СВЕТЛАНА МОЛЧАНОВА. МУЗЫКАЛЬНЫЙ ДИАЛОГ С ЧИТАТЕЛЕМ В ПОЭЗИИ ЮРИЯ МИНЕРАЛОВА

 

Профессор, доктор филологических наук Юрий Иванович Минералов,  автор теоретических трудов и многочисленных учебников по истории русской литературы был не только  теоретиком и историком литературы.  Среди коллег, студентов и посетителей его популярного сайта он слыл исключительным эрудитом, великолепно знающим историю России, не поверхностно, а глубоко и детально. 

 Поэт и ученый, тонко чувствующий поэзию, Юрий Иванович обладал хорошим слухом, любил и знал музыку, и классическую, и народную, был редкостным знатоком русской песни – дореволюционной и советской. Книга «Так говорила держава»[i]– свидетельство тому.  

Но есть свидетельство другого рода. Заглянем в 4-й том «Воспоминаний о Литературном институте»[ii], где имя Юрия Ивановича встречается многократно. Одна из выпускниц семинара поэзии Елизавета Ганопольская  в своих воспоминаниях «И чтобы свеча обо мне не погасла»  перебирает имена и случаи: «Юрий Иванович Минералов. Экзамен по русской литературе первой половины XIX века принимал в актовом зале заочного отделения. Там стояло пианино, в перерывах между занятиями на нём играли студенты с музыкальным образованием, когда для собственного удовольствия, а когда для слушателей, которым хотели понравиться. Однажды мы застали за пианино сантехника: вместо того, чтобы устранять неполадки в канализации, он погрузился в Шопена. Нога в резиновом боте нажимает педаль, руки летают по клавишам, глаза обращены к окну, распахнутому на весенний Твербуль… И вот на экзамене, пока мы готовились к ответу, Юрий Иванович сел к пианино, и зазвучала мелодия, такая красивая и печальная, что мы оторвались от шпаргалок и спрятанных под парты учебников, на секунду или навсегда осознав свою убогость».

Особое место музыка занимает в поэзии Минералова. Неслучайно название его посмертной книги – «Возвращение музыки»[iii], –  над которой он работал, не оставляя привычного творческого дела, в самые тяжкие дни своей жизни.  

Тема обозначенного исследования определилась  не потому, что среди стихотворений в сборнике несколько «Романсов»  (в том числе «Романс осенний»), «Ноктюрн», «Песня старого студента», «Песня ямщика», «Тополиная песнь», стихотворения «Фатьянов», «Поль Робсон», «Памяти народной артистки» (о Лидии Руслановой), «Фаллей» /жестокий романс/», «Джон Леннон», а потому, что, когда надо и уместно, в поэтические создания, по желанию автора, приходит музыка. 

Возникает она по-разному. Нередок в стихотворной строке музыкальный промельк: слово, определение, словосочетаниелегкое, беглое напоминание о музыке, определяющее тот или иной круг ассоциаций, то есть мы имеем дело с музыкальными аллюзиями разного вида.  В этих случаях главным оказывается не развитие музыкальной фразы, фрагмента, определенной мелодии в музыкальной памяти читателя, а возникновение  разветвленных общекультурных ассоциаций. Так разнообразно прикосновение к музыке в стихотворении «Осень. Земля немецкая» (Возвращение музыки. Книга стихов. М.: изд-во Литера, 2013. С.88. Далее все цитаты приведены по данному изданию с указанием страниц.С.М.), и удерживается оно, безусловно, в едином русле классики.  В самой сердцевине его две короткие строки с исключительно уместной звукописью: «имечко колокольное, / о католический Кёльн!» И, определив исторический город с его уникальным собором как католический, а не протестантский, напомнив тем самым органное сопровождение католической мессы,  поэт внутренним слухом уносится в далекое пространство, увлекая с собой читателя: «Но за реками и странами, / гомоном здешних людей / точно прелюды органные, / слышу тебя и детей». А в заключение стихотворения эпитет, долженствующий пробудить в читателе воспоминания о музыке Рихарда Вагнера и его знаменитой тетралогии: «Золото Рейна», «Валькирии», «Зигфрид», «Гибель богов»:

                                       Горы поют полногрудые.

                                       Осень. Златые луга.

                                       Рейна чужого и грузного

                                       Оперные берега.

Всё в этих четырех строках (поющие полногрудые горы, как воинственные мощные девы валькирии, несущиеся над златыми полями, – полями битв, золотые грузы Рейна и т.д.)  ассоциируется с оперной  музыкой Вагнера – великой, но в какие-то моменты именно «чужой и грузной». Мотив чужести, далёкости, разлуки с семьёй – всё-таки главный и сквозной здесь. 

