И СНОВА ВЗДРОГНЕТ ВЫШИНА

КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Ты думаешь, что жизнь твоя ценна.
А ей цена – глоток, но не вина.

И есть такие, что в ночи и днём
тебя хотят употребить живьём.

Невинное вкушая естество,
они вещают зверя торжество.

И по их зверским харям вновь и вновь
течёт-течёт младенческая кровь.

Ты грезишь будущим. А вот оно
тебя пустить готово на вино.

И будущий бесчеловечный мир
подстерегает, как в ночи вампир.

Тебя манят во тьме его огни.
Но ты не знаешь, что несут они.

То жертвенники адские горят,
и чёрной мессы следует обряд.

А в чёрном круге чёрные князья
блажат, повелевают и казнят.

И со своей доверчивостью ты
как избежишь их вязкой черноты?

Там те, кто жаждет резать и колоть,
приносят аду в жертву кровь и плоть.

И скалятся из алчной темноты
кривые, окровавленные рты.

Дитя моё! О, как мне уберечь
тебя от хищников и с ними встреч?

Всё множатся по миру упыри.
И далеко до утренней зари.

Ты спи, малыш. Далёк ещё рассвет.
Тревоге за тебя предела нет.

Как будто морок всюду и везде,
и всё ещё Спаситель – на кресте.

ВОПРОС

Удручающий вопрос
в голове дичком пророс:

отчего – свербит умок –
певчий дрозд в саду умолк?

Отчего и почему
не щебечется ему,

словно в ночь и по утру
стало петь не по нутру?

Почему и отчего,
словно больше нет его,

дни и ночи напролёт
дрозд, как прежде, не поёт?

Уж, наверно, неспроста
больше не слыхать дрозда.

Ведь едва ли не в канун
неуёмен был певун.

Не берётся что-то в толк,
отчего же дрозд умолк,

пересох в логу родник,
на пруду камыш поник…

КУПЕЦ И ЖЕМЧУГ

Собирал купец добры жемчуга.
Слал на север слуг он и на юга.

Но однажды, в тёмные век и год,
прекратился вдруг у купца приход.

Не поверил слугам своим купец,
что на свете сем жемчугам капец.

И на поиск жемчуга вышел сам,
доверяя собственным очесам.

Обошел купец весь крещённый свет –
в самом деле: жемчуга больше нет.

Больше нету жемчуга тут и там.
Больше нет резона спускать плутам.

Больше нету смысла терпеть бедлам.
Познаётся дерево по плодам.

А купец тот был не совсем купец.
Потому и свету пришёл капец.

ДА ОТКРОЮТСЯ УШИ

Да откроются: уши – услышать, увидеть – глаза.
Да откроются души. Да примут заветное Слово.
Да наполнится невод Его благовестный уловом.
Да уймётся навеки над миром гроза-егоза.

– Это кто тут бормочет, не ведая, что и зачем? –
вдруг послышится мне. И отвечу, немея от страха:
– Это меньший из тех, кто воздвигнут из пуха и праха.
Это тот, кто нуждается больше других во враче.

Обознаюсь ли, слышимое принимая за явь?
Ошибусь ли, вопрос на свой счёт принимая?
И ушам не поверю, и не успокоюсь нимало.
И своё повторю, где незнамо отваги заняв.

Да откроются уши… Откуда все эти слова? –
вопрошу, не вопроса уже ожидая – ответа.
Но в ответ не услышу уже ни ничего, кроме ветра.
Кроме ветра, которому душу легко изливать.

ОТМОЧКА

На город ветер тучи понагнал.
На мир земной обрушился небесный,
сгоняя пешеходов под навесы
и превращая улицу в канал.

Ярятся молнии, лютует гром,
и сверху поливает, как из душей.
Но вот – прохожий, не спеша идущий
и от воды не ищущий укром.

В костюмчике неброском, без зонта,
в тряпичных туфлях на подбое тонком.
По тротуарным лужам и потокам.
Что за отмочка?! Что за борзота?!

