МОРЕ, ГОРЫ, ОБЛАКА
К вечеру четвертого дня, в сумерках, Светлана Петровна заметила странное пятно на шторе. Присмотревшись, она поняла, что это насекомое. Похожее на кузнечика, только намного крупнее. Зеленого цвета, слизкое, неприятное: на выпуклом животе проглядывали перепончатые морщинки, а от макушки двоились подвижные усы-щупальца. Насекомое прекрасно устроилось на шторе, ухватившись одной лапкой за ткань. А во второй – сжимало крохотный топорик. «Какая мерзость! – ахнула Светлана Петровна, отступая к дивану, – откуда залетело…»
Дрожащей рукой она включила свет, но стало только хуже. Одна-единственная лампочка, свисавшая с потолка на тонком проводке, пустила круги мутного света, похожего на лужи, что текут из-под грязных сугробов. Комната, из черно-белой и сумеречной, стала подозрительно-рыжей, с налетом ржавчины; старый тяжелый шкаф отбрасывал зловещие тени, этакие квадраты, силуэты гробов. Так в осязаемой предметной реальности проступали тусклые пятна – немые свидетели скрытой болезни. А насекомое все продолжало сидеть неподвижно. Зеленое. С топориком.
«Вова… – набирала Светлана срочное смс-сообщение, – залетело оно. Не жук. Не пойми кто. Что делать!..»
«Прихлопни чем-нибудь, хоть тапком», – равнодушно и холодно звякнул ответ. Вова или Вовчик, как ласково называла Светлана своего мужа, явно недооценил критичность ситуации. «Так это… целый монстр, на шторе сидит», – пояснила она. «Тем более! Бей или гони», – и, хотя советы были очевидными, Светлана ощутила прилив сил. К ней вернулась ясность сознания и мужество. Она схватила со стола газету и, скрутив, решительно подошла к шторе.
– Батюшки!
За спиной насекомого вылупились прозрачные крылья, похожие на жухлые травинки.
Светлана уж было замахнулась, и тут вдруг стало жалко. Страшное, неуклюжее, несчастное создание. Нелепое и смешное. Как ты сюда попало, с каких полей? И тогда она, растворив окно, натянула шторку и резко дернула ее, постукивая газетой. Вжух! Насекомое покорно исчезло в темной глубине двора, растворилось в жаркой ночи августа, крепкой, словно старое вино.
Разом все стало прежним, привычным. В небе спокойно сияли яркие звезды, соседи на террасе пили клубничный чай, и работал во дворе первобытный телевизор, – громоздкий, похожий на коробку, с выдвинутой вбок длинной антенной.
– Говорят, беда случилась, – зевая, сказала Олеся, хозяйка гостиницы, – вот, мол, щель в земле появилась. Дым так и валит.
– Где? – заинтересовался старик (никто не помнил его имени). Загорелый и худощавый, он отдыхал в Коктебеле уже очень давно, и, как обычно, сидел возле кадки с пальмой, улыбался, пил чачу и курил.
– Так не знаю. Не расслышала! – Олеся тяжело поднялась и стала поправлять антенну, отчего изображение поскакало вверх-вниз, а лицо диктора превратилось в зигзаг.
– Хм… ну значит, так. Беда – это всегда. Найди мне счастливое время, а? – и, поскольку старик был оптимистом, то добавил, – а дыра эта. Ну, как появилась, так и завалят ее. Мусором. Такого добра – ого-го-го! Ага.
Почувствовав прохладу, Светлана Петровна накинула клетчатый палантин. Табачный дым она не переносила, а потому устроилась вдали от террасы и телевизора – в саду на скамейке. Голоса, люди, события, стали далекими. Она собиралась почитать Ивлина Во «Пригоршню праха», но так и не решилась открыть книгу. Вот уже несколько дней ее обступала странная, необъяснимая лень. Все растворялось в жарком солнце, все волнения и мечты. Дом, в котором она снимала комнату, находился на самом берегу, так близко от моря, что слышно было, как стонут волны, ударяясь о скалы. Этот звук вмещал не только краткий всплеск, сумрачное дыхание воды, но – что-то еще, большее. Он ласково обволакивал, не оставляя в сердце пустого пространства – так необходимого, чтобы рождалось желание, стремление хоть куда-то.
