В ШЕСТЬ ЧАСОВ ВЕЧЕРА КАЖДЫЙ ВТОРНИК
Светлана Рыбакова НЕ ЧАСТНОЕ, А ВСЕОБЩЕЕ
Очень радостно, что мы сегодня представляем такую хорошую книгу «В шесть часов вечера, каждый вторник», составленную из работ студентов и выпускников семинара, в мастерской которого уже полвека трудится Михаил Петрович Лобанов.
Вероятно, нескромно хвалить сборник, где сам принимал участие, но в этой книге собралось столь много интересных писателей, что она действительно стала знаковым моментом в современном литературном процессе.
Как мне кажется, у нее есть своя сугубо отличительная особенность. Ее авторы одновременно и очень разные, начиная с возраста, уровня раскрытия таланта, выбора различных форм и жанров своих произведений, а еще у каждого участника свой голос и собственный стиль, ведь мастер семинара Михаил Петрович дает своим ученикам полную творческую свободу, но в то же время, при всем разнообразии творческих импульсов и их проявлений, наши семинаристы в своих потаенных глубинах эстетического сознания, в том душевном беспокойстве, присущем любому творчески одаренному человеку (мы ведь знаем, что «душа обязана трудиться»), и в тех вопросах, которые ставят их произведения, совершенно схожи и единомысленны.
Один из самых ярких рассказов нашего сборника (я лично дня три приходила в себя после его прочтения) «Капитал» принадлежит уже состоявшемуся, маститому писателю Василию Килякову. В нем говорится о том, как под прессом навязанной русскому сознанию идеи получения и преумножения любыми путями «капитала» корежатся души человеческие. Фома Кукин, одержимый помыслом накопления, становится янычаром для своих односельчан, он уродует все вокруг, даже собственного, столь ожидаемого, сына. Но, разрушая окружающий мир, герой рассказа, прежде всего, крушит самого себя и собственную жизнь. И, разумеется, зло, исходящее от нас, бумерангом к нам же и возвращается, как говорится, что сеешь, то и пожинать будешь. И вот приходит страшная развязка, как сказал пророк-поэт, — «смерть грешника люта».
А рядом с этим трагическим произведением стоят рассказы совсем молодых, но уже вполне проявивших свой талант писательниц Екатерины Злобиной «Час ночи» и Людмилы Щаблюковой «Время года – лето»: светлые воспоминания детства и еще «той», канувшей в Лету, ясной, безмятежной жизни, тихой деревни, бабушек и дедушек, их любви и ласки. Не ошибемся, если скажем, что почти все знаменитые писатели начинали свое творчество именно с воспоминания детства, которое уже навсегда ушло, а сердце еще щемит и плачет о его безвозвратности.
Многие авторы нашего семинара продолжают лучшие традиции русского реализма. Один из ярких примеров – рассказ «Перед Рождеством» молодого талантливого писателя Дмитрия Щелокова, продолжающего эстетически-духовное направление, называемое «деревенской прозой». Рассказ о двух немощных старухах, доживающих свой век в умершей деревне – это вопль отчаяния обо всех пожилых гражданах нашей страны, вычеркнутых из книги ее современной жизни. Если у наших пенсионеров имеются дети и внуки, то есть надежда, что о них позаботятся. А если нет, то они совершенно одиноки и никому не нужны, да еще если к этому прибавляется крохотная пенсия, то всё – они обречены на медленное вымирание. К нашему стыду, живут они впроголодь и побираются на рынках, или просят милостыню в переходах, а которые посильнее, пытаются торговать какими-нибудь халатами, тапочками, или цветами на перекрестках улиц. А героиню рассказа, запоздавшую домой, едва не растерзали бродячие собаки. Хотя именно эти люди собирали то, чем мы сейчас пользуемся, до сих пор пожиная плоды их трудов. Позор и горе стране, если так бедствуют ее старики, потому что Бог дал нам пятую заповедь о почитании своих отцов. И не надо удивляться нашим общественным потрясению и всеобщему унынию: что заварили двадцать лет назад, то и расхлебываем.
Другой автор, Алексей Серов, в рассказе «Хозяин» продолжил тему производственного романа, но тоже уже с современными жизненными реалиями и коллизиями.
Есть у нас и свой яркий представитель пишущих в жанре современной военной прозы, Константин Алексеев. Правда, вошедший в сборник рассказ «Ренегат» не совсем о боевом прошлом Константина. Сам автор, ветеран боевых действий, по долгу службы неоднократно выполнял боевые задачи в Северо-Кавказском регионе, и сюжеты его произведений взяты из реальной жизни. Это всегда жесткая правда, где четко поставлены вопросы жизни и смерти, добра и зла, жертвенности и предательства, нравственного выбора.
Хочется упомянуть рассказы очень многих авторов-реалистов: Андрея Тимофеева «Свадьба», Яна Мищенко «Старые друзья», очень талантливой составительницы сборника, Анастасии Черновой «Когда затухают фонари», Артема Каратаева «После службы», Софьи Гуськовой «Московская притча», Евгении Гюнтер «От мамы», Павла Косова «Бывший дом»…
Конечно, надо бы назвать всех. Но, наверное, лучше предложить досточтимым читателям самим познакомится с этой замечательной книгой.
Возвращаясь к теме разговора, подчеркнем, что на нашем семинаре реализм замечательно уживается, к примеру, с фантастическими повествованиями Володи Гугнина. В сборнике помещен его рассказ «Чай». И вполне авангардистскими произведениями Кирилла Фомина «Город» и Александра Кестера «Исповедь «ушельца». Ребята родились в Прибалтике, граничащей с Западом, и, вероятно, это повлияло на их жизненные взгляды и творческие пристрастия. Хочется хоть минуту времени уделить последнему рассказу «Исповедь «ушельца». Это антиутопия, повествующая о государстве, которое «на волне патриотизма избавлялось от тех, кто не мог казну пополнять, питать ее», сделав закон «О праве на жизнь», разрешающий добровольную смерть.
Человеку пенсионного возраста или молодым инвалидам на пенсии предлагается жить на изолированной от общества территории, в комнатах с нарами и двухразовым питанием похлебкой с набором витаминов и микроэлементов. Либо стать «ушельцами», год живущими в прекрасном пансионате «песня Линды», «чтобы записать воспоминания, отдохнуть перед дорогой и уйти – отправиться, как говорят, в последний путь». Наш герой выбирает именно это. В свое последнее время жизни он вспоминает детство, размышляет над легендой о Линде-чайке, звучащей, как издевательство над «ушельцами», но как ни странно, напоминающей о вечной жизни. Перед самой смертью герой вдруг вспоминает кота, который охотился за птичкой, но промахнулся… и остался ни с чем. В этой мрачной, казалось бы, абсолютно безысходно-тупиковой истории внезапно появляется выход – птичка упорхнула. Вдруг приходит прозрение, что никакие деспотии, тоталитарные режимы, концлагеря, душегубные рекламы, — ничто, кроме самих людей, не властно над их свободными душами. Как сказано: не бойтесь убивающих тело, ведь там, в мире инобытия, душу ждет Вечность. К чему нежданно и приходит герой рассказа Александра Кестера.
Пролистав сборник, как не вымолвить хоть короткое слово о наших домашних сказителях Сергее Кромине и Светлане Бондаревой. Ведь сейчас работа писателей в этом направлении такая редкость. А, как известно, именно сказ лежит в основе всей художественной прозы. Ни на что непохожий то ли сказ, то ли присказка «Пень, окна, казание Божие…» Сергея Кромина, не знаешь, как и объяснить ее, если только процитировать самого автора. Видимо, о деревне это, о Заовражье, рассказывается, о его сидельцах, «бредневом» Николае, который из них самый чудной, о брате его, который вроде начальник, да попала звезда в чайник – оказался лесник; об Андреевне, которая еще помнила и поясняла герою: «Вот здесь дом, — […], — был, — и тыкала палкой, — Корнеевичевы, вот здесь еще, — тыкала, — Манаевых был… […] Поговорив, расходились.
И проходил в поле мимо глухих домов. Вспоминал, какие они были живые. Вот здесь старики жили, здравствуйте – говорил старикам, — Капраловы здесь, и вам доброго, проходя смотрел на пустые их окна, на яблоневый в их саду пень. Здоровался и с ним. […]
Пенек, наказание Божие, — вспомнилось. – Пень, — сказал, — казание Божие».
Конечно, это рассказ не о Заовражье, героя не только о нем воспоминания интересуют. Обратимся опять к тексту Сергея: «- Скажи мне, — я спрашивал у него, как у многих спрашивал, только не многие отвечали, а спрашивал я о родине и еще о любви.
Дождь за окном шел стеной. А он улыбался – люблю, — говорил, — когда так вот стеной. Протекала крыша, капли падали в миску, разбрызгвались, столик намокал.
— Это большое, — он отвечал, — и всего-то клочок маленький, пустырек, борозда, а если без всего этого – и сам живешь как пустой, а тут придешь на родину, вылезешь за овраг – радостно и так тепло на душе, как вот когда говоришь – люблю. У каждого ведь свое. Каждый по-своему, — люблю, а разве объяснишь почему – за то, что вот ты Саня, что и ботинки у тебя улыбаются, а другого опять же по-другому».
Закончим наше «рассмотрение» этого творения опять же цитатой, потому как сюжет не передаваем: «Проходила ночь, за окном проходила дорога, нигде не начиналась, нигде не заканчивалась. Отразилась ли в тебе эта дорога, как в озере облака, отозвалась ли ночным стрекотаньем кузнечиков, задела крылом тенью мелькнувшей птицы?»
И вслед за автором повторим, но уже о его повествовании: «Да, отразилось, отозвалось, задело».
А в рассказе Светланы Бондаревой «Дочь Василисы» читатель с увлечением наблюдает за столкновениями характеров, «обреченных жить вместе»: сочный диалог героинь, точнее сказать, ярко-ярый монолог тети Моти, и безмолвное внутреннее противостояние Клавдии, дочери ее давно почившей подруги Василисы. Утомившись кричать и ругаться: «Не пара, слышь, ты яму – не пара. Ты глянь, глянь-то, сходи к зеркалу. Поглядь на себя в зеркале. На кого ты похожа. Дурища дурищей». — Мотя вспоминает свою Василису: «А она душа. Скромная. Лишнего не скажет. Умница», и не замечает, как ее дочь, не проронившая ни слова, одерживает в этой дуэли характеров абсолютную победу. «Так тетя Мотя с Клавкой до сих пор рядышком, пекут пироги румяные и пышные. Ждут сваво Федьку. Куда им деваться?» В этом небольшом по объему рассказе одновременно отразились и отголосок вологодских деревенских корней автора, и многолетняя работа в театре.
Несмотря на такую разноталанность, семинаристов роднит взращенное настоящим мастером Михаилом Петровичем Лобановым ответственное и трепетное отношение к Слову, художественному образу, внутреннему осмыслению жизни, в желании возжечь духовный огонь в сердцах человеческих. Для Михаила Петровича высший критерий истинности, и творческой, и человеческой – это совесть, которая есть основная мера всех вещей.
Поэтому выходцев нашего семинара волнуют не частные вопросы, но всеобщие, и прежде всего, — стремление пробуждать в человеке человека, поиск осознания его места в бытии, и более того, в произведениях многих авторов соединяется «мука о Боге с мукой о человеке» (Н.А. Бердяев).
Ведь по слову Николая Бердяева: «…В русской литературе, у великих русских писателей религиозные темы и религиозные мотивы были сильнее, чем в какой-либо литературе мира… Вся наша литература XIX века ранена христианской темой, вся она ищет спасения, вся она ищет избавления от зла, страдания, ужаса жизни для человеческой личности, народа, человечества, мира. В самых значительных своих произведениях она проникнута религиозной мыслью…»
И здесь можно, не кривя душой, сказать, что наши молодые писатели – продолжатели истинных традиций русской литературы.