Какой душа измаялась бедой,
что странную себе нашла утеху:
не замечая льющегося сверху,
брести куда-то – сушей ли, водой?

Когда не вдруг под ливень попадёшь,
когда промокнешь до последней нитки,
до костяка, тогда смешны попытки
укрыться и почти отраден дождь.

И вот – открыта вольная стезя,
и вот – доступна высшая услада,
невидимая для косого взгляда,
такая, что и высказать нельзя.

Как откровенье – чудака пример.
Как радо сердце этому примеру!
Как будто смотришь редкую премьеру,
премьерищу, премьеру из премьер.

И что бы он ни выражал собой –
отчаяние, блажь или отвагу, –
душе иссохшей доставляет влагу
его проход под дождевой стопой.

ВЫШИНА

И снова вздрогнет вышина,
невесть какого ляда.
И снова взмолится жена,
в своих правах поражена:
«Куда ты – на ночь глядя?!».

«Куда-то снова понесло!» –
и слёзы, и попрёки,
и искры раскалённых слов –
про слов худое ремесло,
про жизненные сроки.

«Куда угодно, лишь бы прочь!
Чудачит молодец-то»…
Не уязвишь, как ни порочь.
А на дворе и вправду ночь.
Глядеть – не наглядеться.

А на дворе – не как в дому, –
темно, но и светло тому,
кто не увяз в корыте.
Летите, искры, в ночь, во тьму
и звёздами горите.

«Вот Бог тебе, а вот – порог.
И скатертью дорога…».
И хватит бы уже дорог.
И вот уж на ветру продрог.
И смотрят звёзды строго.

Гляди: когда ещё заря!..
Но сердце чутко, как ноздря, –
и, словно чует печень,
жена волнуется не зря:
возврат не обеспечен.

Не зря же вышина звала,
а сердце отзывалось,
от тла спасаясь, как от зла,
из жизни тёмного угла,
из-под мирских завалов.

Так жизнь расходится по шву.
Прости, жена. Ещё живу,
но подбираюсь к краю.
Ещё в себе и наплаву,
но берега теряю.

ПРИПЛЯС

Съехал с катушек? Поехал чердак?
Пляшет на площади пьяный чудак.

Странная пляска нема и шальна,
тихим безумием плещет она.

Даже не пляска – нелепый припляс.
Повод отличный к точению ляс.

Мимо пугливо проходит народ.
За душу вздорный припляс не берёт.

Словно один он в лугу ли, в лесу,
не замечает прохожих плясун.

Пьяная лавочка тоже не вдруг
душу больную выводит на круг.

Всю ли ты тяготу скинул с души?
Всю ли спиртягой печаль затушил?

Как тебе пляшется тут, бухляшу?
Дай я тебе подпляшу.

ПРОЩЁННЫЙ (А.С. ПУШКИНУ)

Рад бы в рай, да грехи не пускают, –
то в письме, то в беседе ронял.
Поправима ли доля людская?
Кто поможет? Друзья ли? Родня ль?

Александр Сергеевич Пушкин,
имя Ваше легко, но не путь.
Через страсти и мира ловушки
даже с музой не перепархнуть.

Жизнь сложна. Но и Бог – не прохожий.
Сонмы спас. И спасает ещё.
Сокрушаешься – стало быть, Божий.
А покаялся – значит, прощён.

Не достаться прощённому бесам.
Как бы в рай! – вот и я пророню.
Как без Пушкина в Царстве Небесном?!
Как без Божьего в Божьем раю?!

РАКЕТА

Новые настали времена,
но коллизия не разрешима.
Оборонкой произведена
новая убойная машина.

Цели штабом определены,
и ракетчики в земле засели.
Можно бы достать и до Луны,
но пока что лишь Земля в прицеле.

Не до шуток и не до проказ,
если зреет дьявольская жатва.
Вот и отдан роковой приказ.
Вот и кнопка красная нажата.

Пущена крылатая беда
с адской смесью пламени и дыма.
Но летит ракета не туда.
А куда – лишь Господу вестимо.