Во дворе закричали дети, и одновременно залаяла собака, потом все стихло, и только ветер слепо и сердито теребил листву. Можно было подумать о смысле жизни, или про счастье. Про скромное счастье бытия. Но Светлана Петровна не стала мучить себя воспоминаниями. Она просто убрала книгу в сумку и отравилась спать. Привычная радость даже здесь, на отдыхе, давала о себе знать. Вовик это называл самодовольством.
Ночью ей приснилось насекомое. Теперь оно было огромным, под самый потолок. Оно бродило по комнате – с лицом печальной женщины и острыми зубами, похожими на ножи. Наконец, походкой динозавра, подобралось к шкафу, распахнуло дверцу и принялось бесцеремонно рыться в одежде. Тут за спиной раскрылись крылья-паруса и Светлана, вскрикнув от ужаса, проснулась.
За окном, в пелене темных туч, зрел полумесяц, тонкий, красноватого оттенка, будто кровью залитый. Опять лаяла собака, глухо и беспомощно. Что-то жуткое, необъяснимое настойчиво проникало в реальность. Пустив щупальца, обхватывало сердце плотным кольцом. Большими глотками Светлана пила воду, но это не помогло. Вода была горькая, вкуса полыни. «Вовик, у тебя все хорошо?» – отправила смс-ку мужу. Ответ не приходил. «Возможно, он смотрит сейчас телевизор… – подумала Светлана, – в три ночи обычно премьеры повторяют», – и вопреки всему ей стало теплее. Зеркало, настолько мутное, словно прикрытое простынею, отразило бледные щеки, округлившиеся сейчас, и белую, седую челку над самыми глазами. Было что-то детское в этой челке и в тонком хвостике, собранном на затылке бархатной резинкой. Словно бы и не семьдесят лет… Вова так и говорил: «Самодовольная старуха с признаками интеллекта». Он смеялся, шутил, конечно, а на самом деле…. Когда Светлана впервые поехала кататься на роликах, так радовался, что на ужин взял и приготовил курицу в персиках. Потом еще долго вспоминали тот первый опыт… Светлана смешно подпрыгивала на колдобинах, чуть не падала, раскидывала руки, громко кричала «А…А…А…», когда этого хотелось; ловила изумленные взгляды прохожих. Именно о такой старости мечтали они студентами, когда обоим было по двадцать. Точнее, почти о такой. В двадцать два года Вова попал в аварию и перестал ходить. С тех пор он сидел в инвалидной коляске и кутался в старое клетчатое покрывало. В московской квартире словно открылись промозглые ветра. Они дули из всех углов, навевая тоску дальних странствий. Светлана приходила в гости каждый вечер, заваривала чай с малиной, добавляла туда алтайский мед, рассказывала анекдоты и читала вслух французских поэтов-страдальцев, но Вовик все смотрел в окно и думал о чем-то своем. Спустя два года они поженились, объединили библиотеки и чайные сервизы, завели трех котов (все как на подбор – в пиратскую полосочку), а веселее так и не становилось. Позже Светлана нашла философское обоснование этому явление: «Любовь – это, на самом деле, грусть, – записала она в дневнике, – такая большая, непонятная. Грусть о том, что мы не вечны. Что все есть, но чего-то не хватает. Что оранжевое солнце будет светить и другим столетие спустя».
– Ха-ха-ха! – так отреагировал на эту идею Вовик, – то есть ты реально думаешь, будет какая-то жизнь спустя сто лет?
– Почему бы и нет… – мечтательно вздохнула Светлана, – но это будет совсем другой мир. Там, где нет нас…
– Вот завела пластинку. С нами, без нас… Не важно это. Если мир устоит.
Больше к этой теме не возвращались. Светлана было не только грустно, но и хорошо, печаль походила на нежность, тронутую легким загаром. Белая дымка в сумерках над снежными полями. И Вовику жилось нормально, только он это скрывал. Тупая ноющая боль бродила под кожей, то усиливаясь, то стихая. Но свет за окном был мягким, наполненным ласковым сиянием фонарей. Да и сама ночь походила на сокровищницу. В сумерках тонким ключиком месяц отмыкал границу мира. Мгновение, тяжелая крышка откидывалась, и золотые горы далеких звезд беззвучно плыли во мгле. Хотя Светлана жила в большом городе, ей казалось, что обитают они в крошечной палатке, в лесном шалаше, свитом из прутиков. Временами ей хотелось плакать, то ли от необъяснимого счастья, то ли от тоски.
– Съезди на море, – как-то раз придумал Вова, – посмотришь на мир. Покупаешься.
Сам он, хотя учил редкие языки и собирал открытки с видами других стран – ехать никуда не собирался. Он принципиально выбрал позицию неудачника по жизни, и это, пожалуй, злило Светлану больше всего. «Седок – не ездец», – назидательно говорил Вова. И поглаживал длинную окладистую бороду, которую Светлана тоже терпеть не могла. «Совсем солидным стал, – думала она в такие моменты, – совесть потерял, даже не скрывает этого». По вечерам, если погода была теплая, она вывозила Вовика в сквер. Чахлые березы отбрасывали такую же жидкую, случайную тень, и высокие дома походили на плоскую лестницу – каждый новый этаж как очередная ступень. «Всю жизнь мне сломал, и хоть бы что… – продолжала сумрачно думать Светлана. – С таким даже в Космос лететь не захочется».
Так она и собралась на море. В последний момент, правда, передумала.
– Никуда не поеду, не оставлю тебя, – заявила утром, – Будем пить чай с жасмином, купим пряники и пастилу. Включим музыку… Есть даже песня такая: чтобы не расставаться.
Тогда Вова достал из шкафа альбом, обложку которого украшали выпуклые раковины и нарисованные золотистые рыбки, и Светлана вспомнила, что обещала фотографировать каждый день – море, горы, облака…
– Ладно, – решила она, – съезжу. А там, посмотрим. Но я буду скучать…
Так она здесь и оказалась. Сначала все было хорошо. Гребешки волн искрились под медовым, теплым небом. Скинув тунику, Светлана заходила в воду. Она видела все. И как просвечивает солнце сквозь плотную толщу вод, и как маленькие рыбки вьются между валунами, поросшими зеленым мхом. Такие наблюдения подтверждают: жизнь хороша и прожита не зря. Если бы не насекомое…
Одним своим видом оно отрицало. Что именно – Светлана не поняла. Просто отрицало, злобно насмехаясь. Ладно, тонкие усы-щупальца выпустило, так еще головой вертит, словно прислушивается. И то, что незваного гостя она сумела выгнать, ловко смахнула со шторы в пустоту крымской ночи, почему-то не утешало. Было по-прежнему тревожно и одиноко. Заснуть уже не получалось.
«Как настроение у наших котов? – отправила смс Светлана в четвертом часу утра, – надеюсь, аппетит хороший?» Но Вова ничего не ответил.
***
Рано утром, когда Светлана собиралась на море, в дверь постучали. Она поставила большую сумку с полотенцами и бутербродами на кровать, натянула на купальник сарафан, и лишь затем отодвинула щеколду. На пороге никого не было. Только туманный свет заливал пустынный безлюдный двор. Это было странно. Даже старик (имени которого никто не помнил) не сидел как обычно возле кадки с пальмой. И телевизор не работал. Тогда Светлана поняла, что уже очень поздно. Что часы, видимо, встали. На самом деле, сейчас не семь утра, а почти полдень. Все давно ушли на море…
На веревке, протянутой между столбами, трепыхалась совершенно сухая одежда, белые майки и носки; красные цветы в клумбе исходили тяжелым, сладким, душным ароматом. У Светланы закружилась голова, и тут она заметила насекомое. То самое. Оно лежало на боку, на самом проходном месте – тропинке, ведущей в туалет, и беспомощно перебирало лапками. Топорик валялся рядом. «Видимо, лететь не может… хворое, – догадалась Светлана, – а здесь ведь могут и затоптать!» Она взяла газету и осторожно перенесла насекомое в клумбу. Чуть помедлив, отправила в клумбу и топорик. «И будет тебе счастье…» – сказала на прощание.