Если в стихотворении «Осень. Земля немецкая» музыкальные ассоциации,  прошивая,  соединяют его поэтическую ткань, то в других  стихотворениях только легкое напоминание, звук задетой клавиши, два-три такта танцевальной мелодии обращают читателя к музыкальному началу.  «Львёнок» (с.130) первой же строчкой  «МузЫка черно-белых клавиш…»  архаичным ударением отсылает нас и во времена былые и, зная приверженность Минералова поэзии Тютчева, читателю естественно вспомнить строчку: «МузЫки дальной слышны восклицанья…».

Перекличка с Тютчевым очевидна и в другом стихотворении. У классика русской поэзии мотив музыки ночи, гула  Вселенной встречается в разнообразных своеобычных вариациях. «На мир дневной спустилася завеса; / Изнемогло движенье. Труд уснул… / Над спящим градом, как в вершинах леса, /Проснулся чудный, еженочный гул…» (Как сладко дремлет сад тёмно-зелёный…1836). У  Минералова  небольшое  лирическое произведение  (всего 8 строк) начинается мощным словесным аккордом:

     «Органные выдохи ночи вселенской….

      Органный концерт нехорош по утрам.

       Под звонкой лазурью небес веселее,

               Но музыка ночи  так нравится нам.

       В ночи ты другая. Дневные заботы…

       Но музыки мало в плетении гнёзд.

       В ночи ты – загадка. Узнаю я, кто ты:

       Жена ли моя или кто-то со звёзд.

           

Читателю – собеседнику поэта –  не нужен конкретный органный концерт, конкретное музыкальное произведение. Здесь музыка возвышена до философского термина, вздоха самого Бытия, которое отступает с приходом  дневных бытовых  забот, как бы важны они не были для благополучия семейного. В данной поэтической беседе с читателем, в этом поэтическом откровении поэта нет нужды во внутреннем музыкальном ответе. Читателю достаточно  вспомнить характерный органный звук – вдох-выдох.

В «Прародине» (с.67), обратившись в назывных предложениях к белорусским братьям и сестрам, поэт внутренним слухом улавливает  «В сосняке партизанский баян». Как будто несложная музыкальная аллюзия, но какие глубокие явлены сопряжения народов и поколений: война и военное братство,  неожиданное в устах вождя, но привычное для православного слуха обращение «братья и сестры». И наименование музыкального инструмента,  являясь омонимом имени древнего певца Бояна (Баяна), сопрягается с названием стихотворения «Прародина», данное поэтом родственной нам  Белоруссии.  

В «Романсе осеннем» (с.119) всё начинается со сгущений согласных вокруг свистяще-скользящего «с», которые усиливают движение:

«Лис порскнул. Вслед наш смех. Лис – он хитр». В этом видении лиса – с одной стороны, мелькание рыжего цвета, символа осени, приближение осеннего многоцветия, с другой – возникновение будущей ассоциации с названием танца фокстрот. Некоторые знатоки считают происхождение названия танца от «fox – лис» сомнительной версией, связывая его только с фамилией американского исполнителя Гарри Фокса, но поэт, безусловно, не на стороне распространенной версии. Ему ближе природная ассоциация, так как дальше образ будет неожиданно развиваться, наполняясь пластическим и музыкальным содержанием.

                                         «И зачем-то – зачем? – станем мы

                                         заводить старомодный фокстрот.

                                           Ах, фокстрот…Лисий шаг… Лисий сон:

                                          листопад и березовый лес.

                                           …………………………………………..

                                           Наш мотив отцветает. Прости…

                                           ………………………………………

                                           наши танцы…»

В этом романсе – цвет, пластика, танцевальный шаг, ритм и типично романсовое завершение – последняя строка: «Полюби же их вновь, полюби!». 

В стихотворении «Таллинским поэтам» (с.239) распад страны, прощальное посещение популярного в советское время туристического центра – столицы Эстонии,  личные связи с Прибалтикой – всё это зашифровано в воспоминании об известнейшем музыкальном поступке Гайдна – его знаменитой  «Прощальной симфонии». Вряд ли кто-нибудь, кроме испытанных меломанов и знатоков классической музыки, сразу вспомнит финальное соло первой скрипки, когда все остальные музыканты оркестра, забрав свои инструменты, покидают сцену. Но тут дело не в музыкальном завершении, а в самом поступке композитора, выказавшем таким необычным образом просьбу и надежду своих оркестрантов. Кстати, поэт прямо говорит о затрудненности воспроизвести музыкальную фразу  читателем, акцентируя это ещё и соединением двух слов с неудобопроизносимым сочетанием слогов «Гайдну трудно». Он не надеется на музыкальную эрудицию своего читателя и заранее великодушно  оправдывает его, а сам покидает Прибалтику. Прощальное стихотворение.

