СОЗИДАТЕЛЬНОЕ НАЧАЛО…

 

В сопроводительной информации в конце альманаха говорится следующее: «Журнал «ЛитСоты»» призван отразить творческую жизнь столицы и всех русских земель, представить лучшие произведения и самые яркие суждения современников <…>, связать то лучшее, что было создано в веках национально ориентированными поэтами и прозаиками России с  современностью». И, на мой взгляд, деятельность журнала и шире – клуба ЛитСоты ни разу не отклонилась от выбранного пути. В электронном виде проект существует с 2011 года, в нынешнем первом печатном его отражении представлена малая часть того, что можно было бы показать. Проблема связи поколений в культуре действительно существует. Литература зачастую существует словно бы разделённая на «сегодня» и «вчера». Поэтому остро почувствовавшие такую разорванность создатели проекта, в первую очередь, это, конечно, Анастасия Чернова, предприняли свою попытку утверждения непрерывности русской литературы и русской культуры. 

Итак, первый печатный выпуск альманаха – это всего лишь десяток «сот» из большого улья русской словесности, собранных под названием «ЛитСоты».

Открывается книга стихотворной подборкой Вячеслава Киктенко. Основным мотивом мне видится желание (и даже осуществимое у лирического героя) – протянуть руку из действительного настоящего, чтобы ухватить осколок потустороннего, чародейного. Это может быть далёкое ясное детство: Вглядись туда, в ту щёлочку из детства, / Вглядись, ты просто плохо пригляделся / К тому, что было выше всех затей. / Там зачарован свет? И всё злодейство? / Свет загнетённый только золотей. / Твой огонёк, он никуда не делся…, или намёк на возможность разгадки тайны человеческого бытия – пройти по тоннелю, который должен привести к ответам: Каналы внутри планеты. Вселенной светопроторы   Меж тяжеб, междоусобиц, / перенапряжений земных… Или дотронуться до благодати, которая на самом деле похожа то ли на мираж, то ли на помешательство, однако манящая к себе: …Мужичок-завсегдатай, / довольный и гордый, дополнил рассказ: // «Во чешет! Откуда чего и берётся? / Видать, не из наших, из бывших, видать. / Ну, это, конечно, бывает заврётся…/ А как и соврёт, на душе – благодать!»

Выдающийся русский поэт Василий Казанцев, творчеству которого как никому другому, подходит определение, данное направлению в поэзии второй половины 20-го века Вадимом Кожиновым, – «тихая лирика». Мудрость и красота стихов Василия Казанцева в совершенной растворённости его в природных образах и смыслах, а получается так – что в самой жизни. И жизнь с её горестями, восторгами, прошлым, настоящим – и есть источник тихой радости для поэта: В этой радости мне отказали. / Но к печали не клонит отказ. / Ну и что! Мне уже обещали / Ту, что радостней в тысячу раз; Как живётся нам в мире, легко ль, не легко ли, / Мы не знаем. Летим над озёрами мы. / Хлещет ветер в лицо – мы не чувствуем боли. / Жжёт нам лица зима. Мы не слышим зимы.  Многое понятно лирическому герою, у него получается поймать «мгновение на рубеже двух состояний мира», но, я полагаю, ему хочется распознать механизмы этой радости, хочется продлить её, научиться никогда не терять этой радости.  Он словно бы разбирает на мельчайшие элементы, на наиболее яркие мгновения своё соприкосновение с жизнью – и всё это позволяет ему полнее осознать эту радость, соединиться с ней. Всё больше и больше мельчайших впечатлений жизни создают очень ясную, тонко прорисованную картину этой радости. Она такая разноликая – но и единая, непрерывная тоже. 

В подборке череповецкого поэта Павла Широглазова состояния человеческого духа осмысливаются через образы природы. Лирический герой – не просто ощущает себя безусловной её частью, а именно и является таковой, и природа тоже думает и чувствует, как человек, находящийся так близко к ней, что кажется обрёл её черты не понарошку: Мне уютно в моём захолустье, / в акватории северных трав. // Что со мной? Не следы, а поступки / И бездонные хляби стиха. /Я себя собирал по скорлупке / И скрипел, как лесная ольха. Всё это так легко получается у поэта, словно выскальзывает из-под пера. Образный строй его лирики неразложим на два компонента в сравнении – здесь он всегда един – для человека и для природы. Читатель скользит по этой неразложимости и в конце каждой поэтической дорожки – вопрос, и вот – ты оказываешься на другом, более высоком уровне, философском, а дальше – уже другое стихотворение. 

