ИНОЕ ЦАРСТВО ХРАМА АНДРЕЯ РУБЛЕВА
Общение с творческими людьми всегда доставляет мне истинную радость. Именно поэтому я с удовольствием откликнулась на приглашение Анастасии Черновой поучаствовать в мероприятии, организованном неравнодушными людьми — прихожанами Храма Андрея Рублева. Неподалёку от храма расположился дом-причта,где и предполагалось провести встречу, посвященную творчеству Николая Рубцова в рамках духовно-нравственного проекта “Основы русской культуры”. Анастасия Чернова должна была представить здесь свою книгу “Долина детства”и прочесть лекцию. Забегу вперед, чтобы сказать, что за формальными словами – лекция, проект, презентация,получилась живая и теплая встреча самобытных, но простых русских людей.
Вот мы заходим в Дом-причту. Справа от входа нас встречает икона Божьей Матери «Геронтисса» или,как ласково называет ее батюшка ,«Старица». У отца Владимира доброе, располагающее к себе лицо, он приветствует нас, благословляет, потом рассказывает историю иконы: она побывала на Афоне, ее обносили крестным ходом вокруг монастыря Пантократор, и вот чудеснейшим образом она оказалась в этом месте. У батюшки интересная манера говорить – искренне, неторопливо, слова будто рождаются из глубин его сознания, произрастают, как что-то живое на земле, они – отражение его внутреннего мира. Отец Владимир раньше служил с Димитрием Смирновым в Храме Благовещения Пресвятой Богородицы. Потом был переведен в новую вотчину – Церковь Андрея Рублева – деревянный храм, построенный по городской программе «200 Московских храмов». Здесь он собрал общину, объединив людей общим делом.
Невольно обращаю внимание на обстановку помещения: на стенах – картины в реалистической манере, в витринах больших окон – фарфоровые статуэтки и кувшин авторского исполнения, стилизованные игрушки – машинка Зингер и тряпичные куклы. Недавно здесь открылась творческая мастерская старейшего в Москве Учебного комбината «Мастерица». Из узкого прохода в коридоре выглядывают вещички бытового характера – чемоданы, рамы, бумажные папки, остатки строительной плитки. Батюшка объясняет этот творческий беспорядок – среди его прихожан много художников. Рядом два жилых Дома Художников – розовый, фасадом обращенный, и серый, стоящий торцом.
Поэту Коле Рубцову здесь бы явно понравилось. Любил он такую неприукрашенную действительность. Забрел бы в какой-нибудь укромный уголок со складируемыми вещами, принял бы там сто грамм из треснутого граненного стакана, потом, ссутулившись, сел бы вполоборота к публике, и глядел бы отрешенно в высокое прямоугольное окно, любуясь городским пейзажем из высотных домов, выстроенных на месте старинного парка. А в душе бы его зрело новое стихотворение.
Вот так же на одной из картин здесь нарисована пожилая деревенская женщина. Мы видим только ее спину, лицом она обращена к окну с резными ставнями, за которым шумят березки, будто вздрагивающие от ветра, как спина этой женщины от затаенной тоски. «Я люблю, когда шумят березы…»
Однако здесь,в доме-причте, многое по-домашнему: женщина в длинной юбке и поддевке протирает пол, не стесняясь нас, другая хлопочет возле большого полированного стола – готовит чай и раскрывает пачки с печеньем. Потихоньку подтягиваются гости, помогают двигать мебель, расставляют полукругом в 3 ряда стулья. Все готовятся прикоснуться к тайне поэзии Николая Рубцова.
Анастасия Чернова рассказывает о жизненном пути Николая Рубцова, потом плавно переходит на его творчество. Говорит о традиционности образов поэта и вместе с нами пытается понять, почему эти образы так близки русским людям? Я вглядываюсь в слушателей. Это, в основном, женщины средних лет и пожилые, с гладко уложенными волосами и ненакрашенными лицами, одетые в шерстяные, вязанные своими руками вещи, с накинутыми на плечи павловопосадскими платками. Традиционная русская публика. Да и образ самого лектора Анастасии традиционен для русской классической литературы: скромная девушка с застенчиво опущенными глазами, с неторопливой и доверительной манерой речи. Она и рассказывает, и читает стихи, и поет. Иначе и быть не может: поэзия Рубцова так напевна. И Настю поддерживают: прихожанин Сергей и отрок алтарник Александр поют на стихи Рубцова, а Данила из тверского села Шоша подыгрывает им на баяне. Я пытаюсь поймать взгляд мальчика-алтарника, улыбаюсь ему. Но он отводит от меня свои грустные глаза, он уже приобщился к иным ценностям, поэтому предпочитает внешним любезностям погружение в поэтическую обстановку. А друзья его, семилетние пацаны и девчонки, в это время играют в айфоны и смотрят «Смешариков» по телевизору.
