НАТАЛЬЯ КРАСЮКОВА. ЖИВАЯ ЛИСА

Журнал СОТЫ начинает серию поэтических публикаций участников II Всероссийского поэтического конкурса имени Евгения Курдакова «Купина неопалимая».

Сегодня мы представляем поэзию Натальи Красюковой из Коломны 

 

* * *
Обездвиженный город. Густая чернильная мгла.
Запах прели от листьев стоит невесомо и остро.
Я хочу дотянуться рукой, но она тяжела.
Он ведёт разговор и сутулится, словно подросток.

Говорит, говорит, мой кивает в ответ капюшон.
Рукавом прикасаюсь, скользя по блестящему краю.
Только всё не о том. Вот сейчас, пока он не ушёл,
Протянуть бы ладонь, что ключи в кулаке зажимает.

Он так близко. Так близко! Немеет по локоть рука.
Что мне Рыжий и Рубина, и Турбина, и Фарятьев…
Я забуду их всех. И останется только ругать
Оглушённую нежность несбывшихся наших объятий.

* * *
Пятиэтажка. Гаражи.
Июньский вечер тих и долог.
И я смотрю на эту жизнь,
Как смотрит в Пушкина филолог.

С балкона видно далеко.
Небесный свод тяжёл и грозен.
Но строчки пишутся легко,
Как будто в Болдинскую осень.

И нет усталости и лжи,
Когда выводишь слово в слово:
Пятиэтажка. Гаражи.
Прочтённый Пушкин. Полвторого.

* * *
По работе в Москву, на Митинский радиорынок.
И раскисший февраль предвещал полуночный приезд.
Я покрасилась в рыжий и жарила жирную рыбу.
Он приедет голодный, обнимет меня и поест.

Он приедет. Два стука заглохнут в пыли дерматина.
Целлофановый свёрток протянет: «Смотри, что привёз!
Выбегает из леса и прямо ко мне под машину»
Открываю пакет, а в пакете – отрезанный хвост.

Я не помню, как долго он жёг электричество в ванной,
Вырезая хрящи, отмывая дамасскую сталь.
Но висит на балконе и пахнет шампунем охряный
Лисий хвост, а за ним леденеющий чёрный февраль.

«Убери в холодильник, не буду ни рыбу, ни мясо.
И давай уже спать» Он ушёл, я осталась сидеть.
Не заметил, что рыжая, – это пустяк. Но ужасней
Намотать на колёса – и не почувствовать смерть.

«Пусть просохнет, – сказал поутру, – это будет нескоро,
Я потом на рюкзак тебе сделаю классный брелок»
И просвечивал хвост, растекаясь пятном на шторе,
И зелёную горечь молчание вдруг обрело.

Мы расстались полгода назад. Но по-прежнему жутко
Просыпаться и видеть играющий шерстью сквозняк.
И никто не узнает, что новая рыжая куртка
Незаметно в живую лису превращает меня.

* * *
И не придумав лучшего предлога,
Ты позвонил и сразу же сказал:
«Всю зиму просидели по берлогам,
Поехали на майские в Казань?

Отъезд в четыре. У тебя ночуем,
А утром нас ребята заберут»
И не спросив, согласна ли, хочу ли,
Подробно описал мне весь маршрут.

Договорились, вечером приедет,
И вот уже идёт десятый час.
Попойкой шумной наверху соседи
Расходуют терпения запас.

Мне не мешает пепел от окурков
И огоньки, летящие в кусты.
Сейчас из многочисленных придурков
Меня интересуешь только ты.

Звоню и тут же слышу хмель и удаль:
«На даче я, жгу с Вовчиком костёр»
И женский смех от бьющейся посуды
Заканчивает вялый разговор.

Ругались дальше письменно и рьяно,
А утром проспала до десяти,
Как будто это я ложилась пьяной,
Вдруг осознав, что нам не по пути.

Потом в Сети наткнулась: невысокий
Казанский кремль, мечеть, отельный быт,
И на ковре знакомые кроссовки,
А рядом пара туфелек стоит.

А может быть, всё было по-другому:
Я шла вдоль Волги, откусив чак-чак,
Счастливая, что ты остался дома
И лечишь минералочкой сушняк.

* * *
Обвинять ретроградный Меркурий –
Всё равно что облаивать дождь.
Постоим на балконе, покурим?
Зажигалка на кухне, найдёшь?

И в накинутой наспех кофте
Я дрожу на холодном ветру.
Даже дым сигаретный не портит
Нашу долгую злую игру.

Астрологией пичкают глупых.
Даже если совпал Зодиак,
Как любить эти тонкие губы?
Да наверно, уже никак.

* * *
В километре от старого кладбища были сады.
На участке, который достался в наследство от деда,
Ты построил бревенчатый дом и меня приводил
Показать, как дырявят сосну наглецы-короеды.

