МЫ ВЕРНУЛИСЬ В БЕЗЛЮДНЫЕ ХРАМЫ. СТИХИ СОВРЕМЕННЫХ ПОЭТОВ ПРИДНЕСТРОВЬЯ
Приднестровье – узкая полоска земли вдоль Днестра и одновременно – большой и прекрасный мир. В декабре здесь светит почти весеннее солнце, река пахнет южным морем, люди улыбчивы и открыты. Но многочисленные памятники героям разных войн, прошедших по этой земле за последние два века, напоминают о том, что здесь одно из узловых для русской истории мест.
В сентябре этого года исполнилось 30 лет с момента образования Приднестровской Молдавской Республики.
Об этом юбилее в российских СМИ вспомнили вскользь. А между тем, ведь именно здесь на приднестровской земле началось стихийное народное сопротивление поощряемым с Запада попыткам раздробить, а потом и уничтожить Русский Материк.
В 1992 году здесь лилась кровь защитников Приднестровья, не желавших отказываться от общей с Россией судьбы. Об этом хорошо помнят на этой богатой талантами земле. И в стихотворениях приднестровских поэтов нет-нет да отразится то грозовое время.
Журнал СОТЫ представляет поэтическую подборку современных авторов Приднестровья. Уже из неё легко понять, как близки нам, живущим в границах современной России, жители этой прекрасной земли.
Леонид Литвиненко
Реквием
Гремит в груди неистово гроза,
И мучает бессонница недаром.
Мне застилает прошлое глаза
Горячим дымом от больших пожаров.
Горит июнь. И в пламени огня
Спрессованы минуты и мгновенья
Того войной оборванного дня,
Что пал на город мой зловещей тенью.
Измерить горе временем нельзя.
Ведь и сейчас я не могу поверить,
Что гибли в том горящем бэтээре
И Саша Дузь, и все его друзья.
И выплывают вновь из темноты
Пугающие заревом рассветы.
Стоят на шумных улицах кресты,
Как боль того расстрелянного лета.
И всё опять: и кровь из-под бинтов,
И взрывами расколотые ночи,
И крики раздирающихся ртов,
Когда терпеть, когда молчать нет мочи.
И до сих пор в нависшей тишине
Напоминают мне о хрупком мире
Пробитая картина на стене
И гильзы, что собрал в своей квартире.
…Вновь тихая прохлада у реки
Окутывает мягкие закаты,
И падают на землю лепестки,
Как падали защитники когда-то.
Печаль Бендер! Не отпускаешь ты!
Всё это в нас, под сердцем, где-то близко!
И люди круглый год кладут цветы
На улицах к подножью обелисков…
Елизавета Ковач
25-летию войны за независимость Приднестровья посвящается
Я сегодня проснулась в слезах…
Вой, смерть, боль…
Сгустки крови в моих волосах –
Девяносто второй…
Спит на мне, заменяя плед,
Как тут спать?
Слышен крик, слышен стон, слышен бред…
Двадцать пять
Лет прошло.
Всё глотают снег
Жженым ртом
Те, кого рядом с нами нет,
Мы живем…
Для чего? Чтоб растить детей
Для войны? Чтоб в глазницах живых полей
Видеть сны?
Не удержит моя кровать
Эту грусть,
Как дышать? как забыть? как спать?
Я боюсь…
Той вины —
Я ведь вижу их наяву!
На горелых костях страны
Я…живу…
***
Родина – о героях молва,
Ее знают и стар, и млад
Плачет трава полужива,
Ведь солдаты под ней лежат…
Родина – это где-то в душе,
Там, где совесть живет и грусть,
Это много «я не могу уже»,
и одно»дай силы, прорвусь»…
Это быть на щите и упасть сотню раз
В городах, глотающих смог,
Лишь она меня ждет, льются слезы из глаз,
По щекам на родимый порог…
Это первый пронзительный крик журавлей,
Вернувшихся поздней весной,
Это запах цветущих гречаных полей,
Зовущий, нас, грешных, домой…
Это маковки церкви над быстрой рекой,
Хлеб из белённой печи,
Это свечки за здравие и упокой
И с целебной водой ручьи.
Это выросший с нами смешанный лес,
С колодцем на каждом пути,
Родина… это бабушкин крест,
К нему можно просто прийти…
Путь
Вешняя непогодица…
Перистый гололед…
Знаю, что Богородица
Верит в меня и ждёт.
Лестница, словно «Лествица»…
Щиплет лицо мороз…
Старший — за руку держится,
Младший — мне дышит в нос.
Тихая, полусонная,
Просто совсем ничья…
Под колокольными звонами…
Господи – это я!
Принял уставший батюшка
Исповедь без затей.
Слёзы смахнула варежкой,
И обняла детей.
Антонов Николай
Requiemaeternamdonaeis покой вечный дай им
Николаю Гришину
моему другу, павшему в бою за независимость ПМР
Живым венком у обелиска,
Едва надгробия касаясь,
Склонилась ива низко-низко
И, ни на миг не унимаясь,
Скорбит, оплакивая близких.
