ПОСЛЕДНИЙ ПАТРОН

В иные дни, как от утруски,
в иных в ущербе ум и дух.
«Сейчас мне стыдно, что я русский», –
пропел ещё один петух.

Не крякнуть бы, как от пластида,
от ложного стыда тебе!
Что русский ты – мне тоже стыдно.
Содольщичек по стыдобе!

 

ПОМОЩНИКИ

У Бога в мире дел – без счёта,
немерено, и потому,
чтоб ладилась Его работа,
нужны помощники Ему.

Тому подай, того помилуй,
от самого себя спаси…
Бесчисленных имён, фамилий –
прямой учёт на небеси.

Но ведь и мир – не только жатва,
чай не без делателей он.
Найдёт небесная держава
и тысячу, и миллион.

А надо – и таких разыщем,
кто врежет, разбивая в хлам:
кому – по рылам да рожищам,
кому – по шеям да хохлам.

 

СИЛЬНЫЙ

Старшие младших всухую разносят в футбол во дворе на «коробке».
Но к малышне прибивается тот, чьи движения явно не робки,
и с усилением слабых приходит конец перевесу былому.
Сильный играет за слабых. И это надменных приводит к облому.

В том же дворе гопота «очконоса» подолгу щемит и помногу.
Но кто-то неравнодушный приходит затравленному на подмогу.
И огребают задиры по полной, по самые-то «апельсины».
Сильный играет за слабых. Ведь сильный – за слабых. На то он и сильный.

Бьёт по кварталам жилым артиллерия – да из жилых же кварталов.
Старых и малых выносят спасатели мёртвыми из-под завалов.
Сильному ли в стороне оставаться? Ему ли порочиться «сливом»?
Сильный приходит – и прежнего пуще становится страшно трусливым.

Сильный не злится, не мстит, не бесчинствует, не заряжает с размаха.
Сильный миры за шесть дней созидает чудесно из духа и праха.
Сильный – Небесный он Царь или нищий скиталец, рифмач или лабух –
сильный встаёт за гонимых и кинутых. Сильный играет за слабых.

Сильный не жаждет величия, власти, могущества, чести и славы.
Сильный играет за слабых, печётся о слабых и гибнет – за слабых.
Тот же, кто сам за себя и душой всё по яминам да по низинам,
пусть же зовётся, как хочет, но только не сильным. Только не сильным.

 

ПОСЛЕДНИЙ ПАТРОН

Его готовили, как надо:
когда враги со всех сторон,
себе – последняя граната,
последний – для себя – патрон.

И час последнего патрона
не задержался, как назло,
когда от вражеского дрона
гранатой ногу разнесло.

И выпустил в себя последний
из собственного калаша.
И что теперь? Наветы, сплетни?
Как упокоится душа?

В окопе остывает тело
на всё готового бойца,
что бился смело и умело
за Духа, Сына и Отца.

Он больше не рванёт в атаку.
Прости же, Господи, его

за редкую его отвагу,
за дух, звеневший тетивой.

Была ли верной установка –
не попадать в полон к врагу?
А ведь из-за неё неловко
и в вышнем может быть кругу?

Не ждут по чётным и нечётным
себе подобного конца.
Встречайте, вышние, с почётом
непобеждённого бойца!

Никто его уже не вынет
из красного – в сердцах – угла.
А пуля та – прошла навылет
и в небе звёздочку зажгла.

 

ВЕТКА

Разгулялся буйно ветер на юру.
Раскачалась ветка ивы на ветру.
Ох, не обломилась бы ты, ветка,
под напором бешеного ветра.

Разгулялась бурей злоба во степу.
Разбрехалась – на язык бы ей типун,
на каком – калякай не калякай –
ветка называется «гиллякой».

Разгулялась бурей злоба в черепах.
Раздраконила округу в пух и прах.
Разберись теперь, кто первый вякнул
это: «Москаляку – на гiлляку!».

От злодейства нет природе барыша.
Так откуда эта чёрная душа,
что себе для чёрного же дела
наперёд «гiлляку» приглядела?!

Исподлобья злобно, хищно и хитро
мир оглядывает чёрное нутро,
и на всё, что в скверне не лежало,
смертоносное наводит жало.

Ох, ты ветка, «гiля», беды без числа!
И зачем же ты на иве проросла?!
Для того ли, чтоб когда-то, ветка,
виселицей стать для человека?!

Где ты, первый звавший вешать и карать?
Вон в степи лежит откликнувшихся рать.
Бачиш? – на гiлляцi не людина,
а скажена вiд злоби країна.

Если кто-то не скумекал, подмогнём:
злобным словом, камнем, залповым огнём
не швыряйся: прилетит ответка.
Злоба, буря – обломилась ветка.

 

ОТСТУПНИКАМ

Плохие вести я несу для вас, панове.
Недолго красоваться вам ещё в обнове –
тактической, с господского плеча.
Широкое открыто перед вами пекло,
и вы сигаете в него освирепело,
открывшего кляня и сволоча.

 

Вы – как аммонитяне, амаликитяне
и прочие: небытие вас так и тянет;
всё та же кровожадность, гонор тот.
Вот вам поклонники ваала и молоха.
Для них всё кончилось когда-то очень плохо.
И вас, поганцев новых, то же ждёт.

И тех служителей ваала и астарты

не просто так изжили мировые карты.
Изводится озлобившийся род.
А вы, паны, чего себе «наванговали»?
Ну да, из морока-то вырвешься едва ли,
когда кровавых дел невпроворот.

 

И те хеттеи, аморреи, хананеи
«во время оно», видно, так осатанели,
что и земля стерпеть их не смогла.
Вот и по вам, панове, злыдни, душегубцы,
давно тоскуют в пекле цепи, плоскогубцы,
трезубцы да кипящая смола.

А вы всё кровью заливаете «вотсаппы».
Но не кончаются «проклятые кацапы»,
как ни пыхти заморский господарь.
И вновь мечом своим Творец избрал кого-то
для истребления, а не для укорота
язычников кромешных, как и встарь.

Отступники, клеймённые арийским чёртом!
Самим не жутко ли под солнцем вашим чёрным –
предвестником народных похорон?
Безумству вашему, паны, предел не виден…
А не опомниться ли, вроде ниневитян,
пока не пересёк пути Харон?

 

ОСАДКИ

Осадки в виде снега и дождя,
земли и пепла
наваливает яростно вражда.
Привет из пекла.

Враждою мир и хаосом объят,
во зле поскольку.
Снаряды и мгновения летят,
летят осколки.

Осадки в виде битого стекла,
огня и стали,
больные души, мёртвые тела –

привычны стали.

А за межой в бетоне и броне –
вражина лютый.
На той, объятой злобой, стороне
неужто люди?

Как будто жахают наверняка
те, из геенны.
И нет спасенья ни для мирняка,
ни для военных.

Осадки в виде жести и свинца.
«А в виде манны?» –
вопрос в окопе мучает бойца.
Мечты обманны.

Горюют по подвалам старики:
«За что нам это?!»
Кранты всему уже не далеки,
по всем приметам.

Смотри: на нас уже метеорит
летит из бездны!
Не так ли с нами – тщетно – говорит
Отец Небесный?

 

ГОЛУБЬ МИРА

Посмотрите! – слышно крики, – Посмотрите,
кто летит над миром по крутой орбите!

Посмотрите, кто-то с орбитальных кручей
устремился прямо к нам звездой падучей!

Голубь мира! – снова крики, – Голубь мира
к нам явился из надмирного эфира!

И тотчас же понеслось по всем каналам,
по экранам и сетям – большим и малым:

 

Посмотрите! Голубь мира! Посмотрите! –
на фарси тебе, на хинди, на иврите.

И раззявились в отчаянном восторге
миллиарды на закате и востоке;

разомлели разом розовые пони,
удручённые от ненасытной бойни,

от взаимной мести, от всеобщей брани,
от мясни всемирной и кровавой бани.

Но нашёлся некто до того критичен,
что заметил странное в обличье птичьем,

да не замер в ужасе благоговейном,
а с другими поделился откровеньем:

– Клюквы клюв у миротворца багровее
а из клюва – будто адским жаром веет;

искры мечутся глазами налитыми,
и по-грифьи он позыркивает ими,

с каждым новым зырком будто свирепея;
и ножищами его сверкают перья

так, что, кажется, махни крылом булатный –
и в лоскутья рассекутся даже латы.

Подлетел к тому пернатый гражданину
и склевал его, как ягоду малину.

Голубь мира! Голубь мира!.. – вопли эти
между тем катились дальше по планете.

 

СОН ПАТРИОТА

Родина приснилась патриоту.
Тот же взор, усвоивший заботу.
Тот же плат узорный до бровей.
А сновидец – правового правей.

Светлый лик её непреградимо
вдруг явился из огня и дыма
и, как будто прыснул тучу стрел,
на сновидца строго посмотрел.

И вещала Родина в печали:
– Лучше бы меня не замечали,
лучше бы оставили в пыли,
чем на место Бога возвели.

Лучше бы забросили, забыли
в гуще грязи, мусора и пыли,
чем варганить в этой гущине
капища да идолища мне.

Как бы, детки, вы ни упирались,
всех и вся превыше, «юбер аллес»,
или, как у тех, – «понад усе»,
да не быть на вашей мне «тусе»!

И на веки вечные отныне
да не стану я для вас, родные,
совести превыше и любви,
даже если утону в крови!

Да удержит же в пылу багровом
надо мной Стоящая с покровом
тех из вас, кто гордостью маним,
от уловок с именем моим!

Вот какую предъявила ноту
Родина с чего-то патриоту.
Но проснулся на рассвете он,
и забылся неприятный сон.