Звучат стихотворения про деревенский быт и тепло печки. Я зябну, потому что в помещении прохладно. Печурку бы сейчас сюда! Стараюсь почувствовать тепло сердец людей, которые холодным февральским вечером оказались здесь. Они задают Анастасии вопросы. Она вдумчиво и со знанием дела отвечает: о своих фольклорных экспедициях в Николу, где провел несколько лет в детдоме Коля Рубцов, о судьбе его женщин – первой, Генриетты, и последней, роковой для него поэтессы Людмилы. Рассказывает о непростых отношениях Николая с отцом, о затаенной обиде на родителя, о родственниках, живущих ныне в Петербурге, среди которых есть и художник, и балерина. В общем, потомки Рубцова, оказались творчески состоятельными.
В конце вечера берет слово Сергей, который много сделал, чтобы встреча наша состоялась. Он читает стихотворение поэта Владимира Зуева «Памяти Рубцова». Поэт Зуев тоже оказался неприкаянным в этом мире, сейчас служит сторожем при храме в селе Шоша. «Почему все настоящие поэты не находят себя в этом мире?» — задается вопросом Сергей.
Я почему-то думаю, что не только настоящим поэтам непросто выживать в этом мире, но и просто людям, у которых настоящая, а не искусственная душа. Анастасия могла бы стать хозяйкой богатого дома, ее бы обеспечивали и лелеяли, она ни в чем бы не нуждалась. Вместо того, чтобы читать лекции, она бы могла сейчас млеть от солнца на горячем пляжном песке Сейшенских островов, и гурманить национальные блюда от местного шеф-повара. А она здесь с нами предпочла пить несладкий чай вприкуску с Юбилейным печеньем и сушками «Челночек». Или отец Владимир, задумчиво смотрящий на икону новомученика из Шошы и произносящий: «Всего 80 лет назад Он жил…» Женщина, рассказывающая нам о своем духовном опыте. Как она оказалась в Годеново, упала перед Крестом Животворящим и долго, несколько часов молилась. Пространство сузилось до этого креста, время потерялось. Муж звонил ей, беспокоясь, но она ничего не слышала, кроме своей молитвы. Она ощущала «робкий, таинственный свет».
Мы вместе, миром пели «В горнице моей светло…» Мое пространство тоже сузилось до этого помещения, горницы, а время сконцентрировалось на этом вечере. И люди, стоящие рядом, были уже как из «иного царства», про которое рассказывала Анастасия. Как и сам Николай, как и его матушка, которая «молча принесет воды». Люди эти – грани русской души, не находящей покоя в роскоши, в обыденности, в мещанском довольстве. Душа их бесприютная, но ищущая, неуверенная, но объединяющая, чувствующая вечность и сочувствующая людям.
Мне хочется еще раз вернуться сюда: побывать на Литургии, пообщаться с художниками-прихожанами. Поэзия Рубцова объединила, позволила прикоснуться к духовно-нравственным основам бытия. Эта встреча стала зазубринкой на древе нашего традиционно народного сознания. Потому что на этой встрече я радостно осознала, что тоже принадлежу к народу, к общине, пусть городской, но с корнями и стремлением к чистому роднику.
Мы идем с Анастасией Черновой по дороге домой. Могли бы проехать на машине, но нам хочется прогуляться, чтобы осознать и переосмыслить впечатления, полученные сегодня. Спрашиваем у прохожих, где находится метро. Публика в старых районах Москвы неравнодушная и заботливая. От нас не отмахиваются, несмотря на крепкий мороз, а сочувствуют: далеко идти, минут двадцать, а не лето ведь. Наш с Настей собеседник – ледяной ветер. «Здравствуй, ветер, что невесел?»
Вдруг прямо перед нашими лицами прорезает воздух птица. «Клинопись птиц» — вспоминаю метафорический образ, придуманный Рубцовым, который стал потом кочевать в русской литературе. Чуть не сталкиваюсь с зеленым столбом фонаря на обочине тротуара. А не это ли те зеленые цветы, о которых мечтал в своей поэзии Николай Рубцов? Настя говорила, что в природе их нет, только искусственно выведенные. Я глажу рукой холодный ствол фонаря и смотрю на круглый электрический золотой шар соцветия. Этот фонарь-зеленый городской цветок. Сегодня , благодаря Николаю Рубцову, я тоже немного поэт.
Людмила СЕМЕНОВА