—————————
У печали в извечном плену
Изливается ива слезами,
Предавая проклятью войну.
Ветерок пролетающий замер.
Боль утрат не убыть, не унять.
И горит память пламенем вечным,
Как жена и как Родина-мать,
Плачет ивушка по-человечьи.
Огоньком негасимой свечи
И молитвой помянем погибших.
Всех, минутой молчанья почтим,
Больше жизни свободу любивших.
Ой ты, ветер, летишь — улетай,
И, когда будешь под небесами,
Встретишь друга, привет передай
И скажи: «Приднестровье — за нами!»
———————————-
И ели до небес, колонной,
Стоят в почётном карауле…
Виват коленонепреклонным,
Они в бессмертие шагнули!..
Валерий Овчарук
Ровеснику победных дней
Мы знали меру в любопытстве к ним,
Отцам и матерям, в боях не павшим.
И не от них – из песен, хроник, книг,
Мы узнавали цену жизни нашей.
Мы видели колодцы близких глаз,
Сияющих рассветною капелью,
А руки, огрубевшие без ласк,
Нас чутко обнимали и теплели.
Их молодость нам подарила жизнь,
А новостройки — блага, мира счастье…
Советскими с тобой мы родились,
Советскими и нынче величаться.
Но иногда, ровесник мирных дней,
Ровесник мой, любовью их рождённый,
Мы всматривались пристальней в людей,
Скрывающих мучительные стоны.
И обострялась боль былой войны,
От ран, потерь она врывалась в будни
И в День Победы, в праздники весны
Вскипала боль израненных их судеб.
Не из металла души их, нет, нет,
Но дух и вера были крепче стали,
И потому так трепетно конверт
От нас они из дальних далей ждали.
Десятки раз перечитав письмо,
Разглаживали тонкие листочки
И складывали в стопочки, в комод
Или ещё куда-то под замочки.
Романтики неведомых путей,
Мы мчались к новым звёздам и рассветам
И Родиной советскою своей
Одеты были всюду и согреты.
Всё меньше их, отцов и матерей,
В боях победу нашу отстоявших,
Их боль всегда живёт в душе моей,
Ровесник мой, за ту Отчизну нашу.
Всё громче гимн России, всё слышней
Слова и звуки Родины советской.
Где б ни был ты, ровесник славных дней,
Ты слышишь гимн и радость бьётся в сердце.
Долна
С утра не слышно музыки рояля,
Который помнил гения тепло,
Среди гостей почтенных в доме Ралли
Поэта слово в душах ожило.
Рояль молчал, усталый обветшалый,
А за окном, тревожа неба высь,
Цыганская вещунья куковала,
Любви и славе продлевая жизнь.
Здесь двести лет пророчицы — кукушки
Зовут к поэту вдохновенный люд
Пройти тропой, где шел с Земфирой Пушкин,
Где в тишине поэзии приют.
И я иду с тунгусом и калмыком
Тропой незарастающей к нему
Среди разноязыких, разноликих
Гостей открытых сердцу и уму.
Здесь творчество великого скитальца
С цыганским вольнолюбием слилось…
Жив в кодрах дух его, в зелёном царстве,
Дубов и клёнов, сосен и берёз.
Для солнца и любви столетий мало.
И я, любовью к гению влеком,
В лесном убранстве долнинского зала,
Стихи твержу над вечным родником.
Журчит родник Земфиры многозвучный,
А бронзою окованный поэт
Кукушке внемлет, грустен и задумчив,
И стих о воле мне читает вслед.
На копне
На копне, как на диване,
С молдаванкой молдаванин
То целуются, то пьют,
То смеются то поют.
Звёзды плещутся в бурлуе,
Парень нежит чуткий флуер.
Сырба, Дойна, Пеленица…
Флуер звучный, будто птица,
К небу музыки полёт,
Звёзды яркие с высот
В аромат вина слетают,
Под луною Днестр сверкает,
А в разрывах тишины
Всплески волн его слышны.
Обрести такое счастье
Только любящий и властен.
Эту музыку любви
Учат слышать соловьи.
«Оф-оф-оф»,-поёт девчонка,
Вторит песне флуер звонкий
Всем кто любит и любим
Соловей пропел свой гимн.
Акулина Тамм
Помнишь
Детям Донбасса посвящается
Белые ангелы тихо летели
Над изувеченной мёртвой землёй,
Тихо шептали – мне ли? тебе ли? –
Что нам пора возвращаться домой.
…Мина провыла пронзительно-тонко,
Небу навстречу рванулась земля…
…Мы пролетаем над чёрной воронкой.
Помнишь, тут жили – Ты…Или я…
Танк повернул в нашу сторону башню,
Можно над ним без опаски проплыть…
Глупый! Ведь нам уже больше не страшно,
Нас уже больше не могут убить!