  

                           Проводят чайки горько, но без крика                 

                           меня от моря по материку.

                           И Гайдну трудно одинокой скрипкой

                           финал «Прощальной» исполнять в мозгу.

       

Мастерское владение звукописью позволило Ю.И. Минералову в диалоге с русским читателем (настаиваю, именно с русским) всколыхнуть барабанным боем его музыкальную, ритмическую, патриотическую и историческую память. Речь идет о стихотворении  «Аустерлицкие туманы» (с.154-155) и следующих опорных цитатах из него:

                                            «О трубы, сбравурьте военные марши

                                              ………………………………………………..

                                              И лишь барабан полковой в арьергарде

                                              Пророчит неясно про «боорроддиноо».

 

Звук барабанного боя, который так явственен в процитированных строчках, действительно пророчит. За этим «боорроддиноо» не только страшное сражение на Бородинском поле (на самом деле – на огромном ландшафте, далеко не ограниченном одним полем), но и знаменитый гимн отечественному солдату Лермонтова, философское размышление о смысле жизни Болконского – героя Льва Толстого, и отрывки известнейших военных маршей – «Прощание славянки», «Варяг», «Священная война». 

 Второй тип музыкального обращения к читателю в поэзии Ю.И.Минералова отдельное словосочетание, которое вместе с поэтической   строчкой или строфой (цитатой поэтической) приводит за собой не просто музыкальную аллюзию, а отчетливую музыкальную цитату.

Примером могут послужить финальные строчки  стихотворения «Байкал» (с. 138):

                         «Тут вселенной контрольная точка.

                          Чую мощь заповедной земли.

                           И лежит омулёвая бочка.

                           И Большие Коты прилегли».

(Большие Коты – посёлок на берегу Байкала.)

Безусловно, в душе почти каждого читателя зазвучат первые фразы песни  «Славное море – священный Байкал! / Славный корабль – омулёвая бочка». Возможно, читатель  допоет про себя  и последующие   строчки: «Эй, баргузин, пошевеливай вал, / Молодцу плыть недалечко».   Слова песни – это стихи Д. Давыдова «Думы беглеца», музыка неизвестного автора, в представлении большинства – народная.

Название стихотворения «Сталинск» (с. 72) на первый взгляд не располагает к музыкальному диалогу.  Город юности Юрия Ивановича Минералова  с 1961 года носит название Новокузнецк, но еще с 1931 года  и после войны  он  назывался Сталинск. В стихотворении так естественно соединение названия города тех лет, его и поныне рабочей стати, его советскости со словами, ритмом и мелодией песни «Школьный вальс» (слова М.Матусовского, музыка И.Дунаевского): «Давно, друзья веселые, / Простились мы со школою…»  Чёткий вальсовый ритм: раз-два-три, раз-два-три не оставит читателя ещё несколько тактов, а потом  и мелодия, возвратив давние куплеты:

                           В саду берёзки с клёнами

                           Встречают нас поклонами

                           И школьный вальс опять звучит для нас.

Идеальна для понимания настроения «Сталинска» другая цитата из этой песни, и поэт надеется, что мелодия доведет, донесет читателя на вальсовой волне до слов: 

Под звуки вальса плавные

Я вспомнил годы славные,

Любимые и милые края…

                                

                                 Школьный вальс… О мой город у крепости старой…

                         ……………………………………………………………

                         Школьный вальс… Этот град и сегодня советский –

                         …………………………………………………………….

                         Их пока не сломали. Пока не сломили

                         мою Русь. Город мой. Школьный вальс.

                        

                          Поклонись и соборам, и танковой стали,

                          и ракетному топливу враз!

                         А детишкам не надо и знать. Им на бале

                         пусть звучит выпускной школьный вальс.

 

Замечательный «Школьный вальс» отзывается в песне более близкого к нам времени. Имеется в виду «Прощальный вальс» (слова А. Дидурова, музыка А. Флярковского) из кинофильма «Розыгрыш».

            

Когда уйдем со школьного двора

Под звуки нестареющего вальса,

Учитель нас проводит до угла,

И вновь — назад, и вновь ему с утра —

 

Встречай, учи и снова расставайся…

 

Профессия учителя была для Минералова семейной и возвышенной. Он и сам остался в памяти своих учеников таким Учителем, главные уроки которого они с благодарностью усвоили.    