Широка поэтическая палитра Алексея Полуботы. При всей самобытности таланта поэт, безусловно, продолжатель традиционной линии русской поэзии, которую Алексей обогатил необычайно. Всё, к чему прикасается поэт, приобретает щемящую таинственность и глубину. Любимый ли им Русский Север, который Алексей Полубота показал по-новому, так, как никто до него не делал. Север у Алексея – это и край земли, и край Вечности, почувствовать близость которой можно именно там. Можно вступить с ней в диалог и ощутить, как вечность проникает в тебя: 

 

Или близкие поэту человеческие типы – как в стихотворении «Рыбак». Когда из бесхитростного, вроде бы, рассказа, похожего, на первый взгляд, на небольшую лирическую зарисовку незаметно вырастает философское поэтическое эссе – бытийные черты проступают сквозь портретно-пейзажный этюд: 

Вот какой масштаб вглядывания. Сквозь позу стоящего на берегу, сквозь его внешность, и в окружении именно такого пейзажа поэту виден глубинный человек. Финал стихотворения сближает автора и рыбака, человек приблизился к человеку: Быть может, я взамен приду / Скорбеть о чуде. 

Или триптих, посвящённый поэту Василию Казанцеву, с которым Алексей Полубота был близко знаком. В триптихе перед нами – пожилой, мудрый, много переживший поэт, каким его знал Алексей. Василий Казанцев, живший в последние годы уединённо, не стремившийся к жизненному круговороту, очень тепло относился к Алексею Полуботе. Тот часто навещал живого классика, приносил ему новости современного литературного процесса. Может быть, благодаря пониманию не только творчества, но и самой личности пожилого поэта, получился такой пронзительный, такой выразительный образ, облечённый в некоторую лаконичность формы:

Очень личным, своим звучит переживание истории – как давно и глубоко осмысленное понимание себя в исторических потоках. Жизнь и деятельность Алексея – фактическое продолжение того, о чём он пишет в своих стихах гражданской направленности: он много раз бывал в Донбассе, с 2014-го года, с гуманитарными поездками, в 2023 году пошёл добровольцем на фронт, простым солдатом. Алексей Полубота – человек, у которого слово (в том числе поэтическое) не расходится с делом. Никогда.

Донецк в дыму, Донецк в беде,

Прозаик Наталья Мелёхина, безусловно, представитель современной деревенской прозы. Или новой деревенской прозы. При всей условности и ограничивающих свойствах любого из этих определений по отношению к творчеству настоящего писателя, мы всё-таки безошибочно определяем по, так сказать, составу творческого вещества произведения, о каком направлении идёт речь. В рассказе Натальи Мелёхиной «Маня, Муся и магнит» в, казалось бы, бесхитростном, почти бытовом этюде, выхваченном из деревенской жизни, как-то щемяще просто перед нами предстаёт особый мир обыкновенных людей. Мир, который существованием своим, с одной стороны зависим от остального мира, большого, но, с другой стороны, удивительно не связан с ним сущностно. Это мир, малый, в отличие от большого – далёкого и равнодушного, напоминает остров в океане, где люди близко друг другу. Когда ты смотришь в окно и видишь мёрзнущую соседскую кошку Мусю у запертой двери дома, ты тут же начинаешь беспокоится о её хозяйке Марье Никитичне, подозревая неладное. И нужно спешить на помощь. В ценностной системе «островных» координат невозможно пройти мимо человека, отмахнуться от него. А ценностная система большого мира далёких друг от друга людей разбита на личные изолированные ячейки, внутри которых очень умные и расчётливые люди подсчитывают до последней копейки убытки от Мани, от Муси, от магнита и хитро оттачивали формулировки для завтрашних новостей так, чтобы лишний раз не нервировать избирателей перед выборами. Однако народ состоит не из них, он состоит из таких вот островных, деревенских малых пространств, всё еще удерживающих аксиологическое единство безотчётным сопротивлением новым «нравственным ориентирам». Что из этого выйдет дальше? Ответа на этот вопрос в рассказе нет. Но тональность в целом не слишком весёлого рассказа получилась светлая, спокойная. Я определила её как внутренне оптимистичную, такое впечатление появилось само собой как следствие настроения всего рассказа. 

Рассказ Алёны Даль «Черновик» поднимает проблему выбора, его неочевидности и непоправимости. Может быть, не произойди неожиданная встреча между двумя бывшими одноклассницами, уверенная в себе, довольная собой и своим умением удачно разводиться, обеспеченная бизнес-леди Ирина Витальевна не пережила бы такого потрясения, перевернувшего её самоуверенный мир. И до конца дней пребывала бы в примитивном довольстве собой, не случись в её жизни эти горячие беззвучные слёзы. А встретила она неухоженную, неизысканную (по представлениям Ирины), непосредственную (неумение / нежелание притворяться в мире Ирины тоже рассматривается как дефект), но живущую истинной жизнью, полною жизнью, Тамару. Её бесхитростное семейное счастье сначала больно кольнуло успешную женщину. А слёзы… Слёзы появились потом. Когда эти простые люди просто ушли. В своё спокойное, настоящее счастье. Что значили эти слёзы? Что поняла героиня? Поняла ли? Нужна ли была эта встреча героине? Об этом можно только гадать… 

Ксюша Вежбицкая в рассказе со сленговым названием «Собака сутулая» говорит о насущной проблеме взаимного непонимания людьми. Мы не пытаемся понять другого равно, как не пытаемся понять себя. То, чего мы хотим от себя и от других и что в результате получается – две непересекающиеся плоскости. 

Ещё один вариант темы выбора – рассказ Георгия Панкратова «Глазастый». Семейная пара, приехавшая отдохнуть на юг, замечает хилого, болезненного котёнка у их жилища. Желание помочь вступает в борьбу с инертностью, ленью и эгоизмом. В конце концов сострадание берёт верх. Но слишком поздно. Котёнок исчез. Бескорыстного добра не получилось. А шанс совершить его был.  

В очень лиричном рассказе Анастасии Черновой «Море, горы, облака» речь, пожалуй, о том, что, когда внутри тебя море, горы, облака – это никуда от тебя не денется. Это всегда будет вокруг тебя и над тобой. Даже вторжение внешнего мира в виде неприятного (почти мистического) насекомого или поднятые этой неприятной встречей всплески разочарований и тревог в душе героини не может отменить моря, неба и облаков внутри человека. И там, где для всех рушится мир и солнце стало чёрным, словно гнилое яблоко – для обладателя облаков – вокруг улыбающееся прозрачно-голубое, чуть золотистое с краёв небо. Даже если человек стоит на самом краю бездны. 

Артём Горохов твёрдо верит в человека.  До конца. Верит в человека, который уже утратил веру в себя. Но жизнь всегда даёт человеку шанс. Да ещё какой! Возвращает человеку себя, себя омытого, искуплённого, вернувшегося в жизнь.

Какой-то неверный шаг сделали в отношениях с дочерью герои рассказа Елены Русановой «Беглянка». Это не выражено прямо, это читается между строк, даже между мыслей родителей, ищущих своё дитя. История эта трагична. И надежда, и возможность что-то исправить или исправиться уже невозможна…

Анастасия Астафьева. «Для особого случая». Рассказ о переоткрытии себя. Неожиданное и нежелательное для героини событие – поездка в Москву как лучшей доярке России вдруг подняло со дна души тяжёлое чувство обиды за обыденность своей жизни, за кажущуюся её бесцветность. Но удивительно для себя самой после поездки в далёкую, красивую столицу не слишком комфортная и красочная жизнь на родной земле оказывается наполненной абсолютным смыслом. 

Подборка стихов Андрея Лушникова – это попытка лирического героя разгадать таинство русских окраин. Родной природой, чувством родства со своей землёй спасается человек, но и земля и природа спасаются этим спасеньем: Когда стихла мыслей лавина, / Он думал, что эти места / Спасает лишь та половина, / Которая в душах чиста.

Герой стихотворений Григория Шувалова ироничный современник читателя. Держащий дистанцию с помощью иронии и юмора, избегающий высокопарности в изображении собственных переживаний, но тем сильнее чувствуется его волнение –энергетика стиха сгущается, уходит внутрь не только формы, но и сам ой эмоции: 

 

За этой концентрированной сдержанностью чувствуется постоянная готовность не пропустить удар: забывание старого – жизни любой основа. / Под бой курантов прополощешь шампанским рот / и завалишься спать до Рождества Христова. – как будто герой готов до бесконечности тушить в себе эмоции и в то же время надеется на то, что попиравшие в городе клумбы / от столичных отчалив квартир, / выйдут в море чужие Колумбы / и откроют затерянный мир, могут быть не чужие Колумбы, а всё-таки свои. 

Стоит только умчаться вперёд сбежавшей с теплохода шайки отдыхающих, как они оказываются на хорах величайшей из готик, сотворённой природой самой, только не всякий это заметит, а тем более – поймёт. И боль, кутающаяся в холод цинизма перед наступающей безликостью жизни, когда исчезают родные названья, / были русские, стали – ничьи, всё равно мучительна и неотступна:

В стихотворении

Ну бывал я там пару раз.

с первых строк слышится знакомая интонация, не допускающая самолюбования и не дающая права жалости вырваться наружу и затопить собой всё. Главное чувство этого стихотворения, уже не сдерживаемое ничем – чувство историческое: как в едином порыве встаёт / мой несломленный русский народ.

Стихи Марка Некрасовского, луганчанина, о войне, о русском солдате, о Родине. Солдат у поэта – это потомок лихих, одинаково невозмутимых и перед бранной славой, и перед смертью на поле брани русских воинов, чья зона ответственности никогда не ограничивалась только своей семьёй, даже родом – каждый из них держал ответ за Русь, понимая простую истину: время выбрало нас. Каждый день, как подарок от Бога, / Проживи его без стыда – вот, пожалуй, главная забота русского солдата. 

Укрупнённой развёрнутой метафорой звучит рассказ Анастасии Сигодзинской «Высота», разбитый на две неравные части: первая: подготовка друзей к штурму высотки – кажется вполне реалистичной; а вторая часть – это буквализация метафоры –оказывается, альпинистам удалось забраться на облако, но и это ещё не всё. После такого опасного восхождения, они решают больше не возвращаться на землю. Небо завладело ими. Земное проиграло небесному. 

Елена Заславская пишет о том, что крепко-накрепко вошло в её жизнь, о том, к чему подошла максимально близко, сердцем притронувшись к боли, горечи и отчаянной надежде в войне за право русских быть русскими. Строки её стихов – взлетающие качели состояний – вверх: Но я верю в жизнь после смерти / И мир после нашей победы!, Причастие верой / Во имя жизни! 

И вниз – Потом, прикрывая руками рану, / Ты падаешь в грязный февральский снег; Ты лежишь среди Дикого поля. / Под тобою Большой Суходол. / Над тобою Большая Медведица. Земля – небо, небо – земля – они то и дело меняются местами. Пространство, в котором пребывает сейчас солдат, человек – это только земля и небо, а ипотеки, кредиты, пузатые хаты, их как будто и не было никогда. Но важнее то, что солдат, человек, не одинок меж небом и землёй: 

Всё будет ок!»

…И целая жизнь помещается между строк.

В рассказе Натальи Жуковой «О любви» жизнь, измеряемая не годами а православными праздниками, представляет собой хронологию духовного взросления. Постепенно заполняемое любовью сердце. Заглушаемое жизненной суетой, не подпускающей близко к человеку всю полноту главного, казалось бы, уйдёт, вымоется из жизни — то самое вечное, главное. Однако, отпечатанное в памяти множеством светлых деталей, словно укутанное коконом, самое главное остаётся неизменным. И первостепенными для героини оказываются не жизненные впечатления вообще, не доступный социальный опыт, а впечатления, родившиеся в храме. Основополагающим – опыт, полученный в храме.

Тихая, ласковая, всепрощающая Русь глядит на нас из стихотворений Александра Авдеева:

Волнующий рассказ Александра Евсюкова «Лодка Саныча» о том, как жить дальше. В узнаваемой истории о гибели Александра Вампилова на Ангаре с созвучными известным именами (в рассказе – Саня Курилов), Саныч вместо реального Глеба Пикулова. Мучимый вопросами, на которые не существует ответов, выживший герой рассказа, живёт с незатухающим душевным страданием от терзающего его чувства вины: почему он, а не я? Я не знаю, как сложилась жизнь Глеба Пикулова, может быть, даже она похожа на жизнь героя рассказа. Однако, отвергаемый театральным миром при жизни, подлинный Александр Вампилов, после смерти получил заслуженное воздаяние в виде славы и читательской любви.

В сильных, полных энергии жизни, неукротимых стихах Олеси Рудягиной сквозь все тревоги, скорби, нестабильность – пульсирует сама жизнь, дающая силу и сила, возвращающая жизни долг. Хочется ухватиться за стихи Олеси и не отпускать их, ибо чувствуешь, что они удержат тебя, непременно помогут:

 

Или вот такие строки: 

Характерной чертой военной прозы Олисавы Туговой является то, что автор знает, о чём пишет. Не только в смысле эмоциональном – как остро пережитое, но и в смысле знания фактического материала. Историческая подложка рассказа – Цхинвал. Главный герой Жека Кот – почти случайно попавший в военизированную колонну, чтобы фотографировать историю, получает чудовищное «боевое крещение»: колонна, в которой он ехал, попала под жесточайший обстрел со стороны боевиков, и вот уже он тащит на себе неунывающего, отчаянно смелого раненого Арсена с безвольно свесившейся головой. Жека контужен, и вата в голове от контузии, как будто покрыла его голову и снаружи, чтобы сберечь его дух от разлома после пережитого. Наверное, здесь уже начался другой, новый человек по имени Жека Кот…

Полемическим показался мне рассказ Марины Струковой. «На высоте рая», созданный на стыке агиографии, предания и собственного представления об устремлённости человека к инобытийным тайнам. 

Уже с самого начала главный герой монах Даниил предстаёт в каком-то другом, далёком пространстве. И основная характеристика этому пространству дана в первой строке рассказа – пустота: Даниилу кажется, что он стоит в пустоте. Он высоко на скале, на столпе – месте его подвига. Восхождение к нему требует мужества и настойчивого желания. Кажется, сюжет и настроение рассказа движутся по традиционной агиографической линии: обещание родителями сына Богу, подготовка к подвигу, многолетний подвиг, ученики, искушения. Да и роза в конце рассказа, которую сжимает уже коснувшийся смерти монах, – то ли символ, то ли легендарное свидетельство Рая. Тем не менее – это не житие. Перед нами художественное изображение с плавной текучей речью. Поэтому личность главного героя (не знаю, какие задачи при изображении героя ставил перед собой автор) довольно далека от того, что в христианстве понимают под святостью. Эту отдалённость подчёркивает последняя фраза: Вот, что осталось мне от рая, из коего вы меня похитили. Она с головой выдаёт человека гордого. Мысль о том, что он не достоин Рая (во всяком случае – пока) не приходит ему в голову, он предпочитает обвинить во всём окружающих. Да и о каком рае идёт речь? От житийности отдаляет рассказ ещё и его незавершённость, поскольку самый факт житийной основы говорит о том, что описывается состоявшийся святой. Здесь же мы имеем дело даже как будто с некоторой инверсией жития: главный герой не умер, вернулся. Жития не получилось. Безусловно, герой способен на самоотречение, но мотивы его для меня неочевидны, и для Даниила, похоже, тоже. Есть искушения и искусители. Но складывается впечатление, что физический аскетизм не так тяжёл для него. А вот глубинный, духовный – даётся с трудом, чего Даниил, на мой взгляд, не осознаёт. Так что – чем закончится эта пока ещё совсем нежитийная жизнь, предугадать нельзя. 

Белый, лёгкий цветок, который падает ему на колени прямо посреди зимы, – это ещё не награда и не обещание, а надежда для старца. Даниил сменил несколько столпов, усложняя испытания и готовясь к новым. Только ли потому, что в истончённой плоти выше дух? Почему герой предпочитает говорить безличными, короткими предложениями? Со всеми: с гостями, с учениками. Как будто изрекает афоризмы, открытые им законы бытия. Как будто отвечать на вопросы просто, как всякому другому человеку, ему не пристало: — Не прогонишь? – Я никого не гоню. А ведь мог бы просто ответить: «Не прогоню».  Или вот он спрашивает ученика: «Ты усомнился во мне?». Эта реплика впору самому Христу! и т.д. Из материального он обходится минимумом, остальное раздаёт. И всё же перед нами – только путь. «Важно, что подумает Бог», — говорит Даниил. 

Конечно, рассказ этот применим ко всем нам, к нашей нескончаемой, мучительной и суетливой борьбе за собственное совершенство. Источником этого стремления может быть и гордыня. Возможно, не так уж и важно, с какого чувства всё началось, важен результат. Который непредсказуем в этой борьбе. Поэтому главное – не сдаваться, несмотря на то, что собственные самоуверенные оценки могут увести нас далеко от прямого пути.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…