Море в этот день было очень неспокойным. Высокие волны, вскипая, рвались к облакам. И все-таки Светлана решила искупаться. Не для того приехала, чтобы на берегу сидеть! Первая же волна накрыла ее с головой, вторая закрутила, третья повлекла куда-то вглубь. Наконец, вышибла на берег. Больше она не рискнула заходить в воду. Устроившись на теплом плоском камне, занялась бутербродами. Запивала их сладким чаем, в который добавила кусочки свежих яблок и дольки лимона.
«Дорогая… – наконец пришло смс от Вовика, – мне было очень плохо. Кажется, этой ночью я потерял сознание. Но теперь мне хорошо, из социальной службы пришла девушка и померила давление». «Я тебя люблю, – ответила Светлана, – постарайся есть больше фруктов. Они лежат в корзине на балконе». Потом она расплакалась. А затем, до самого вечера, ходила по берегу и фотографировала море. Ей хотелось поймать в кадр тот самый момент, когда волна, взлетая, рассыпается белой пеной. Из темно-синей становится искристой и седой.
Откуда-то приплелась бездомная собака. Тоскливо посмотрела. Для нее тут же была открыта баночка тушенки. – Поскольку Светлана не отказывала себе в разных житейских радостях, то старалась взять на пляж побольше вкусной еды. Закончился день верблюдом. Опираясь на руку темнолицего хозяина, Светлана взмыла вверх, к облакам, и оказалась между двумя мохнатыми холмами, на мягкой, расшитой бархатным узором, попоне. Теперь простые люди шли где-то далеко, внизу. Глухо шумело море. Она обхватила руками передний горб и пригнулась. Было жутко, страшно, хорошо…
***
«Бедствие продолжается, – говорили в новостях, – из расщелины валит ядовитый дым. Солнце стало черным. У всех, кто был рядом, теперь облезает кожа и выпадают волосы. Вот, посмотрите…» И последовали страшные кадры: на полу, в рядок, лежали люди. Они были рыхлыми, словно вылепленными из песка. Вместе с кожей на лице отслаивались ноздри и веки. Камера сделала наезд и показала крупным планом пустые глазные впадины одного из пострадавших. «Жизнь все равно не спасти, – бодро прокомментировала ведущая, – а зрачки и роговица пригодятся одной девочке, которая плохо видит».
– Не могу больше! – ахнула Олеся и, подскочив, выключила телевизор. В неожиданно наступившей тишине стало слышно, как стрекочут в травах кузнечики. Словно на скрипках играют.
– Кстати… – оживилась Светлана Петровна, – вы не знаете? Насекомое ко мне залетело недавно. Большое такое, длинные усы, четыре лапы… Кузнечик, может?
– Это – саранча, – тут же сообразил старик, – по всем признакам. Шум крыльев ее – как стук от колесниц, когда множество коней бежит на войну.
– Надо же, – подивилась Светлана.
Скрипки звенели все отчаяннее, все тоньше, в небе сгущалась тяжелая мгла. Ни одной, хотя бы маленькой, звезды…
– Нужно бежать в горы! – убежденно сказала Олеся, – возможно, там удастся спрятаться, переждать…
– Хорошо, что мы в Крыму, горы совсем рядом! – поддержали соседи, имена и лица которых Светлана Петровна, сколько ни старалась – запомнить не могла. Все они были какими-то одинаковыми, похожими друг на друга, бледными и холодными, как античные статуи.