Вон у калитки распахнутой слива
Мокнет под серым нелетним дождём,
И под скамейкой лежит сиротливо –
Синее с красным – ведёрко моё…
Плавает в луже разорванный мячик…
…И, в облаках невесомо паря,
Кто-то из ангелов тихо заплачет…
Кто-то заплачет– ты… Или я…
Ольга Молчанова
Ему вовеки не бывать седым!
Деду моему посвящаю…
Не выносила раненых из боя,
Не шла в разведку по глухим местам.
Но почему, седой солдат, с тобою
Иду к могилам, подхожу к крестам,
Несу цветы к усталым обелискам,
Роняю руки в скорбной тишине?!
На той войне я не была и близко,
Но отзвук грозовой живёт во мне.
Живёт во мне невыносимой болью,
Как будто я изведала вполне
Фашистский гнёт, бомбёжку и неволю,
Была убита пулей на войне…
Нет, не лежала я в воронке скользкой,
Не падала убитой – дед упал.
Он на земле чужой далёкой польской
В цветах нерусских алых утопал.
В сырую землю скорбную положен, —
Безусым он положен, молодым!
На тридцать лет мой дед меня моложе,
Ему вовеки не бывать седым!
Павел Сушко
Миус-Фронт
За рекою Миус – малый Сталинград,
За рекою Миус – вгрызлись в землю трое
Рано повзрослевших, молодых ребят.
За рекою Миус, шла разведка боем.
Не было другого выхода прорваться –
Фронт вокруг окопа, пулемет один.
За рекою Миус – был приказ держаться
Роте против армии, — «Что же, поглядим!
Высота ведь наша, веселей ребята!
Остановим танки, и пойдем вперед!»
За рекою Миус – в полный рост, как надо,
Встал в атаку с песней, доблестный Морфлот.
В лентах бескозырок разгулялся ветер,
Рота не считала танковых атак.
Высоту отдали только на рассвете,
Там штабные знают, что пошло не так.
Фронт прорвали позже, через год примерно.
После Сорок пятого, в четь боев тех мест
Был поставлен памятник – якорь, в восемь метров.
Говорят, что издали он похож на крест.
Аджи-Мушкай.
«…Но, клятву всем дыханием запомня,
Бойцы, как в бой, ушли в каменоломни…»
Сельвинский И.Л.
Грозные своды каменоломен
помнят.
Толпы, блуждающие во тьме,
стоны.
Люди, что больше похожие
на
Статуи, лица их серы.
Статуи – Люди, не знавшие сна.
Гордость и смелость
в каждом –
На выдохе пулю лови, на вдохе –
яд.
Люди как статуи, грозно и молча
стоят.
Грозные своды давят и сводят
каменность плеч.
Люди как статуи,
каменоломни,
Керчь.
Алексей Захарчук
Погаснет свет
Погаснет свет, распавшийся на части.
Уснёт вода, задетая крылом.
Я строю стену. Не успев начаться,
она уже обречена на слом.
Я строю дом, пока верна рука мне.
Смотрю за ним, пока глаза верны.
И слышу я, что в стройном этом камне
свои часы уже заведены.
Промзона
Над дымящей вечерней промзоной,
там, где шелеста птичьего нет,
обостренным морозом пронзённый,
бездыханный колеблется свет.
Там, где в небо врываются трубы
и трубят неизвестно о ком,
кирпича огрубелые губы
исцелуют меня целиком.
Где пустуют развалины мрака,
где дыханье попало в тюрьму,
человеческим взглядом собака
провожать меня будет во тьму.
Диана Федорович
Смерть Пана
Где-то в роще играл на свирели
Бог-сатир, козлоногий бес.
А в дубравах баллады старели,
И старел вместе с ними лес.
Осыпается, крошится мрамор,
Зарастают колонны плющом.
Мы вернулись в безлюдные храмы,
Пряча лица, тела под плащом.
Здесь когда-то звенели кифары,
Но теперь тишина, тишина…
Помнят храмы грабеж и пожары,
Позабыв ароматы вина…
И рыдают леса тихой ночью,
Словно нет им покоя от ран.
Ведь когда-то сказал один кормчий,
Будто умер великий Пан.
И покрытые пылью руины
Умирают не первый год.
Шли мы лесом, и в гордые спины
Дул нам ветер, толкая вперёд.
Мы молчали. Баллады не пели,
И молчал вместе с нами весь мир.
Этим утром играл на свирели
Козлоногий и пьяный сатир.
Винная вина
Я вновь и снова виноват.
Мне нет прощенья. Есть прощанье.
Вгрызаюсь в кислый виноград,
Как Ева — в яблоко познанья.
По венам медный сок течет,
Он как слова. А я как повесть.
И мед из виноградин пьет
Оса, похожая на совесть.
Запретный плод и чувств союз —
И ос кормить теперь уж нечем.
У меда нынче горький вкус.
Я пью вино с виной весь вечер.