Но думается самым выразительным примером этих более пространных музыкальных диалогов с читателем станет стихотворение «Возвращение к славянке» (минорный марш) (с.156-157). Уже название и подзаголовок рождает в музыкальной памяти читателя не слова первого куплета, а оркестровое вступление.

 

После чего всё стихотворение читается на мотив знаменитого, пусть и написанного в минорном ладе, но такого воодушевляющего марша.              

«Возвращение к славянке» – настоящее мужское поэтическое высказывание и вместе с тем  политически острое стихотворение о бездарном выводе советских войск из Германии в годы перестройки. Здесь надо бы цитировать его полностью, но мы приведем самые горькие строчки:

                Этот курс на восток – точно движется в бой

                эшелон, броневая река!

                ………………………………………………..

                Это курс на позор – контингент, из Европ

                Выводимый поспешно домой.

 

                        Отвердевшие лица вагонных мужчин,

                        запылавшие в каждом окне…

                        Моя армия свой не поверженный щит,

                        вняв приказу, влачит по стране.

 

                        Наш покорный «Варяг», ты идешь не на дно,

                        а  домой, где тебя продают!

                        На душе каково-то, на чести пятно…

                        Наших песен у нас не поют.

 

                        Эшелон продолжает свой слякотный марш.

                        Ливень спрятал его, наконец.

                        …А Ермолов и Жуков глядят на Ла Манш.

                        В нём гусары купают коней.

    Самым  горьким оказывается определение «слякотный», которое относится, конечно, не к минору «Прощания славянки», а к этому позорному возвращению – маршу на восток преданной государством армии.

Третий тип музыкального собеседования поэта и читателя, когда в стихотворении появляется отдельная строчка, объемная цитата настолько известной песни (романса), что читателю невольно начинает внутренне петь цитируемый  куплет, другой, третий. Песня (романс) оказывается внутренним музыкальным фоном для всего стихотворения.

Стихотворение «Божия воля» (с.7) представляет собой удивительное сочетание минераловской  иронии и мудрости библейского толка, поэтому оно потребует буквально построчного толкования.

                                                              

                                 Зима была совсем, как в детстве, –  русской.

                                 Ей-Богу, волк рысцою пробегал!

                                  Снег до небес… Мы шли тропинкой узкой,

                                  и внучек наш премудро лепетал.

 

По-детски трогательная божба органически соединяется с совершенно неожиданной цитатой из песенки «В лесу родилась ёлочка». Это соединение вызывает в душе читателя звучание музыкального и поэтического текста. На фоне этого наива появляется продолжение, которое создает глубокий новозаветный контекст. Он и она, идущие узкой тропинкой посреди взметнувшегося «до небес» снежного коридора, умудренные жизнью, ощущают свой путь не просто как тропинку для прогулки, а именно как тесный путь, ведущий ко спасению: «Входите тесными вратами; потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их» (Мф. 7; 13, 14).  В соседней строфе поэту представляется дорога в ад, усыпанная «мильонами статей / про оттепель, потопы и торнадо…»

Премудрый лепет внука заставляет вспомнить наставление из Евангелия от Луки: «…славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл младенцам» (Лк. 10, 21).

По убеждению поэта, «мороз благословенный грел Россию…», а «…Бог спасёт и Землю, и детей».

 

                                    Он даст мороз и Он обдаст жарою.

                                    От Бога всё. Он закалил славян.                                        

                                    Родное нам приволье зимовое.

                                    До горизонта снежный океан.

 

                                    «Глобальных потеплений» фантазёры

                                    идут, куда фантазии влекут.

                                    Не слабнут православные соборы.

                                    В лесу родятся ёлочки. Живут.

 

Утверждающий пафос стихотворения «Божия воля»  нарастает с первой строфы, и энергичное завершение этот пафос усиливает.

К указанному   типу диалога  можно отнести и стихотворение «Романс» (с.84), каждая строфа которого читается как вариация на темы и мотивы  старинного романса «Гори, гори, моя звезда». Не звезда, а женщина – «живая и светлая» – зовет лирического героя, и именно к ней обращена цитируемая строчка: «Другой не будет никогда!»  Разумеется, популярнейший романс, известный всем и вся, заставит буквально пропеть всё стихотворение в целом, переплетая его с романсовыми куплетами. Можно сказать, что в «Романсе» мы имеем дело не просто с диалогом поэта и читателя, а с их своеобразным дуэтом.

Поставленная в сборнике рядом с «Романсом» «Песнь ямщика» (с. 85) с её цитатой из знаменитой народной песни «Когда б я на почте служил ямщиком…» при чтении тоже превращается в дуэт, подобный указанному выше. Песня, безусловно, очерчивает более широкий круг ассоциаций, но музыкальная доминанта очевидна.