«Горы совсем рядом…» – рассеяно подумала она и тут же чуть не вскочила от простой своевременной мысли. Горы рядом! А в горах – целебные травы! Можно их собрать да просушить, да потом заварить чай… Вот Вовику будет радость! И для здоровья хорошо…
– Я с вами! – тут же воскликнула Светлана. И, поскольку знала, что полезные свойства растений наиболее выражены на рассвете, то добавила:
– Только пораньше давайте, с утра.
– К-к-конечно, по раньше. Н-нам еще вещи с-с-с-собрать надо. Переживем ночь, а т-т-там… – парень, который говорил эти слова, дрожал, хотя было совсем не холодно.
– А там, – произнес он с безнадежностью, и, махнув рукой, расплакался.
«Ну и ну, – изумилась Светлана, – какая молодежь нынче… Впечатлительная».
И она пошла в комнату, чтобы принести парню несколько вкусных шоколадных конфет с желейной начинкой.
Конфет нигде не было. Она вновь и вновь проверяла внутренности тумбочки, провела рукой по подоконнику, даже заглянула под кровать, открыла чемодан… И в это время раздался страшный грохот, похожий на взрыв. Словно бы даже пол качнулся под ногами.
Выбежав на улицу, Светлана Петровна увидела, что на террасе уже никого не было, а на земле, посреди разломанной мебели, валялся на боку телевизор. Что ж. Видимо, шаткий столик не выдержал его тяжести, одна из ножек подломилась, вот телевизор и рухнул, создав такой грохот. Почему-то при этом сломались табуретки. Ну, бывает. Вроде бы ничего страшного, так, обыденность, но Светлана расстроилась. Она вернулась в свою комнату и почти сразу легла спать. К счастью, насекомое не снилось.
А рано утром, как и планировала, она отправилась в горы. Соседей решила не звать: захотелось побродить одной, насладиться молчанием, сокровенной тишиной, трепетным ветерком, какой бывает только на рассвете.
Тщательно собрала рюкзачок: бутерброды, пара яблок, кофе в термосе, спрей от комаров, фотоаппарат. Путь к вершинам, возможно, не близкий. Подумав, захватила еще косметичку с лекарствами и пустую бутылочку для воды. Вдруг встретится горный ручей?
… Вопреки ожиданиям, людей было много, очень много, они бежали вниз, с гор. Видимо, именно в этот день правительство решило провести соревнования. Чего только не придумают для развития спорта!
Сама гора была оцеплена, а возле пластикового турникета прохаживался бледный молоденький милиционер.
– Что случилось? – спросила Светлана, – мне нужно пройти, собрать травы.
– Горы шатаются! Теперь все бегут прятаться в ущелье! – закричал вдруг милиционер, – беги и ты! Беги скорей… Хотя… ха-ха, где сейчас скроешься?! Солнце стало черным, словно гнилое яблоко, небо – по краям слишком золотое и горит! Звезды падают вниз…
Говорил он так скоро, почти взахлеб – и Светлана Петровна догадалась, парнишка, мягко говоря, не в себе. «Бедный, видимо, от жары…» – думала она, осторожно перешагивая через ограждение.
В горах было спокойно, весело тренькали птицы, и потоки свежего воздуха овивали каждый листок… Засмеявшись от радости, Светлана стала собирать чабрец и душицу в специальную плетеную корзинку. Даже привал решила пока не делать. Так торопилась, что однажды чуть не оступилась. Под обыкновенным камнем раскрылось ущелье, настолько глубокое – дна не видать. Причем, камень она не трогала – он сам со скрипом зашатался и чуть откатился в сторону. Вот чудеса! Но по-настоящему удивиться Светлана не успела. В этот момент пришла смс от Вовика.
«Чувствую себя лучше, – писал он, – хочу посмотреть комедию «Ананасовые каникулы». А ты как?»
«Вчера были большие волны… Каталась на верблюде», – напечатала Светлана. Подумав, добавила: «А теперь в горах, собираю травы, мой милый, дома заварим». Потом она нажала кнопку «отправить» и, взглянув на прозрачно-голубое, чуть золотистое с краев, небо, улыбнулась.
