НЕ БАГ, А ФИЧА

Алексей КУРЕНЁВ

(Рассказ)

Сколько помню себя, всегда всё принимал близко к сердцу. А помню я себя уже лет тридцать пять. Любая, казалось бы, мелочь, мимо которой иной просто пройдёт, а то и рукой отмахнётся, меня же доводила до исступления, до бурления крови в венах, до белого каления.

Спустя какое-то время ситуация меня отпускала, и я прокручивал её в голове, пытался найти точку входа, которая меня затянула, вовлекла, вкрутила в воронку действа.

И находил: это я сам и моё отношение к миру. Как правило, затем наступала следующая фаза — размышлял над положением и начинал поиск выходов из него. Прикидывал и так, и эдак, какие-то расклады отбрасывал, какие-то помечал для себя достойными. Следующая ступень — сожаление и разочарование в себе.

Мысли о неиспользовании «достойных» вариантов угнетали меня. Я корил, костерил себя на чём свет стоит, ел себя живьём и поедом. Затем уныние поглощало меня целиком, словно беспросветная длинная полярная ночь, но проходил месяц, другой, и очередное утреннее солнце гнало мглистую тоску, давало силы делать что-то ещё. А потом всё повторялось…

С годами я, конечно, научился не показывать, как от перенапряжения подрагивают руки, преодолел срывающийся на крик голос, но иногда это извергалось из меня так сильно, что удержу не было совершенно никакого. Да и хандра, накатывающая и захлёстывающая с головой, после очередного провала, стала чуть меньше по времени, но не менее глубокой.

Во всём плохом есть хорошее, а во всём хорошем есть плохое. Ну, вы понимаете — инь-янь и всё такое. Хорошим в моей жизни было наслаждение. Наслаждение интернетом, книгами, едой, женщинами. Не обременял себя долгими отношениями, которые порождали зависимости, да и дружить старался по выгоде, ибо дружба, в моём понимании, должна приносить свои плоды, а если их нет, то она пустая и никчёмная, для неудачников.

И всё бы так и продолжалось в моей жизни, пока я не встретил у своего подъезда, на лавочке, одного странного деда.
Ах, да, совсем забыл представиться — зовут меня Вадим, как вы уже поняли мне тридцать пять и был я раньше убеждённым атеистом …
Но обо всё по порядку.

В тот сентябрьский вечер я возвращался с работы. На автомате прошёл мимо лавки, у подъезда, на которой вальяжно сидел какой-то моложавый старикан. Ткнул ключом в домофон, отчего тот недовольно запищал, открывая доступ к прохладному зеву подъезда. Дёрнул дверь на себя намереваясь войти, но был окликнут тем самым сидевшим у подъезда дедком.
Спускаясь по ступенькам крыльца к лавке, я смог рассмотреть пенсионера. Дедова борода была серебристо-белой, как и его длинные волосы, выглядывающие из-под бейсболки. Кавычки морщин, неровными короткими линиями расположившееся на уголках глаз, выдавали весёлый характер. Ладно сидевший на нём спортивный костюм, явно дорогой и хорошего качества, смотрелся немного вычурно для его лет, но выглядел дед бодрячком, молодился и был что называется «на спорте».

— Привет, паря! — сходу начал он.
— Здравствуйте, — я пытался вспомнить пожилого живчика среди жильцов своих каменных джунглей, но не мог.
— Вот хорошо, что ты домой торопишься, — дед не давал передышки на «подумать» и тоном, не терпящим возражений, продолжил — Ждёт кто?
— Да нет, не ждёт. Вы что хотели?
— Ты, любезный, присядь, присядь. Поговорить надо. Иж как орлом смотрит. Присядь говорю!
«Может ему поговорить не с кем или случилось чего?» — я невольно подчинился, примостился на лавку не сводя глаз со старика.
— Ты, мил человек, вот чего поясни. Когда жить-то собираешься? — дедок хитро прищурился.
— В смысле жить? — мои глаза стали чуть шире.
— Разве же это жизнь? Дом — работа — развлечения, развлечения — работа — дом! Всё о себе любимом, да о себе. Сидишь как сверчок за печкой — нигде не отсвечиваешь. Пора начинать! Жить-то!
— Да ничего я не сижу за печкой, — раздражаясь, я невольно вовлёкся в спор, — Вы вообще кто такой, чтоб такие разговоры разговаривать?
— Сынок, ты не горячись, не горячись. С виду-то малохольный, а поди ж ты, скалица умеет. Ты вот что, на-ка, возьми, — старик протянул мне вещицу, похожую на медальон с подвесным ушком, для ношения на шее.
Машинально, хватательным рефлексом, моя ладонь сжала неожиданный подарок.

— Что это? — от серебряного медальона, исходило приятное, еле ощутимое тепло. Увесистая бирюлька сплошь была испещрена чеканной вязью зерни. Я покрутил кулон и нащупал защёлку.
— Это ладанка. Открой, открой, не стесняйси — дед внимательно следил за моими действиями.
Раздался хруст, защёлка наконец поддалась моим клавиатурно-заточенным пальцам.
Ладанка раскрылась. На внутренней стороне было изображение ангела с парой белых перистых крыльев за спиной, вокруг головы сияющий ореол, а тело как будто источало сияние. Изображение было объёмным и, если долго на него смотреть, казалось, что крылья приходят в движение и фигура летит на тебя.
— А кто это?
— Это твой Ангел-Хранитель.
Я словно кролик, под взглядом удава, вглядывался и вглядывался в изображение.
— Дед, а для чего ты мне эту, как её, ладанку дал? — мой вопрос повис в воздухе, на скамейке у подъезда никого не было. Я вскочил, как ошпаренный, забежал за кусты, обрамлявшие лавку, но деда как ветром сдуло.
Тёплый вечер бабьего лета вступал в свои права, солнце передавало эстафету звёздам.
Я постоял немного, покрутил в руках медальон, ещё раз оглянулся по сторонам, высматривая пожилого хозяина подарка.

Ладанка. Приятная на ощупь, тёплая, то ли от ладони, то ли от того, что заключала в себе. Пожав плечами, я двинулся в подъезд. Дома положил медальон на трюмо в прихожей и пошёл ужинать. Пока ел, мысли возвращали меня к странному деду и ладанке, и чтобы хоть как-то переключить фокусировку внутреннего «я» с неожиданного дара, решил прибегнуть к самому чудодейственному для меня средству — выпить свежесваренный кофе.

 О кофе я знал всё! Ну или почти всё, начиная от минимальных тридцати способах приготовления, заканчивая тончайшими оттенками этого живительного напитка, зависящих от тысячи нюансов: региона в котором рос кофе, причём даже внутри одного региона он может отличаться в зависимости от местности, погоды в год сбора, времени сбора — собранный в начале или конце сезона, обладает слабым вкусом, в то время как собранный в середине сезона — наиболее яркий на вкус.
Мне вдруг показалось, что в комнате ещё кто-то есть. Знаете, так бывает, когда на вас кто-то долго и пронзительно смотрит.

Прервав ритуал с туркой, я обошёл квартиру, заглянул даже в санузел. «Чертовщина какая-то! Померещится же такое» — шумно выдохнув я вернулся к плите, поставил на неё турку и чуть убавил огонь.

Так вот, вкус кофе зависит ещё от кучи мелочей: от способов обработки (бывает сухая — только что собранные ягоды помещают под солнце или мытая — начинается с удаления мякоти с зерна, поэтому оно высушивается в собственной оболочке, так называемом «пергаменте»); степени обжарки (тут надо упомянуть, что каждому сорту кофе подходит своя степень обжарки), способа хранения (вакуумная упаковка или гигроскопическая), степени помола (время заварки кофе определяет степень помола, чем мельче смолот, тем быстрее он должен быть заварен, по этой причине помол для эспрессо машин более мелкий, чем для капельных кофеварок или фильтр-кофе) для тех, кто не знал — это прям целая такая стройная система, похожая на религию, со своим ритуалами и жертвоприношениями.

Аромат моего божества лился на всю квартиру. Как у бывалого кофемана, в предчувствии чашки эликсира временной вечности, у меня потекла слюна и закружилась голова. Первый глоток, он всегда маленький, ты как бы пробуешь то, что получилось, катаешь на языке как дорогой марочный коньяк и, если все ритуалы были выполнены с точностью заветов предков современных эфиопов, оттуда кстати родом кофе, ты, с удовольствием причмокиваешь губами и устремляешься за вторым глотком. Второй глоток уже более вдумчивый, более основательный, именно с ним солнце, накопленное зёрнами в горах, перетекает в тебя праной, переполняет энергией, выбрасывает эндорфины в нервную систему, заставляет думать о хорошем и непроизвольно улыбаться. Да что я вам тут рассказываю? Вы и сами всё знаете.

Смакуя кофе, я, казалось, словил эйфорию и переключился, но кофе кончился, а мысли опять повернули к деду и ладанке. Я дошёл до трюмо с зеркалом, взял ладанку в руки, стал внимательно разглядывать. На одной грани мне вдруг почудилась пылинка и я потёр. Не произошло ничего. Не было ни вспышки, ни фейерверка, город не погрузился во тьму. Но определённо что-то изменилось. Воздух стал плотным, спрессованным, тягучим. Я увидел, как свет от лампы расходится медленно, медленно; медленно отгоняя наступающую раз за разом тьму, как комар, до этого беспрестанно жужжащий где-то у уха, повис в воздухе и не двигал крыльями, как за окном деревья, до этого перешёптывающиеся друг с другом то падающими пожелтевшими листьями, то ещё имевшейся листвой на ветках, замерли как на фотографии и ни на миллиметр не двигались: ни одна ветка, ни один жёлтый лист.

Я попытался сделать шаг и у меня получилось. Весь мир замер, а я мог спокойно ходить! Первая мысль меня взнуздала, — «Чего я такого наварил, что так штырит с кофе? Вот это апгрейд!». Сразу, следом, промелькнула куча идей из фильмов, когда вот так всё замирает, а главный герой грабит кассы банков, подсматривает за женщинами, издевается над врагами, помогает друзьям. «Насколько же всё банально! Нет, надо потратить такую возможность на что-нибудь стоящее», — кутерьмой замелькали варианты. «Всё не то! Без бутылки не разобраться!» — я потянулся к своей заначке в выдвижном ящике шкафа, в котором был припрятан коньяк.

И в этот миг мой взгляд упал на зеркало трюмо. Из него пристально, не сводя глаз с меня смотрел я. Ну отражение, ну что тут такого, но что-то было в нём другое, чужое, не моё. Я одной рукой продолжил тянуться к заныканной бутылке, когда боковым зрением явно уловил, как тот, другой «Я», отрицательно замотал головой. Удивление переродилось в ужас, волной накрывший меня, и я вытаращился на своё отражение, цепенея. Но тот второй «Я» больше себя не проявлял — дисциплинировано, повторяя все мои движения. «Показалось? А моё ли отражение я вижу. В нём вроде бы всё как у меня, но всё по-другому. Вот, к примеру, рубашка: закатаны рукава, но двух первых пуговиц рядом с воротником нет; вот еле заметная родинка на подбородке, которую я сначала не заметил, и которой у меня отродясь не было», — мысли, белками в колесе, начали раскручивать мозговой коллайдер до немыслимых скоростей. «Я схожу с ума? Надо срочно выпить. Хрень какая-то. Причудится же такое, после трудового дня», — на лбу выступил пот. Я дотянулся до заветной бутылки, пошёл на кухню и взял стопку, которую тут же налил до краёв. Взяв её, я ещё раз посмотрел на зеркало:
— Ты кто? — почему-то шёпотом спросил я.
— Я твой прокурор-обвинитель, — по зеркалу пробежала волна, какая бывает от камня, брошенного в воду. Амальгама дрогнула и из зеркала вышел другой «Я». По зеркалу ещё шли круги.
Я даже сел.
Рюмка с коньяком так и осталось в руке…
Наконец я пришёл в себя:
— И в чём же ты будешь меня обвинять? — с вызовом в глазах спросил я.
— В твоей бесполезности! Никчёмности! Бездарности и лени! — слова другого «Я», выпущенными пулями впивались в сознание, с холодной решительностью следователя и судьи одновременно, уставился он на меня и продолжил, — Твоя жизнь никчёмна! Ты ничего не достиг! Ты бесталанная бездарность, которая ещё немного и будет топить себя в алкоголе! Ты профукал все свои шансы в жизни, чтобы стать влиятельным и большим человеком!
— А я, может и не хотел никогда быть «влиятельным и большим человеком» — передразнил я другого «Я».
— Для чего ты живёшь? Что ты делаешь на этой планете? Какую пользу ты принёс? Может ты сделал что-то для человечества? Совершил открытие? Может ты защитник природы? Борешься в поте лица в составе бригад Гринпис за чистоту океанов, а мы об этом не знаем? Я догадался — ты подпольно сдаёшь кровь в качестве донора, которую у тебя не берут, так как ты переболел желтухой! Или помогаешь голодающим в Африке детям? А может ты зоозащитник и спасаешь бездомных животных? Наверное, ты взял ответственность и у тебя появились дети? Да у тебя даже кошки! Даже кошки нет! — его слова врезались в моё сознание.
— Н-е-е-т, — от волнения я начал заикаться, но взял себя в руки, — В целом я не-е-е-плохой человек, меня хвалят на раб-о-оте, я-я-я н-е-е вор-у-ую, не наркома-а-ан.
— Не-е-е-плохой человек! — теперь другой я передразнивал меня издеваясь. Он засмеялся противным хрипловатым смехом: — Вы посмотрите на него! — он театрально развел руки и поднял их вверх будто обращаясь к кому-то свыше, повернулся вокруг своей оси, обводя взглядом невидимых присяжных, — Неплохой человек — это профессия? Призвание? Хвалят на работе? А что ты там делаешь, на этой своей работе? — он сделал шаг навстречу мне сидящему. — Спасаешь мир? Дудки! Ты перекладываешь там бумажки и пишешь свои отчётики! Ты лишняя, бесполезная деталь в этом огромном механизме социума! Ты хромой, больной и ненужный муравей в своём человейнике! Ненужная часть уравнения жизни! Та самая часть, которую по законам математики, столь тобой любимой, надо бы сократить!
— Как это сократить? В смысле сократить? — до меня стал доходить чудовищный смыл слов моего второго «Я». Я вскочил со стула и сделал пару шагов в сторону своего бывшего отражения:
— Нахрена меня сокращать! — Я-я-я ж-е-е ч-е-е-л-о-в-е-е-к! Я не ур-р-р-ав-нен-ие! Меня нельзя сокращать! — орал я. На лице «Я» расплылась самодовольная улыбка превосходства.
Я ударил без замаха, целясь в подбородок. Рука прошла сквозь второго меня, не встретив ожидаемого сопротивления, не раздался и характерный щелчок. Я стоял, переводя взгляд с рук на второго меня и обратно, не понимая, что происходит.
— Накося-выкуси! Ну что ударил? Ударил да? Силой решил спорить с правдой? Глаза она тебе колет? — второй «Я» опять засмеялся своим противным, глухим, прерывистым смехом. — Ты даже ударить толком не можешь!
— Дерись! Дерись как мужик! — я часто дышал, как после забега на сто метров, ток бил в виски, и я слышал, как бьётся моё сердце. По венам лился огонь, заставляющий дрожать кулаки, сжатые от ярости и беспомощности изменить ситуацию.
— С кем? С тобой? Чтобы что? Чтобы ты потешил своё Че-эС-Вэ и зализал раны? Ты всё равно уже отработанный материал! Шлак! Сократить!
— Да как же сократить то? — что-то внутри меня ёкнуло и сломалось… Руки безвольно опустились вдоль тела.
— А вот так сократить! Ты прожил достаточно, до этого дня, чтобы доказать на что ты способен! Уравнение твоей жизни решено! Тебе тут больше не рады, на этом шарике! Я приговариваю тебя: к сокращению!
— Со-кра-ще-ни-ю — по слогам повторил я. Моя голова, казалось, увеличилась раза в два, но в ней всё равно не укладывалось происходящее. Я сел на табурет.
— Да-да, именно! К сокращению!
Я смотрел на другого себя и не мог поверить в сюр, который творился прямо сейчас, тут, со мной. По инерции я посмотрел на свои руки, в левой руке была зажата ладанка, в суматохе схваченная со стола. По наитию я снова её потёр большим пальцем.

Где-то далеко, далеко, долго, долго и пронзительно звонил будильник. Сквозь приоткрытую штору ещё яркое, но осеннее утреннее солнце кидало лучи в мои закрытые глаза. Голова раскалывалась, как после похмелья. Дико хотелось пить. Я машинально встал, пошёл в ванну, открыл кран с холодной водой. Присосался. С горем пополам почистил зубы. В голове наступила пустота. Ни одной мысли. Мысленный вакуум. Только инстинкты. Они-то и привели меня на кухню — человеческая оболочка, которая вмещала меня, хотела кофе.

После второго глотка обжигающего напитка я начал возвращаться в себя, превращаясь в человека разумного. Вместе с прояснением сознания в голове начали жужжать мысли, сначала одиночные, шальные, потом всё чаще и чаще, пока не превратились в ливень: «Чем вчера всё кончилось? Что ещё за судья-следователь в моём лице меня же приговорил? Что за уравнение? Какое ещё сокращение?» — я посмотрел в зеркало высившееся над тумбочками трюмо. Оно как обычно стояло в прихожей — напротив входа в кухню. Сейчас оно отражало меня, сидевшего на табуретке, внимательно вглядывающегося в него, и делало вид, что оно ни при чём. «Ладанка! Точно! Была же! Где она?» — я отвернулся от зеркала и увидел на столе стоявшую початую, пузатую бутылку коньяка, возле которой лежала ладанка.

Я взял ладанку в руки, памятуя, что тереть грани медальона без нужды не стоит. «Что в ней такого особенного? Ну украшена она искусно, ну изображён там дядька с крыльями. А так обычная ювелирка», — я выглянул в окно, выходящее во двор, аккурат на подъезд. На лавочке у подъезда никого не было. Повернувшись на месте, я упёрся взглядом в часы, со стрелками, впившимися в девятку: — «Блин, на работу опаздываю! В четвёртый раз за месяц! Может пронесёт? Всё-таки шеф, любитель ставить задачи под конец рабочего дня, всегда до меня дозванивался и я частенько задерживался допоздна». Я бросился по-армейски натягивать джинсы, на ходу напяливая майку, вскочил в кроссы, сорвал куртку с вешалки и выскочил за дверь, одной рукой надевая куртку, а другой закрывая дверь на замок.

Не пронесло… Мой рабочий день начальника айти-отдела, в офисе крупной торговой компании, начался с оглушительных криков моего шефа — руководителя департамента, который устроил взбучку за опоздание. Я стоял и терпел оральный протуберанец, ожидая окончания бури, но она всё не кончалась. Чтоб хоть как-то скрыть ответную волну, зарождающуюся в моей душе, засунул руку в карман брюк. Пальцы нащупали ладанку.

— Вадим Александрович? — голос начальника сменил тональность и прозвучал вкрадчиво, я вздрогнул, — Вы ещё закурите при мне! — начальник указал глазами на руку в кармане. Гром голоса вновь набрал силу.
— Виноват, — и добавил вполголоса оправдываясь, — по привычке.
Потупив взгляд, вытащил руку с зажатой ладанкой. Я поднял голову. Передо мной высился мой начальник, разглагольствующий об отсутствии дисциплины, которая начинается с внешнего вида. Его начищенные туфли отражали лампы дневного света, острые стрелки на брюках могли разрезать бумагу, а над ними нависал огромный живот, второй подбородок налезал на первый и венчало эту фигуру — лоснящееся, то ли от пота, то ли от жира, лицо, перекошённое гневом. Присутствовала на нём и обязательная сбруя офисного стиля в виде костюма и галстука с заколкой. С заколкой… На заколке, ровно посередине рубиновый ромб цвета чёрной венозной крови с блестящей большой буквой «Т». «Вот он туз! Туз жизни — большой и влиятельный человек! Туз — власть! Туз — сила! Туз — деньги!», — мне вдруг так захотелось потереть свой подарок, чтобы всё это закончилось, прекратилось; всё, что так надоело: надоело слушать этот ор и отчитывание, надоел этот кабинет, надоел лофт офиса в виде аквариума, по которому рыбками плавает безропотный офисный люд.
Я непроизвольно улыбнулся и повернулся.

— Пошёл в-о-о-о-н! У-во-л-е-е-е-н! — крик начальника, через открытую дверь, забился по стенам кабинета, вылетел из неё, заметался по узким офисным коридорам и догнал меня в спину. Встреченные, в коридорах аквариума коллеги, пугливыми серебристыми стайками норовили ускользнуть в ближайший поворот лабиринта лофта.

Я шёл по улице и смотрел на дома, деревья, машины, новым взглядом, каким-то живым, взглядом, в котором был интерес к людям, к деталям. Вон воробьи, перескакивая с места на место, что-то чирикая, обсуждали на пожелтевшем, в зелёных островках, газоне. А вот кичливо прошла навстречу хозяйка чёрного пуделя, тянущего поводок. Сотни деталей, которые я раньше не замечал, наполняли меня новыми ощущениями. Щурясь от полуденного осеннего солнца, я подошёл к светофору. Горел красный.

Туз. Бубны. Власть. Сила. Шлак. Отработка. Туз. Шестёрка…Деньги. Нищета. Шестёрка. Туз… Сокращение…
Да пошло оно всё! И ладанка эта, будь она не ладна!

Я выкинул ладанку в услужливо распахнутую пасть урны у перехода.
Автомобили мчались пёстрым потоком, моргали поворотниками и заворачивали на перекрёстке. На пешеходный переход выкатился полосатый мячик, за которым бежала девочка лет пяти. Не помня себя, я бросился вперёд. В последний момент успел, повернувшись спиной к бамперам, несущимся навстречу, отбросить девчонку на тротуар. Пронзительное взвизгивание тормозов. Глухой удар. Недовольное бибиканье откуда-то издалека. Свет погас.
Пик… Пик… Пик… Пик… Пик…

Кардиомонитор исправно выдавал зигзаги сопровождая их писком. Я открыл глаза, тело ломило в каждой точке. Запах хлора примешивался к запаху больницы, вперемежку с запахом каких-то лекарств. Правая нога укутанная в гипс, висела на растяжке. Руки на распорках, не сдвинешь. Преодолевая слабость, пошевелил пальцами рук, затем ног. Вроде двигаются.

Высокая медсестра, белым жирафом, приоткрыла дверь палаты, заглянула на полкорпуса, посмотрела на меня и молча вышла. Через две минуты она вернулась с врачом. Высокий, худощавый, с морщинистым и утомлённым от недосыпа лицом, он взял одинокий стул и подсел ко мне. Внимательный взгляд доктора, сосредоточился на моих глазах.

— Как вы себя чувствуете, — врач взял моё запястье, нащупал пульс, — Хотя не отвечайте, хорошо, что в себя пришли. Так… Что у нас тут с пульсом? Ага. Понятно. Следите за пальцем, — он повёл пальцем из стороны в сторону, наблюдая за моей реакцией. — Голова кружится?
Я попробовал произнести: «Нет», но вышел какой-то сдавленный хрип. Я попытался отрицательно мотнуть головой. Вышло, конечно, плохо, но меня поняли. Врач встал и повернулся к медсестре:
— Лера, восемь миллиграммов морфина в инфузомат, на двадцать четыре часа, сто восемьдесят миллиграммов кетамина внутривенно. На трубе, поток десять литров в минуту, автомат. Контроль адэ, чээсэс, чэдэдэ, сатурации. В целом стандарт. Поспать ему надо.
Медсестра лишь кивала головой делая пометки в своём блокноте.
Врач выдохнул и снова обернулся ко мне, — Вы набирайтесь сил, тяжелая была ночка, можно сказать по частям вас собирали.
Сил и правда не было, тянуло в сон и без всяких морфинов. Укол я даже не почувствовал. Потолок закружился, завертелся и свернулся в точку.
День смешался с ночью, я совершенно не понимал какое время дня наступило и сколько дней прошло; я то просыпался, то засыпал; время от времени видел лицо медсестры, которое сменяло лицо врача, и картинка снова гасла во тьме полузабытья.
— Ну привет, паря! — тот самый дед, по своему обыкновению — «на спорте» и с лихо заломленной бейсболкой, из-под которой торчали серебристые вихры, придирчиво оглядывал палату интенсивной терапии, — во медицина до чего дошла! Кибернетика, одним словом. В руке у дела был стаканчик кофе, с выведенными красным маркером именем «Вадим».
Обойдя всю палату и внимательно осмотрев каждый прибор, он подошёл к моей койке.
— Ну как ты тут? — не дождавшись моего мычания продолжил, — Чувствую вот-вот должен проснуться, дай думаю к знакомцу подопечному в гости загляну. Вот, кофе тебе принёс, — дед снял крышку со стакана и по палате поплыл перебивающий всё и вся запах свежесваренного кофе, от которого мысли мои упорядочились, а палата перестала двоиться, — смотрю тебе намного лучше. Ничего, ничего, главное живой, а здоровье наладится, — старик поставил стакан на прикроватную тумбочку.
— Порадовал ты старика, и главное, что удивительно, быстро ты смекнул, что к чему.
Я изумлённо смотрел на этого пожилого спортсмена, по-хозяйски взявшего, стоявший у стены стул. Стул перекочевал к кровати и вот уже дед, довольно улыбаясь уселся на него, положил руку на кровать и продолжил:
— Ты, паря меня прости, что сразу всё не рассказал, но на то есть причины. Понимашь, какая штукенция. Нельзя ангелам всё людям разбрёхивать. Будущий будильник людской, должен сам до всего дойти: себя увидеть- понять, применить артефакт, а потом, по добру и сам — отказаться от применения. А что ты такой удивлённый то? То что спал долго в этой жизни, так, любезный, почитай многие спят, то что близко к сердцу всё воспринимаешь — так это, как у вас там, у компьютерщиков говорят — «Это не баг, а фича», я именно поэтому тебя и выбрал. Ты, паря, поправляйся, впереди теперь у тебя много работы.

Я только моргнул, а деда уже не было, стул как стоял у кровати, так и стоял, кофе дымился ароматом на тумбочке, а на кровати, на том месте, куда руку клал дед, поблёскивала ладанка.

Весна отшумела мартовскими штормами, апрельское тепло только-только захватило неукротимый Севастополь. Ветер доносил до обители крик чаек, круживших над прибоем в поисках добычи, да запах моря, шелестевшего вдалеке волнами. Море что-то шептало, на своём, только ему одному понятном языке, похожим на призывный шёпот женщины. Город был облит солнечным светом, начиная от плиточных тротуаров, по московской моде, травянистых островков, пиками ростков буравящих почву, блёской и манящей маковки Свято-Владимирского собора и купола Музея Христианства, увенчанного Хризмой, играющей на солнце бликами. Тень навершия музея, напоминающая кому причудливую бабочку, а кому летучую мышь, падала на Новый Херсонес, отображаясь на старой земле и новых зданиях древнего города, обрётшего вторую жизнь.

На подворье Свято-Владимирского Херсонеского мужского монастыря было немноголюдно. Вечер пятницы выдался спокойным, и последние паломники покидали обитель, спеша к автобусам.
— Братья и сестры, — дородный мужчина, лет пятидесяти на вид, с аккуратно подстриженной смоляной бородой, обратился к паломникам в автобусе, — поскорее рассаживайтесь, проверяйте своих соседей, на месте ли они, если кого не хватает — говорите.
— Пётр Никодимыч! Пётр Никодимыч! Мого соседа нет! Парень со мной сидел, а сейчас нет, — пожилая женщина удивлённо посмотрела на церковного старосту своего прихода и театрально развела руками.
— Марьванна — дородный мужчина выпростал руку вперёд с открытой ладонью и сделал успокаивающий жест, — Спасибо! Разберёмся. Остальные все на месте?
Ответом ему были тихие разговоры рассевшихся по местам паломников и паломниц.
— Ну с Богом, — Пётр Никодимович обернулся к водителю китайского чуда пассажирской мысли и кивнул.
Автобус начал разворот, словно корабль, отчаливающий от пристани-стоянки и устремившийся на выход из бухты, набрал скорость выезжая на шоссе.
Староста привычно плюхнулся на переднее кресло рядом со своим помощником, достал платок и оттёр пот со лба и шеи.
— Да трудником он остался, при монастыре, — староста постарался погасить немой вопрос в глазах помощника, — просил не говорить никому. Я его к келарю отвёл, пока вы на экскурсии были.
Помощник кивнул.
— Хороший парень, — Пётр Никодимович расположился поудобнее, и расслабился.
Оба измаялись за дни паломничества, которое заканчивалось в херсонской обители и автобус на всех парах спешил в Москву.

Февраль 2025 г.

***

Куренёв Алексей Михайлович – прозаик, член Союза писателей России (2024г.), член Совета по Прозе Союза писателей России. Родился в Самаре. Живёт в Челябинске. Окончил Ульяновское высшее военное инженерное училище связи факультет радиосвязи (1998г.). Окончил Самарскую государственную академию путей сообщения (2003г.). Выпускник Литературных курсов ЧГИК (рук. Н. А. Ягодинцева, 2018г.). Лауреат Второго областного литературного семинара «Сочинительный Союз» (2022г.), финалист X-го Архангельского межрегионального литературного конкурса им. Александра Грина (Гринфест «Остров надежды», 2023г.). Студент Литературного института им. А.М.Горького (2023г.). Финалист Всероссийского литературного конкурса «ГЕРОЙ», совместного проекта Министерства обороны Российской Федерации и Национальной Ассоциации Драматургов «Творческая среда МоноЛит» (2024г.).

Автор публикаций на сайте Ассоциации писателей Урала (2018г.) и на сайте «Российский писатель» (2018г. и 2023г.). Автор публикаций в сборниках и журналах: «Мир внутренний: литература, основанная на психологии» (Волгоград, издательство «Перископ-Волга», 2022г.) и «Царицын» (Волгоград, издательство «Перископ-Волга», 2022г.); ежемесячный журнал «Ротонда», (Киров, 2023г.); журнал «Невский альманах» (Санкт-Петербург, 2023г.); альманах «Южный Урал» (Челябинск, 2023г.); альманах «Солнечный Круг» финалистов литературного конкурса им. Л.И. Ошанина (Рыбинск, 2023г.); альманах «Остров Надежды» финалистов конкурса Гринфест «Остров надежды» — 2023 юбилейного десятого сезона (Архангельск, 2023г.); литературный журнал «Бельские просторы» (№12 2023г.); военный литературно-художественный журнал Министерства Обороны РФ «Воин России» (Советский Воин), (№3, 2024г.); Литературно-художественный и общественно-публицистический журнал «Краснодар литературный» (№2, 2024г.); журнал «Волга–XXI век», (№4, 2024г.). Сценгазета (нтернет-журнал Национальной Ассоциации Драматургов 2024г.), Литературный альманах «Творческая среда МоноЛит» (2024г.), Культурно-просветительский и литературно-художественный журнал «Родная Ладога» (2024г.), журнал «Подвиг» (№9, 2024г.). Русский литературный журнал «Молодое око» (2024г.).

Принимал участие в работе IX Межрегионального совещания молодых писателей (Челябинск, 2018г.), во II Всероссийской научно-практической конференции по литературно-творческой педагогике, XII Всероссийском совещание молодых писателей (Челябинск, 2022г.), принимал участие в V Всероссийском совещании молодых литераторов в Химках («Химки») (г. Химки, 2022г.), принимал участие в организации Форума молодых писателей г. Челябинск (Челябинск, 2023г), принимал участие в организации фестиваля им. Л.И. Ошанина (Рыбинск, 2023г.), принимал участие в организации Фестиваля новых литературных форматов «Молодой Пушкин» и Всероссийского литературного форума Союза писателей России «в Химках» (Химки, 2023г.), принимал участие в организации фестиваля им. Л.И. Ошанина (Рыбинск, 2024г.), принимал участие в организации Форума молодых писателей г. Челябинск (Челябинск, 2024г), принимал участие в организации, был мастером в семинаре прозы фестиваля «Посадский Экспресс» (Сергиев Посад, 2024г.), принимает участие в организации, член жюри и мастер в семинаре прозы фестиваля «Яблочный Спас» (Ярославль, 2024г.).