Другим центром этого стихотворения Минералова является сильный образ «славянских корней» лирического героя:

 

                                           Я смог по стране под землёй дотянуть

                                           К тебе их – мы вместе сильнее.

                                           Но поверху долог, всё длится мой путь:

                                           живёшь ты в далёком селенье.

 

Случайность, скажет поверхностный читатель, и ошибется. Тут действительно сходятся «славянские корни». Минералов не только прекрасно знал русскую песню, он преподавал «Введение в славянскую филологию», был автором учебника, составленного им по данному курсу, а в довершение всего был по судьбе тесно связан с городом Ярославлем. Учитывая все эти обстоятельства творчества и жизни поэта-ученого, напомним, что основой русской народной песни послужило стихотворение  «Почтальон» белорусского и польского поэта Л.Кондратовича, писавшего под псевдонимом Владислав Сырокомля. Перевод этого стихотворения под названием «Ямщик» осуществил Леонид Трефолев, всей своей жизнью тоже связанный с Ярославлем. Безусловно, стихотворение Сырокомли  (и соответственно – перевод Трефолева) трагичней по своему содержанию, чем более поздний вариант народной песни. В народном варианте смерть возлюбленной ямщика немотивированна, тогда как в авторском варианте трагическая вина почтальона (ямщика) очевидна.

Впрочем, повторимся, стихотворение Минералова гораздо шире по своей проблематике (не побоимся этого суховатого термина), чем музыкальный дуэт-фон.     

Вершиной в диалоге поэта и читателя являются нотные цитаты в поэме  «Солнце Аустерлица» (с. 116). Здесь  в позицию антонимов поставлены две начальные музыкальные фразы из «Марсельезы» – национального гимна Франции  и неофициального гимна России конца 18-го – начала 19-го века «Гром победы раздавайся!»  (1791 г.), автором слов которого является один из  любимых поэтов Юрия Ивановича – Гавриил Державин.

Allons, enfants de la patrie! Le jour de gloire est arrive!

 

 

Гром победы раздавайся! Веселися, храбрый росс!

 

 

 Особую музыкально-патриотическую беседу поэт заводит с читателем, близким ему по духу и музыкальным пристрастиям, в стихотворениях озаглавленных именами известнейших исполнителей. Так в  «Поле Робсоне» (с. 43) поэт называет голос знаменитого певца  «библейским басом» и напоминает, как победительно он пел песню «Широка страна моя родная». И это воспоминание рождает в душе поэта болезненное переживание, выраженное в открытой публицистической форме: 

                                         

                                            Ты широка была, страна родная!

                                            Убавилось лесов, полей и рек…

                                             Тебя разворовали. Хата с краю.                                          

                                             И боязливо дышит человек.

 

Искаженные цитаты  принято называть цитантами, по определению некоторых словарей – это цитаты-мутанты. Однако цитанты Минералова  не ёрничество бесконечного числа «новаторов»-постмодернистов. Они передают боль поэта за искаженную жизнь народа и страны, переданную от лица уникального чернокожего американского певца.

 Совсем иной нежный, ангельский голос звучит в стихотворении «Анна»  (с.136), запечатлевшим образ Анны Герман. Поэт не дает прямого определения голосу певицы, но, обращаясь к нынешним «слушателям барахла», укоряет: «Грешно вам, забывшие ангела», заставляя тем самым  вспомнить действительно ангельский голос певицы, создавшей на эстраде (да не оскорбит её это испошленное слово!) образ подлинной женственности.

«Изысканным Эвридикам» (песня «Танцующие Эвридики» /слова Евы Жеменецкой и Александра Войцеховского, музыка Катажины Гертнер/ )  Минералов противопоставляет «нашу Надежду» (песня Александры Пахмутовой на стихи Николая Добронравова «Надежда»). «Один раз в тысячелетие такие сады цветут», — так утверждает уникальный  талант Анны Герман русский поэт и ревниво добавляет –  «полякам не отдадим».

Хотелось бы подчеркнуть, что ученый и поэт Юрий Иванович Минералов был истинным патриотом без каких-либо оговорок.

Литературовед, кандидат искусствоведения Светлана Владимировна Молчанова

[i] Минералов Ю.И. Так говорила держава: XX век и русская песня. М.: Литературный институт им. А.М.Горького. 1995.

[ii] Воспоминания о Литературном институте. Книга четвертая. М.: Литературный институт им. А.М.Горького. 2013. С.133.

[iii] Минералов Ю.И. Возвращение музыки. Книга стихов. М.: издательство Литера. 2013.

Читайте также: