Ой! Я тоже проголодалась. Пойду выпью молока. (Идет на кухню.)
Цыплята за ней. Шустрик бежит быстро, а Мямлик спотыкается, не успевает и отстаёт.
Лада – (Оглядывается.) Что такое? Почему один мой цыплёночек отстаёт? Ты плохо кушал? (Возвращается к нему.) Пойдем, я тебя сама покормлю.
Мямлик – Пи-пи. Я только пить хочу.
Лада – Нет, нет. Нужно хорошо кушать, чтобы вырасти большим и сильным. Ну-ка. (Кормит его из рук.)
Мямлик – Пи-пи. Я больше не хочу.
Лада – Может быть, ты заболел?
Шустрик – Пи-пи. Нет. Он просто малоежка.
Лада – Ну, хорошо. А теперь пора спать. Спокойной ночи.
Цыплята залезают в коробку. Лада их укрывает одеялом. На другой день она звонит подружке.
Лада – Оксаночка, добрый день! Как поживает твоя кошечка Мурочка? (После паузы.) А мои цыплятки тоже хорошо. Здоровенькие. Один цыплёночек много кушает и быстрее бегает. Я назвала его Шустрик. А вот другой, я за него немножко беспокоюсь, ест похуже и всегда отстаёт. Я назвала его Мямлик. Смешно, правда? Ну. Пока. Пока.
Лада по-деловому ходит по квартире. То заправляет кровать, то убирается около коробки и тарелок на полу. Цыплята бегают за ней.
Мямлик – Пи-пи, ма-а-ма.
Шустрик – Не отставай.
Лада – А теперь, мои друзья – за учёбу!
Она садится на большой ковер в комнате. Открывает букварь. Цыплята пристраиваются рядом.
Лада – (Как воспитательница в детском саду, строго обращается к цыплятам.)
Шустрики и Мямлик, вот перед вами буквы. Если их выучить, то можно научиться читать и писать. Слушаете внимательно. Я буду вам читать букварь. (Листает страницы.) Вот. «Мама любит цыплят. Цыплята любят маму. Дома у нас хорошо, уютно и тепло». (Строго.) Вы всё поняли?
Шустрик и Мямлик – (Вместе.) Поняли. Поняли. Да. Цыплята любят маму.
Лада – Вы способные ученики. Ставлю вам пятерки обоим. (Строго.) А теперь пойдём к компьютеру.
Она садится за стол и включает компьютер. Цыплята пристраиваются по бокам и внимательно смотрят на экран.
Лада – (Серьёзно.) Мямлик, ты далеко сидишь, тебе плохо видно. Садись ближе. Вот это – «Мышка», а вот – клавиши, на них те же буквы, что и в букваре. Нажимай кнопку «Пуск». Хорошо. Шустрик, не отвлекайся. А теперь запоминайте всё, что я буду делать. (Она старательно работает.)
Однажды цыплята просыпаются, вылезают из коробки, а дома никого нет.
Мямлик – А где же наша мама-Лада?
Шустрик – Давай хорошенько её поищем. (Бегают, ищут, заглядывают везде.) Может быть, она пошла гулять?
Мямлик – (Заплакал.) Нет. Она нам всегда говорила, когда куда-нибудь уходила. А вдруг с ней что-то случилось?
Шустрик – Не реви. Я тоже беспокоюсь. Ой. Смотри! Записка какая-то.
Мямлик – (Вырывает, читает сквозь слезы.) «Бабушка, Лада заболела. Мы все поехали в больницу. Не волнуйся. Покорми цыплят».
Шустрик – (Тоже плачет.) Наша мама заболела. Надо ей помочь, надо её спасать.
Мямлик – Спасать. Скорее.
Шустрик – Что же делать? Как?
Мямлик – Надо что-то придумать.
Они начинают бегать, суетиться. (Подбегает к балкону.)
Шустрик — Смотри, балкон открыт. Наверное, второпях забыли закрыть.
Мямлик – А это хорошо. У меня есть идея! Давай бежать через балкон.
Шустрик – Молодец. Ведь дверь-то закрыта.
Мямлик — (Выбегает на балкон.) Ого, высоко-то как!
Шустрик – Не трусь. Сейчас что-нибудь придумаем.
Оба бегают, ищут что-то подходящее для спуска вниз.
Мямлик – (Мечтательно.) Вот если бы был парашют.
Шустрик – Точно! Смотри, в углу воздушные шарики валяются. Их всё бабушка хотела выбросить. Давай обвяжемся и выпрыгнем.
Мямлик – Ты что? Разобьёмся.
Шустрик – Ничего. Всё получится.
Берут шары, обвязывают себя веревками.
Шустрик – Готово. Ну, идём на балкон. (Выходят на балкон.) Давай прыгать.
Мямлик – Я боюсь.
Шустрик – Ты же храбрый, Мямлик! Ради нашей мамы мы на всё готовы. Ну, вместе. Раз, два, три! (Прыгают.)
Мямлик – (Кричит за сценой.) Ой, мамочки! Ой, сейчас разобьюсь!
Шустрик – (Кричит за сценой.) Я приземлился!
Мямлик – А я на нижней ветке березы повис.
Шустрик – Не пугайся. Маши активней крылышками.
Мямлик – Сейчас, сейчас. Ура! Отцепился! И я приземлился!
Шустрик – Теперь ты понял, что надо лучше кушать? Чтобы сила и смелость была.
Мямлик – Я то понял. А ты что не видишь кошку за кустом? Бежим скорее.
Действие второе
Картина 1.
Во дворе на улице Шустрик и Мямлик увидели кошку. Испугались. Прижались друг к другу. Красивая пушистая кошка выгнула спину, зашипела.
Мурка – Мяу –мяу. Ш-ш-ш. Сейчас я вас съем. Вы такие аппетитные.
Мямлик – (Ласково.) Не надо кошечка. Ты ведь очень добрая и красивая. А у нас большое горе. (Заплакал.) У нас мама пропала, попала в больницу.
Шустрик – Да. Нашу маму увезли в больницу.
Мурка — Курицу? Если вы её найдёте, у меня будет ещё и обед?
Мямлик – Ты что? Нашу маму зовут Лада. Это очень хорошая девочка.
Мурка – Мяу. Почему девочка? А не курица?
Шустрик – Потому что мы инкубаторские. Нас в магазине продают.
Мямлик – А у тебя, киска, кто мама? Кошка?
Мурка – Нет. У меня мама тоже девочка. Оксана.
Мямлик – Кто? Оксана, которой звонит наша Лада? Они же подружки.
Шустрик – Вот это здорово! Давайте и мы дружить!
Мурка – Раз так, то я согласна. Хорошо иметь друзей.
Мямлик – Отлично!
Мурка – Я даже согласна вам помочь. Мы же теперь друзья.
Шустрик – Замечательно! В дорогу друзья!
Мурка – Я знаю одну птицефабрику у нас на даче. Там вам помогут.
Шустрик и Мямлик – (Вместе.) Вперед!
Картина 2
К вечеру они усталые добрели до большой птицефермы. В сумерках горят фонари и на столбах лампочки. Светятся разные названия. Впереди ярче всех вывеска «Дискотека». Оттуда слышится громкая музыка.
Мямлик – (Читает.) Дискотека. А что это такое?
Мурка – Там танцуют под музыку. Мне Оксана показывала.
Шустрик – Пойдемте, посмотрим.
Мямлик – Я так устал. Нет. Не пойду. И я очень голоден.
Шустрик – Ну, наконец-то ты голодный. Я бы тоже подкрепился.
Мурка – Там есть цыплячья еда, и там весело.
Шустрик и Мямлик – (Вместе.) Тогда другое дело. Идем туда. (Заходят.)
Мурка – Мяу. Здравствуйте. (Из помещения слышится строгий грубоватый голос.) А вам, киска, туда нельзя. Вы нам тут всех цыплят распугаете. Для вас есть специальное кафе напротив.
Шустрик и Мямлик – Не расстраивайся Мурка. Мы скоро. Пока.
Мурка – Хорошо. Я вас буду ждать. Пока.
Картина 3
Внутри дискотеки мигает яркий свет. Звучит громкая музыка. Много цыплят в пёстрых одеждах танцуют. Шустрик и Мямлик испуганно озираются. К ним подходит высокий мальчик.
Мальчик – (Радушно.) Привет! Меня зовут Петя. Я вижу вы новенькие. Не стесняйтесь. Если хотите покушать – то направо есть бар. Если потанцевать — то налево.
Шустрик – Спасибо. Но у нас беда.
Мямлик – Мама пропала.
Петя – Мама пропала? Это серьёзная проблема. Но я готов вам помочь. Только сначала вам надо поесть, немного отдохнуть, а потом я к вам подойду.
Цыплята идут к бару. Едят с аппетитом оба. Потом их окружает группа танцующих цыплят немного постарше их и покрытые разноцветным оперением.
Цыплёнок – Смотрите они ещё совсем желтые. Ха.Ха.
Другой цыплёнок – Хи, хи. Ещё маменькины детки.
Шустрик – (Замахал крылышками и кинулся клевать второго обидчика.) Да! Маменькины! Да. Мы любим свою маму. Да, мы её ищем, потому что она попала в больницу.
Мямлик – Нам жалко нашу маму, и мы её найдём.
Петя – (Пересекает зал и подходит к ним.) Что за шум? Не обижать младших!
Они поменьше вас, но один из них смелый и сильный становится уже петушком. А второй – разумной курочкой.
Шустрик – (Удивлённо.) Я – петушок? Вот здорово!
Мямлик – (Разглядывает себя.) Я курочка? Это же замечательно!
Петя – (Обращается ко всем.) Вы все инкубаторские петушки и курочки, братья и сёстры. Вам всем обязательно нужно дружить.
Все весело смеются. Обнимаются. Целуются.
Все – (Хором.) Дружить. Дружить. Дружить.
Петя – Подёмте в нашу диспетчерскую. Там есть компьютер.
Мямлик – (Прощается с новыми друзьями.) До свиданья друзья. Пока. (Машет крылышком.)
Шустрик – (Прощаясь.) До встречи. Пока.
Мямлик — Надо забрать с собой Мурку.
Шустрик — Обязательно.
Петя, Мямлик, Шустрик и Мурка в просторной диспетчерской, откуда управляется вся птицефабрика. На стенах висит много приборов. На столе много телефонов. Вся компания садится напротив компьютера.
Петя – Так сейчас попробуем найти больницу, где может находиться ваша мама. Итак, как её зовут?
Шустрик и Мямлик – (Одновременно.) Лада.
Мурка – У неё ещё подруга Оксана.
Петя – (Смеётся.) Это тоже нам может пригодиться.
Шустрик – (Показывает обрадовано.) Вот, кажется, адрес больницы.
Мямлик – (Радостно.) И номер телефона есть.
Петя — Вот это, да! Вы такие грамотные и компьютером умеете пользоваться?
Шустрик – (Гордо.) Это нас мама Лада научила.
Мямлик – Она очень умная.
Петя – Надо скорее по телефону позвонить. (Набирает номер.) Аллё. Нас интересует, лежит ли у вас больная девочка Лада? (После паузы.) У вас находится? А что с ней? Аппендицит вырезали?
Мямлик – (Заплакал.) Что вырезали?
Шустрик – Не плачь. Значит, так надо было.
Петя – Правильно. Аппендицит лучше вовремя удалить, чтобы хуже не было.
Шустрик и Мямлик – (Вместе.) Едем к ней быстрее!
Петя – Вот это правильно. Надо больную поддержать. Я сейчас «Скорую помощь» с фабрики вызову и попрошу нас довести до больницы.
Картина 4
Палата в больнице. На кровати лежит Лада. Около неё стоит капельница. Открывается дверь и в неё врываются Шустрик, Мямлик, Мурка и скромно подходит Петя. Все с цветами.
Мямлик – (Восторженно.) Мама – Лада, ты жива и здорова!
Шустрик – (Радостно.) Я так рад!
Мурка – (Подняла свой красивый хвост.) Привет от Оксаны!
Петя – (Скромно.) Я – Петя.
Мурка – Он самый главный наш друг!
Шустрик и Мямлик — (Вместе.) И наш самый главный помощник!
Петя – (Потупил глаза.) Я? Нет. Вы преувеличиваете.
Все весело засмеялись. И Лада тоже.
Лада – Ой! Мне пока нельзя смеяться, а то шов разойдётся. Спасибо вам всем.
Мямлик – Давайте и дальше все дружить!
Шустрик – Конечно! Мы теперь не расстанемся никогда! Да здравствует дружба!
Все кричат: Ура-а-а-а!