ОБЛАЧКО

Артем ПОПОВ

Рубрика НОВЫЕ ДЕРЕВЕНЩИКИ 

Кота Стёпы уже год нет на белом свете, а я до сих пор не могу смотреть фотографии с ним: больно, в глазах быстро мутнеет от слёз. Снимков осталось много-много. Любил фотографировать, как он спит, уткнув нос в кончик чёрного хвоста, или лежит на спине, блаженно оттянув задние лапки…

Каким он был? Обычной, казалось бы, серой дворовой раскраски. Таких миллион, да где миллион – больше. Но для меня Стёпа – единственный. Чёрные полоски на его спинке аккуратные, как будто нарисованные искусным художником, на животе – чёрные пятнышки почти в шахматном порядке. Похож, похож на своих дальних прародителей – тигров полосатых. Сосед, впервые увидев Стёпу, сказал: «Ну и камышовый кот!» Красивое определение – и точное. Взгляд у Стёпы был умный и немного грустный, как будто он знал больше, чем мы, о своей судьбе.

Имя коту придумывал, когда он ещё не появился на свет. Нет, только не Мурзик, пусть будет Стёпа. Как человек. Никогда не называл его кошак, котище. Именовал ещё Барином – так уважительно относился. Он был полжизни со мной, это часть меня. Думал, что так будет всегда…

Наверное, Стёпе исполнилось месяца полтора-два, когда я забрал его от мамы-кошки. Он спал на диване среди своих сестёр и братьев, такой полосатый комок. Понял в одну секунду: вот тот самый красивый – мой Стёпа. Так сонным и отобрал, за пазуху спрятал, к сердцу прижимая. Степаша помещался в ладони. Домой привёз на такси. Первый день поили молоком. Ну, как поили? Давали полизать с пальчика.

И началась другая жизнь! Всё было подчинено желаниям Стёпы. Кушать – в любое время. Где-то в год он, как наркоман, подсел на покупной кошачий корм. «Не хочешь этот пакетик?» Открывался второй, третий… Ночью кот с подоконника прыгал на кровать, прямо мне на голову, копошился в волосах тонкими острыми коготками, словно искал что-то.

Стёпа с первых дней всегда рвался на улицу, ревел у дверей. Выпускали… Сколько ему, как настоящему мальчишке, пришлось выдержать! На даче подрала кошка: левое ушко было прокушено, шрам остался до конца дней. Но шрамы ведь только украшают мужчину. Правда, кота, как пришло время, кастрировали… Чтобы дольше радовал. Шестнадцать лет прожил.

Однажды маленький Стёпа разрезал язык – нашёл на столе открытую банку сгущёнки, пока никого дома не было, стал лизать… Мало того, что язык как-то умудрился поранить, – с тех пор от сгущёнки у него расстройство желудка со всеми вытекающими. Но любить он её не перестал.

Потом в деревне, куда я увозил его на всё лето, подвернул лапу,  спрыгнув с яблони. С того дня косолапил, а иногда, отлежав её, и прихрамывал.

Но больше всего Стёпа мучился, когда четырнадцать часов его везли из города в деревню. Он не ел, не пил, не выбирался из корзины. Я пытался, конечно, оттуда его достать, но он дрожал от страха в незнакомом, далёком от дома месте. Когда, наконец, приехали, он стал жадно пить из ведра, которое только что набрали из колодца. Пил и пил Стёпа, заметно убыло в ведре. А вода холоднючая! Заболел. Кот был тогда совсем молодым, на нагретой солнцем шиферной крыше лечил свои лёгкие. И выздоровел!

А осенью на Стёпу напал кашель, глухой, как у старика: сказалось то колодезное питьё. Ветеринар поставила диагноз: не жилец. А он прыгнул при ней тут же на антресоль шкафа. «Ну, как не жилец?» – возразил я. Стёпа пережил её: нестарая ещё женщина вскоре умерла от сердечного приступа… Мы же нашли другого ветеринара, каждый день в течение недели она делала внутривенные уколы, и Стёпа поправился. Это невероятно, но с тех пор он больше не пил, по крайней мере, мы ни разу этого не заметили. Может, потому, что боялся снова заболеть.

Казалось, болезни и несчастья преследовали кота.

В тот летний день Стёпы как-то непривычно долго не было дома. Я искал, кричал. Что-то случилось… Обошёл все обочины у трассы, потому что несколько раз был свидетелем, как Стёпа в нескольких сантиметрах от авто успевал перебежать дорогу.

Увидел наконец кота – идёт, еле-еле ковыляет. Дома не покушал и сразу улёгся спать. Не давал себя гладить, но крови и видимых повреждений на шерсти я не нашёл. Стёпа не ел уже вторые сутки, что было плохим знаком. «Ничего, отлежится», – успокаивали соседи. В деревне ведь с животными не церемонятся: котят топили, а один мужик, говорили, запихав животинку в мешок, ударил о столб – далеко до реки было нести…

Наш кот любил ходить в «старческий» дом, где жили ветераны. Там обитал и Каратель – так в деревне прозвали одного древнего старика. Ему было уже лет девяносто, он еле бродил с палкой. Рассказывали, что в Великую Отечественную Каратель служил в заградительном отряде: стрелял по своим же, кто решит побежать с передовой. Я, конечно, не верил в это. Но ведь в деревне просто так прозвища не дают.

Котов он почему-то яростно ненавидел. Одна из жительниц «старческого» дома, рассказывают, вынуждена была отдать своего питомца родственникам и завести кошку.

Может, Каратель уснувшего в беседке Стёпу ударил по животу или по спине? Никто уже этого не узнает. Но мне приснился сон, что Каратель замёрз в лютую зиму: выпив, упал… Я так хотел этого. А потом устыдился: вдруг наговариваю на человека? Или оправдываю этим своё бездействие? Надо было бы пойти в этот «старческий» дом, схватить за грудки: «Ты это сделал? Отвечай!»

…Стёпа мучился уже две недели. Не ел и не вставал. Я возил его на уколы к ветеринару в город, просил соседку, бывшую медсестру, делать уколы и дома. Антибиотики или обезболивающие кололи – сейчас уже не помню. УЗИ и рентген животным в райцентре не делали, поэтому точного диагноза не поставили. Кот худел на глазах, рёбра можно было пересчитывать. Каково две недели без еды?

Я нашёл другого ветеринара. Новый дал надежду: «Заливайте коту через шприц жидкую пищу. Но сердечко у него слабое…» И снова уколы, таблетки.

Вспомнилась старенькая учительница, как она из-за какого-то неврологического заболевания не могла глотать, поэтому ей давали жидкую пищу через зонд. Стёпу так не получилось кормить.  Я попытался через шприц – Стёпа прикусил язык или губу, пошла кровь…

Он медленно угасал. Я плакал от своего полного бессилия. Впервые тогда почувствовал, где у меня сердце, ощущал, как оно сжималось. Иногда думал, что лучше быстрая смерть, как при аварии, чем это мучение. 

Боясь уколов, Стёпа сначала заползал далеко под кровать, а в последние дни уже не сопротивлялся. Словно говорил: «Не понимаешь? Перестань меня мучить…» Устал бороться с нами и болезнью. Организм не принимал бульон, жидкость оставалась на шерсти и не высыхала. Влажной ваткой я обтирал кота: он давно не мог вылизывать себя.

Но каждую ночь Стёпа просился на улицу. Охотничья натура, инстинкт. Он не мог перепрыгивать через высокий порог, и я выносил его на руках. Нужда звала, а в туалет сходить было нечем. Он уползал в кусты, через дорогу… Не хотел умирать дома. 

Ночью Стёпа кричал. Таких страшных звуков я никогда не слышал. Будто это был неизвестный зверь. Откуда и силы брались?

Это был самый сложный выбор в моей жизни: продолжать мучить Стёпушку или… Всё ли я сделал для его спасения? Знаю: это не по-христиански – лишить жизни, но я решился взять на себя этот грех.

Утром аккуратно положил Стёпу в корзину. Я принёс его в дом за пазухой – я и отвезу в последний путь. Старался вести машину в город мягко, чтобы не трясти на ямах, будто в корзине драгоценная хрустальная ваза. Ведь каждая колдобина отдавалась в Стёпином измученном тельце болью, и он кричал. Мою машину обгоняли лесовозы, гудели…

Ветеринар долго не спрашивала. Уже несколько раз приезжали к ней для уколов – запомнила. Она завела нас в клетушку без окон, с тусклой лампой, быстро набрала в маленький шприц жидкость, за которой всё кончается на этом свете…

– Вы сделаете это без меня? – трусливо спросил я.

– Да, заходите через десять минут.

Я поступил подло: оставил Стёпу один на один со смертью, не поддержал его. Пожалел не кота, а себя. Слабак, трус… А может, не хотел, чтобы Стёпа подумал на меня, что это я его уколол? Или не спас от ветеринара со шприцем?

Вышел на улицу, чтобы выждать тянущееся, как резина, время. И совсем скоро мне вдруг стало необыкновенно легко и хорошо, как никогда. Зачем-то посмотрел на часы: девять утра, пять минут. Отмучился он или я?

Зашёл в ту ветеринарную клетушку. Почувствовал пустоту, как будто никого в ней не было. В корзине лежало просто тело. Когда я перекладывал Степашку, ещё тёплого, из корзины в коробку, мышцы у него были полностью расслаблены, он стал длиннее и тяжелее, чем обычно. Посмотрел на мордочку: зубы оскалены. Значит, ему всё-таки было больно… Но это была последняя боль.

Решил Стёпу похоронить на высоком угоре, рядом с дорогой из города в деревню. Часто тут езжу – буду вспоминать каждый раз. Выбрал место под старыми высокими елями с тёмными, почти чёрными иголками: приметные деревья, их хорошо видно с трассы. Начал копать – одна красная глина. Лопата брала по несколько сантиметров. Потружусь в последний раз для Стёпы… Поглубже сделал ямку, чтобы лесное зверьё не разрыло. На дно коробочки положил байковое одеяльце, на котором он любил спать. «Тёплое одеяльце, не замёрзнет», – подумал. Под коробку бросил пахучие еловые ветки, чтобы мягче спалось Степашке. Видел как-то – так делают для людей. Первая горсть твёрдой глины звучно упала на картонную коробку. Начал быстро сбрасывать комки. Сверху на холмик положил цветы ромашки и пижмы.

Небо было ясным, чистым, только одно маленькое облачко белело прямо надо мной. Говорят, души людей превращаются в звёзды, чтобы светить ночью, когда совсем тяжко, а души котов – в облачка. Значит, там, на небе, все встретимся. Уверен: душа Стёпы попала в кошачий рай. Стёпа там выздоровел и снова бегает, как молодой…

В тот день я решил, что никогда больше не заведу котов: это было бы предательством по отношению к Стёпе и несправедливо к новому усатому-полосатому, ведь я бы стал его меньше любить.

Теперь всегда даю три гудка, проезжая по дороге мимо места, где упокоился Стёпа. Всегда. Привет, Степашка!

…Этой зимой прикормил на даче брошенного кота. Он совсем не похож на моего Стёпу: чёрный, одна задняя лапка белая да белый галстучек на шейке. Настоящего прозвища черныша не знаю. Пока он хрумкает костлявую рыбу, снег под лапками тает.

В минувшие выходные кормил кота перед отъездом в город.

– Ну, ешь, наедайся!

И вдруг вырвалось:

 – Стёпа…

***

Артём Васильевич Попов родился в г. Северодвинске Архангельской области. Окончил филологический факультет Поморского государственного университета имени М. В. Ломоносова. Работал корреспондентом в городской газете. Участник Ежегодных Всероссийских совещаний молодых литераторов Союза писателей России. В 2020 году принят в Союз писателей России.

Печатался в «Нашем современнике», «Роман-газете», «Юности», «Молодой гвардии», «Литературной России», «Севере», «Доне», «Волге XXI век», «Бельских просторах», «Двине», «Сибирских огнях» и других изданиях.

Автор трёх сборников прозы: «Счастье прошедшего времени» (Северодвинск, 2018 г.), «Избачиха» (Архангельск, 2020 г.), «Ваня Француз» (Москва, 2022 г.)

Живёт в г. Северодвинске.