В доме пахло смолой. Ты колол, раззадорясь, дрова.
Бесновался огонь и глодал, словно кости, поленья.
И когда ты меня, не бросая топор, целовал,
И когда ты меня прижимал и сажал на колени,

Мне казалось, что всё это длиться и длиться должно,
Что пора бы стянуть продымлённые джинсы и свитер.
Расшнуровывал левой свой сорок второй и смешно
Хмурил брови от шёпота: «Просто возьми и порви ты!»

Обнажённая яблоня кроной задела Луну,
А потом ты меня разбудил и сказал: «Как неловко!
Не выглядывай в окна, чёрт дёрнул приехать жену.
Хоть и бывшая, будет кричать на тебя, что воровка».

Я не знаю, откуда у бывших берутся ключи
От ворот. Если связи разорваны, станут ли люди
Задыхаться и ждать, чтобы ночью фонарик включить
И прийти посмотреть, кто ещё их любимого любит.

Поменял бы замок, только что-то всегда не с руки.
Хорошо, что хоть в доме засов — не откроешь снаружи.
Мне казалось, любить – это значит быть честной с другим,
А тебе — что никто не сумеет враньё обнаружить.

* * *
На Сретение – не встретились.
Бог ли отвёл? Гололедица?
Мой календарь как летопись:
Всё-то тебе не едется.

Тянешь до дня рождения?
Я расстилаю простыни.
Видишь, я жду, я прежняя,
Всё ведь теперь по-взрослому…

Помнишь, как ты, соскучившись,
Письма писал мне с Севера?
Щёки твои колючие,
Руки мои загорелые

Снились до поздней осени.
И до Покрова, кажется,
Я всё стелила простыни.
Спать, хоть одной, но надо же.

* * *
Выбирая дорогу вслепую, под стрёкот цикад,
Задевая коленом полынные сумерки лета,
Мы выходим к осенней воде, и глухая река
Проливает сырое молчание вместо ответа.

Светлоглазые боги кладут на траву рюкзаки,
Расправляя затёкшие плечи под пальцами ветра,
И холодные руки слетаются, как мотыльки,
И ярится огонь, и гудит, как в ногах километры.

Не скупы на слова, но сегодня так странно молчат
Все предчувствия горьких, лихих, неизбежных событий.
И шершавое небо спадает, как шкура, с плеча,
За которым у каждого тихо стоит Прародитель.

* * *
Корпоратив стремился к апогею,
Когда ты с края света пересел,
И на соседнем стуле Одиссеем
На якорь встал в нейтральной полосе.

И вот – запеленгован, как мальчишка,
И шепелявит брют, искря в руке.
То дрейфовать, то дрейфить – это слишком
Мутит рассудок в каждом моряке.

Не Пенелопа, даже не Сирена,
Кусочек сёмги вилкой зацеплю.
Колено прикасается к колену,
И капитан не хочет к кораблю.

На кружево метельной занавески
Не насмотревшись в угловом окне,
Уходим вместе от стекла и блеска
Туда, где под ногами светит снег.

Стоишь в пальто, распахнут, обездвижен,
И жёлтый шарф змеится по плечам.
И пуговицы с верхней и до нижней
Под пальцами в четыре рта кричат.

* * *
Когда у жизни наступает резко
Период перемен и бардака,
Зеленоглазый сварщик с Москворецкой
Бросает всё и едет в город К.

Логичный мир рассыпался на части,
Но что остановить меня могло,
Ведь рядом с ним всегда такое счастье,
Что Путин нервно курит за углом.

В его руках смягчаются металлы,
И сам БГ однажды в интервью
Сказал: «Чего бы нам не угрожало,
Он всех спасёт: котят, страну, семью».

С ним Чиграков катался на «Урале»,
И булькал спирт во фляжке и внутри.
Картавый Карл вернул кораллы Кларе,
Идя не на юрфак, а в технари.

И если вдруг кидает не по-детски,
Пусть каждому встречается такой
Зеленоглазый сварщик с Москворецкой,
Несущий в мир порядок и покой.

 

Красюкова Наталья Николаевна
1987 год рождения.
Город Коломна, Московская область.
Окончила филологический факультет Коломенского государственного педагогического института. Десять лет работала ведущим библиотекарем, сейчас – редактор Издательского дома «Лига». Автор творческого проекта «Арт-Сквозняк», в рамках которого проходят поэтические вечера, концерты авторской песни, художественные выставки. Публиковалась в журналах «Москва», «Студенческий меридиан», «Земляки» (Нижний Новгород), международном журнале «Форум», «Литературной газете», «Коломенском альманахе». В 2017 году вышла первая поэтическая книга «Высокая вода».

 

 

Читайте также: