ДУША БЕССМЕРТНА

Любовь ФЕДУНОВА

 

 По произведениям Василия Белова и Николая Рубцова

 

Аннотация

 

В статье рассматриваются общие особенности прозы Василия Белова  и поэзии Николая Рубцова на основе рассказа Белова «Душа бессмертна» и отдельных стихотворений Николая Рубцова, созвучных по тематике, по философскому осмыслению и по художественному отражению в слове темы внутренней жизни души человека.

 

Ключевые слова

 

Движение души, лирический герой, информационное поле, художественный мир писателя, творческие искания в классической и современной русской литературе, социальный и философский аспект произведения, идеалы добра и красоты, лексика текста, композиция текста.

 

Книга «Пропавшие без вести», включающая цикл рассказов и повесть Василия Белова «Медовый месяц (повесть об одной деревне»), изданная в Вологде в 1997 году, не велика по объему, но по своей художественной силе и глубине содержания она  не уступит места  многим изданиям современной русской прозы, где имя Василия Белова обозначилось уже давно в «высоком ряду». Об этом свидетельствует Виктор Лихоносов в рассказе «Благодарю!», указывая на то, что в предисловии к собранию сочинений И.А. Бунина  А.Т. Твардовский пишет: «Из совсем молодых, нащупывающих дорогу не без помощи Бунина, назову В. Белова и В. Лихоносова».(1) 

Среди рассказов этого сборника особое внимание привлёк меня, как исследователя творчества Николая Рубцова, рассказ Василия Белова «Душа бессмертна», который обозначил тему моего исследования — мотив бессмертия души в произведениях Василия Белова и Николая Рубцова.

Тема бессмертия души не будет связана  в моих исследованиях с понятиями: «дух» и «материя», то есть с мировоззренческими позициями материалистов, идеалистов, спиритуалистов, а потому не будут употребляться термины: «органические процессы и клетки головного мозга», «душа как особая бестелесная сущность», «перевоплощение душ».  Мои наблюдения и размышления  будут рассматривать  вопросы внутренней жизни души  и отражение её в творчестве Василия Белова и Николая Рубцова.

 Память души — это и есть бессмертие души, потому что она основана на исторической  памяти поколений, на памяти земли.

 Память души  для человека — внутреннее светило, источник движения его личности. Она несёт в себе особые знания, которые наполняют её человеческой мудростью. Многое, конечно, зависит от воли и устремлений человека: если они обращены к достижению всеобщего блага и озарены светом любви к ближнему;  душа способна преображать человека, и  её духовный голос  делает её  созидательной.

Мы живём в информационном поле, живём эмоциями, впечатлениями, которые не всегда действуют на нас животворно. Часто душевная продукция вокруг нас  направлена не на высшие образцы искусства, а, в основном,  на  развлечения ума, воли и чувства.  Василий Белов в рассказе «Душа бессмертна»  называет   такое  информационное  поле проявлением «смердяковщины». Телевизор в доме матери, куда она уже не приедет из-за болезни,  становится воплощением такого явления, которое несёт душе только разрушительные силы: «Выпучив неживые свои глаза, этот зануда каждый день старательно и монотонно внушает мне на ночь, в какой жалкой и неопрятной стране я живу. Разбирая дневные события, он успевает несколько раз плюнуть  в моё лицо». (2)

  Калейдоскоп нашего  сознания создаётся из тех впечатлений, которые мы черпаем из окружающей жизни

 Они формируют наше сознание, наш рассудок.  В «Философских стихах» Николая Рубцова»  даётся лирическое обобщение  того, что  может вобрать в себя сознание человека, который, «как зверь в часы охоты, Так устремлён в свои заботы, Что он толкает братьев и сестёр…».  Живя в лучах довольства и полного счастья,  человек   создаёт в жизни «ложный облик счастья», и такое «счастье» лирический герой не принимает в свою душу:

Когда — нибудь ужасной будет ночь.

И мне навстречу злобно и обидно

Такой буран засвищет, что невмочь,

Что станет свету белого не видно!

Но я пойду! Я знаю наперёд,

Что счастлив тот, хоть с ног его сбивает,

Кто всё пройдёт, когда душа ведёт,

И выше счастья в жизни не бывает!

Чтоб снова силы чуждые, дрожа,

Все полегли и долго не очнулись,

Чтоб в смертный час рассудок и душа,

Как в этот раз, друг другу улыбнулись. (3)

Николай Рубцов  размышляет над тем, что гармония души и сознание человека образуют какую- то особую надмирную силу, объединяя всё доброе  в человеке. Эта надмирная сила, как высшее состояние духа, способна побеждать смерть.

 Критик Ю.И.Селезнёв в статье «Василий Белов» (раздумья о творческой судьбе писателя), написанной в начале 80-х годов, дал высокую оценку прозе Василия Белова, основываясь на глубоком анализе его художественного мира и его писательской судьбы. Он пишет: «Белов — -писатель не из философствующих, но его произведения наполнены философией жизни. Она — не в отдельных авторских сентенциях — их нет у Белова, а в самой системе художественного мышления писателя, в самом слове. Быт, колорит, социальные условия героев, их характеры в рассказах и повестях Белова — не главное для писателя. Его реализм никогда не стелется по земле». (4)

 Именно эти  черты художественного таланта писателя  ярко проявились в его рассказе «Душа бессмертна». Судя даже по названию, рассказ  философский, но понять его глубину можно только в общем контексте исканий русской классической и современной литературы, в контексте пафоса  творчества Василия Белова в целом. В его рассказах  нет богатых внешних событий, занимательных интриг, но слово писателя всегда глубинно, потому что обращено к душе человеческой. Оно наполнено  размышлениями о  животворности народных традиций, народных идеалов,  которые ведут к возрождению личностного самосознания человека, наполненного  исторической памятью, памятью земли.

В рассказе «Душа бессмертна» идёт речь о человеке, в сознании и душе которого  происходит осмысление многоцветного, многомерного, многозвучного мира  детства, оставшегося далеко позади, к которому он вновь и вновь возвращается, потому что здесь, в родительском доме, — его родовые корни, здесь он начинал свою жизнь, здесь всё напоминает о матери, которая теперь смертельно больна и вернуться уже никогда сюда не сможет. Герой рассказа  остаётся   один на один с самим собой и со своими размышлениями и  воспоминаниями.  Рассказ автобиографичен, что позволяет Василию Белову  ставить многие предметы  в зримой, слышимой, осязаемой реальности. Речь  автора рассказа  личностная, пропитанная   его нравственными оценками  и экспрессией.

Нетрудно понять  растерянность человека и его уныние, когда он обнаруживает свою беспомощность   перед лицом  реальности: приехал в деревню «для усиленного» писательского труда, но очки забыл,  и авторучку выронил в траве, поэтому  становится «беспомощным, как инвалид», и «унылое равнодушие уже  крадётся из всех углов» «древнего дома».

Сам по себе рассказ представляет собой внутреннюю речь автора, но это не стихийный поток полубессвязных фраз, а логически выстроенное  целостное душевное движение. О таком душевном движении в прозаических произведениях пишет В.В. Кожинов в статье «Слово как форма образа»: « И мы неожиданно, испытывая подчас  словно ожог, воспринимаем целостное душевное движение с такой же ясностью и осязаемостью, с какой можно, казалось бы, воспринять лишь движение тела. И это не просто движение души, но, так сказать, сущностное движение, обнажающее  глубинную природу личности: каждый элемент переживания, взятый по отдельности, вроде и совсем незначителен, но в целом, в связи и взаимодействии, этот ход размышления полон смысла и значения. Человек встаёт перед нами как бы просвеченный до самых глубин и во всём своём диапозоне». (5)

Вот именно таким, «просвеченным до самых глубин» человеком, предстаёт перед нами герой рассказа «Душа бессмертна».

 Хочется обратить внимание на то, что сам по себе рассказ очень близок  к поэтическому тексту. Мы знаем, что  в поэтическом тексте  есть «внешнее» содержание, которое можно пересказать, но есть и «скрытое» содержание, которое не поддаётся пересказу, заключённое не во внешней реальности, а в самих словах, в данной неповторимой «форме выражений». Живой выпуклости  описания состояния души человеческой в этом рассказе автор достигает, применяя личностную  речь, которая  насквозь эмоциональна, пропитана авторскими оценками.

Вадим Кожинов в своей статье о Николае Рубцове « Николай Рубцов. Заметки о жизни и творчестве  поэта» обращает наше внимание на  своеобразие языка рубцовской поэзии и построение его стиха. Например, он пишет: «Уместно обратиться, прежде всего, к анализу начальных, первых строк стихотворений Николая Рубцова. Его зачины своеобразны и имеют очень существенное значение». (6)

Далее он конкретизирует свои выводы примерами о  том, что   «преобладающая часть зрелых стихов поэта начинается со строк, представляющих собою  самостоятельное целое»,  это «как бы предельно краткие стихотворения, подчас замечательные сами по себе».

 Следует отметить, что  и в рассказе Василия Белова текст построен так, что большинство абзацев начинаются с главных, весомых фраз, предложений, которые ставят главные акценты на состоянии  души человека, образуя калейдоскоп мыслей на эту тему. Большинство из них — философского плана. «Будто надеясь на какое — то чудо, уныло гляжу в окно на дорожную августовскую грязь».

 «Отчаяние подкрадывается изо всех углов нашего деревянного дома, потому что всё в этом жилище связано с матерью».

 «А где же оно, это начало? Как могу я считать началом всего, например, собственное рождение? Ведь задолго до меня грелись у камелька отец с матерью, две мои бабушки и два деда, четыре прабабушки и четыре прадеда. Четырнадцать. (Я пятнадцатый)».

 «Что тут единого, между красными углями тёплой лежанки, сложенной сбоку от могучей крестьянской печи, и теми огнями в петербургском камине, на кои глядел в задумчивости великий современник моего прадеда?»

 «Жизнь сильнее смерти» просится на бумагу банальная фраза, и я уступаю, запускаю её туда, хотя знаю, что сопоставление понятий жизни и смерти неправомерно. Ведь смерть — это всего лишь часть Жизни».

 «На улице август. В ушах ещё журчит апрельский жаворонок Петра Ильича Чайковского».

«Чайковскому было достаточно создать один лишь цикл «Времена года», даже одну «Баркароллу», чтобы навсегда остаться в русском искусстве».

«Осознанно и глубоко чувствую ощущение счастья. Откуда оно, счастье, когда…»

Почти каждый абзац начинается с ключевой фразы, которая организует и углубляет художественный пафос рассказа и направляет философские рассуждения о жизни и смерти автора по нужному руслу. Они организованы не менее совершенно, чем самые безупречные стихи, и ставят перед нами жизнь души как прочную, осязаемую реальность. И это, несомненно, является свидетельством силы таланта прозаика, наделённого волшебным поэтическим даром. 

 Юрий Селезнёв в очерке о Белове приводит цитату из рассказа «Поющие камни», которая подтверждает значимость и весомость начального слова для автора: «А самое главное — первое слово, — говорит дед Акуля в другой поэтической миниатюре. — Ежели ты сказал первое слово в точку, потом уже само дело пойдёт. Ну а какое это слово, это от всяких причин в зависимости» («Поющие камни»).  Первое слово писателя было поэтическим народным словом». (7)

 Рассказ Василия Белова повествует о коллизии в душе человека, который является сам по себе не только общественным объектом, но и природным.

 Социальный аспект  возникновения этой коллизии связан  с тем, что герой рассказа, вернувшись в родной дом, испытывает боль человека, который оказался в умирающей деревне, где «телефон отключен, а ворота не заперты». Он рассуждает: «Пусть идёт ко мне кто хочет, я буду  рад каждому. Только я-то знаю, что никто не придёт, покуда не позовёшь». Ему грустно сознавать, что «давно уже не сеют рожь за деревней», что нынче никто не слышит» песню ни одного косаря,  ни целой артели, идущей в деревню тёплым  поздним вечером.  Услышав осеннею ночью грозу, которая «рычала не сверху, а как-то с боков, подобно тракторам, которые рыскают около дома тоже почему-то больше по ночам», он вспоминает своих земляков, хотя автор   «не в силах гордиться» некоторыми из них. Да и как ими гордиться, если один из трактористов «остановил трактор за Тимонихой, набрал  на поле камней  и пошёл в атаку на большую странную птицу, которая прилетела неизвестно откуда». (8)

Если сам автор, увидев её, побежал домой за биноклем, чтобы её не спугнуть, то его земляк даже не подумал, откуда эта странная  птица, прилетевшая неизвестно откуда, а может быть, даже с Десны, с Приднестровья, где идут бои и куда сердце героя рассказа рвётся, чтобы «истратить последние деньги на билет».

Рассказ заканчивается словами: «И был бы тот день счастливым и долгим, если бы не клубился дым Приднестровья».

Но больше всего  повествует  автор о своём  душевном состоянии, связанным  с  философской стороной жизни: он размышляет над тем, каков смысл жизни человека, если всё время его окружают потери: «Я не могу принять смерть и понять её, я протестую. Даже гибель  очередного соседского пса, расстрелянного на шапку и тотчас пропитого, вызывает в душе разлад. А что говорить о смерти Яшина, Шукшина, Селезнёва, Рубцова, Передреева?» (9)

Николай Рубцов, как и герой рассказа Василия Белова «Душа бессмертна»,   всегда мучительно переживал  потери, связанные с уходом из жизни его друзей, поэтов — современников («Последняя ночь», «Памяти Анциферова»). Но у  него не так много стихов, посвящённых конкретным лицам, чаще всего он, как и Василий Белов, передаёт  в своих произведениях  своё индивидуальное умонастроение, в котором отражены судьбы многих людей, а  не его частные переживания. Свершается «прозрение духа и смысла живой материи как целого», как выразил бы эту мысль Ф.М Достоевский. Происходит  поэтическое постижение мира,  где прозрение совершается  «неоскорбляемой частью души». Велика роль таких философских обобщений и в стихах Николая Рубцова, и в прозе Василия Белова.

 Очень близко по внутреннему пафосу рассказу Белова «Душа бессмертна» стихотворение Николая Рубцова  «Бессонница», где лирический герой оказывается в пустынной комнате, «среди отжившего, минувшего», где, казалось бы, «можно отдохнуть», но «за тенью  тень» приходят воспоминания, где «реальный звук,  реальный свет с трудом доходят до сознания». Но именно здесь, среди одиночества, и начинается подлинная жизнь души. 

 Ярко это проявляется и в рассказе Белова, в котором уныние героя, связанное с душевным разладом, тоской, иногда — с отчаянием, постепенно перерастает, под влиянием раздумий, воспоминаний, в состояние гармонии и в ощущение счастья. И это происходит под влиянием музыки Петра Ильича Чайковского, его бессмертного произведения «Времена года».

 Василий Белов пишет: «Я слушаю гениальные звуки, проникающие и вечные. Они заставляют думать, что разницы между живыми и мёртвыми не существует. Душа бессмертна, потому  что одна ни на кого не похожа. Ни на кого не похожа «Осенняя песня». Разве не она, не душа Чайковского, витает в моей избе? Может, это кощунство, но, когда я одинок, я не чувствую разницы между моими умершими и здравствующими в разных местах друзьями. Для меня они одинаково живы, как душа Петра Ильича Чайковского» (10)

     Что же открывает в собственной душе и в мире музыки  герой  рассказа «Душа бессмертна»? Классическая  музыка, великое творение русской музыкальной культуры «Времена года»  П.И. Чайковского вызывает у автора целый калейдоскоп воспоминаний о детстве, о зиме, о весне.  Но  на улице август, осенняя ночь.  Но именно думы о  весне  вызывает массу  картин — воспоминаний из детства, которые больше всего пробуждают душу автора: первый чёрный скворец на проталине, первый подснежник, который «удивлённо проклюнулся из-под  снега на белый свет». Именно в нём находит автор «силу ничему не подвластной неукротимой и вечной жизни». Этот «младенчик-подснежник», который торопится зацвести и пробивается сквозь ледяной панцирь, напоминает автору о вечной природе, которая  дарует людям дыхание жизни и рождает главную фразу: «Жизнь сильнее смерти».

«Осенняя песня» Чайковского вызывает у автора сложные ассоциации, связанные с детством,  когда, сидя во мху, как в перине, он набирает ягоды морошки и «пригоршнями» поглощает «эту янтарную плоть». Но каждое воспоминание  из детства вызывает у героя рассказа массу ассоциаций, связанных с жизнью и смертью русских гениев: Пушкина, Чайковского: «Говорят, что умирающий Пушкин просил сбегать в лавочку за мочёной морошкой. Вспомнил об этом, и теперь ягоды словно уже не ягоды. Пригоршня оранжевых слёз…» (11) И приходят мысли, что «ничто не проходит бесследно, ничего не пропадает и не бывает зря», потому что всё как бы «перевоплотилось, без потерь вместилось в этих бессмертных звуках».

В поэзии Николая Рубцова  музыкальный мотив звучит во многих стихах, но очень близки рассказу Василия Белова «Душа бессмертна» «Осенние этюды» Николая Рубцова, которые построены композиционно так, что читатель  попадает не только на вернисаж осени, но и включается в круговорот природы  и судьбы  человеческой, благодаря художественному синтезу в мире поэтического слова.

Могучий дар пластического словесного живописания позволяют и Белову, и Рубцову нарисовать зрительные одномоментные ситуации, которые глубоко отражают переживания лирического героя, связанные с природой и её музыкальной наполненностью. При этом мысль авторов выходит далеко за пределы конкретной  ситуации и простирается до мировых проблем человеческого бытия: например, мысль о бесценности человеческой жизни, с гибелью которой не смогут смириться никакие причины и обстоятельства.

Осеннее безлюдье в «Осенних этюдах» Николая Рубцова наполнено чудесными картинами осенней природы: «ветхая сказочная часовня», «берёза старая, как Русь», вся охваченная «огненной бурей» листвы и дрожью от порывов ветра, девочка-малютка, которая «робко так садится на качели, закутываясь в бабушкину шаль», «безбрежное болото, на сотни вёрст усыпанное клюквой». Всё это «овеяно сказками и былью прошедших здесь крестьянских поколений».

 Рубцов отражает поэтическим словом в этом стихотворении тот же мотив, какой  звучит в прозе Василия Белова — мотив исторической памяти поколений, без которой не может рождаться у поэта мысли о бессмертии всего сущего на земле:

Зовёшь, зовёшь… Никто не отзовётся.

И вдруг уснёт могучее сознанье,

И вдруг уснут мучительные страсти,

Исчезнет даже память о тебе.

И в этом сне картины нашей жизни,

Одна другой туманнее, толпятся,

Покрытые миражной поволокой

Безбрежной тишины и забытья.

Лишь глухо стонет дерево сухое. (12)  

Есть и «трактор», как в рассказе Белова, но его роль — созидательная по отношению к людям и природе: он «хлопотливо туда — сюда мотается чуть свет».

Сознание поэта, попавшего на осенний вернисаж природы, озарено мыслью о том, что каждый человек, даже одинокий, может уйти от грусти,  уныния, если будет сознавать, что каждый из нас — сын природы, сын родины. Лирический герой  уже в конце стихотворения думает не о своём одиночестве, а обо всех людях на земле:

И только я с поникшей головою,

Как выраженье осени живое,

Проникнутый тоской её и дружбой,

По косогорам родины брожу.

И одного сильней всего желаю,

Чтоб в этот день осеннего распада

И в близкий день ревущей снежной бури,

Всегда светила нам, не унывая,

Звезда труда, поэзии, покоя,

Чтоб и тогда она торжествовала,

Когда не будет памяти о нас. (13)

Следует заметить, что лексическое смысловое пространство прозы Василия Белова и поэзии Николая Рубцова очень близки друг другу в культурно — эстетическом и  в духовном плане. Глубинные ассоциативные смыслы создаются лексикой со значением эмоций, человеческих взаимоотношений, быта, человеческого поведения, но более всего — лексикой духовного характера.

Лексика духовного и эмоционального характера у Василия Белова «Душа бессмертна» отражены в выражениях автора: «радостное возбуждённое состояние», «унылое равнодушие», «душевный разлад», «музыка обволакивает», «отчаяние подкрадывается», «без всякой душевной усталости», «материальное воплощение этой вечности».

У Николая Рубцова в «Осенних этюдах» она занимает главное место: «вздыхает горестно и страстно», «и вдруг уснёт могучее сознанье», «проникнутый её тоской и дружбой», «охваченные дрожью», «лишь глухо стонет дерево», «яростные птицы».

Для его поэзии  душа — орган внутренней жизни человека. Семантика слов, относящихся к слову душа, всегда светлая, так как  с душою у поэта всегда связаны светлые надежды, для него   важна идея просветления души перед смертью, возвращение к её начальной чистоте. В стихотворении «Прощальный костёр» он пишет:

Душа свои не помнит годы,

Так по- младенчески чиста,

Как говорящие уста

Нас окружающей природы. (14)

 Именно этой идеей проникнут рассказ Василия Белова  «Душа бессмертна». Душа писателя всё время возвращается к своим истокам, она тянется к своему «младенчеству», отголоски которого находит автор и в своей жизни, и в природе: «В глазах моих сухо, но я плачу… я вспоминаю детство и то, что было полвека назад. Ничего не исчезло, и ничто не умерло, даже наша Берёзка — маленькая, со сломанным рогом корова».(15). История жизни Берёзки очень грустна и не хочется воспроизводить её простым пересказом текста, наполненного горечью утраты. Совершенно  невозможно передать состояние героя рассказа, который знает, что «мама скоро умрёт», но она «пробует даже шутить на эту тему».

 Поразительно восприятие Василием Беловым картины художника Волкова, где «Пушкин, преодолевая боль, приподнимается на снегу и целится в международного проходимца, напялившего для маскировки русский гвардейский мундир». «Я родился  через девяносто пять лет, без мала целый век минул после той петербургской зимы, — но почему я плачу? Без слёз, сжимая поределые зубы. Плачу о матери и о Пушкине».(16)

Пушкинская тема близка поэту Николаю Рубцову, но тема смерти и бессмертия Пушкина решается очень лаконично и вместе с тем очень ёмко в этюде «О Пушкине»:

Словно зеркало русской стихии,

Отстояв назначенье своё,

Отразил он всю душу России!

И погиб, отражая её… (17)

Нет в живых в поэта, но жива его Муза, отразившая «всю душу России»,  а значит — душа Пушкина бессмертна: она  по-прежнему нам близка, потому что отражает судьбу России, продолжает питать наши мысли мудрым поэтическим словом:

Два чувства дивно близки нам,

В них обретает сердце пищу:

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам!

 Животворящая  святыня!

Земля была б без них мертва,

Как  …………………пустыня

И как алтарь без божества. (18)

Бессмертие Пушкина в том, что его заветами живёт русский человек, поэт, художник, драматург,  в творчестве которых отражена судьба России, а значит — жива его поэтическая  душа. Она жива и в рассказе Василия Белова «Душа бессмертна», жива в поэзии Николая Рубцова, отзываясь в их поэтическом слове. Понять истинное значение творчества Пушкина, глубину его духовного мира, по мысли В.И. Лихоносова,  которую он высказал в рассказе «Благодарю», можно не сразу: «Всё-таки зелёные заблуждения впечатлительности благотворны. Как высоко ни ставь Пушкина или Толстого, к кладези их души проберёшься не сразу, через дебри другой литературы».(19) Творческое наследие Николая Рубцова и Василия Белова не относится к таким «дебрям»:  оно ярко высвечивает их талант художника, особенно их мысли о Пушкине.

 Д.С.Лихачёв, говоря  о культуре, отмечал: «Культура движется путём накоплений, а не отталкиваний от прошлого… Если она создавалась путём отрицания всего предшествующего, то это вообще не культура… Нельзя быть культурным в одной области и невежественным в другой». (20). Культура  памяти,  в основе которой лежит нравственный аспект на основе традиционно-национальной культуры, которая по своей природе общечеловечна, ярко проявляется в творчестве  и Николая Рубцова, и Василия Белова. Их стихи и проза хранят заветы отцов, память земли, народные предания и, вместе с тем,  они обращены к философским проблемам, волнующим всё человечество на земле. 

Культура памяти  — это отражение уникального таланта этих   художников слова  Северной Руси, представителей «Вологодской школы», «Вологодского возрождения», как характеризовал это явление критик Юрий Селезнёв, указывая на то,  что эти понятия не особенно прижились, но можно говорить о земле Белова и Рубцова, которая сберегла древнейшие общерусские былины, сказания, песни, обряды, сохранила русское слово в его родниковой чистоте, Земля Белова и Рубцова — это одна из самых плодоносных в судьбе России. «Отсюда начался патриотический поход Козьмы Минина, в прошлом эта земля родила Хабарова и Ломоносова, ныне  — Николая Рубцова и, по меньшей мере, ещё десяток талантливых писателей, пишет Юрий Селезнёв. Но, если мы хотим знать свою землю, свой народ, мы должны знать и своих писателей, тех, в чьём творчестве живёт память этой земли, её правда, её вера в эту землю и её народ». (21)

«Ах, тут всё едино, хотя не похоже друг на дружку! Конечно, ни в петербургской квартире, ни в светлом доме фон Мекк под Москвой стены в мороз, наверное, не палили словно мосинские трёхлинейки и повара не называли обычный картофель яблоками. Так почему же я слышу сейчас валдайский бубенчик моего прадеда? И бодрящий ритмичный бег по скользкой дороге, и хохот весёлой масленичной толпы, и катание на слегах, о которых мама  так часто рассказывает, — всё как бы перевоплотилось, без потерь вместилось в этих бессмертных звуках. И становится ясно, что ничего не проходит бесследно, ничего не пропадает и не бывает зря» — пишет Василий Белов. (22)

«В минуты музыки печальной» в душе лирического героя Николая Рубцова  тоже пробуждаются душевные движения  к реальной жизни, наполненной картинами русской природы , звуками земли:

В минуты музыки печальной

Я представляю жёлтый плёс,

И голос женщины прощальный,

И шум порывистых берёз.

И первый снег под небом серым

Среди погаснувших полей,

И путь без солнца, путь без веры

Гонимых снегом журавлей…  

В такие минуты и приходят мысли о бессмертии души человеческой:

Как будто вечен час прощальный,

Как будто время ни при чём…

В минуты музыки печальной

Не говорите ни о чём. (23)

Нельзя не восхищаться, погружаясь в творчество Василия Белова и Николая Рубцова, прозрачностью и чистотой их поэтической души, которая проходит нелёгкий путь  покаяния и нравственного очищения так наглядно и глубоко перед миром, что их душевный опыт становится основой нашего миропонимания, частью нашей собственной души. Это мудрое откровение даровано не всем, а только тем, кто несёт в себе «эхо» мирового бытия, внешнего и внутреннего,  кто становится, благодаря своему таланту и душевному складу, «ведателями жизни», ведущей к бессмертию души, к бессмертию творений слова. А сам художник готов раствориться в этом мире, оставив каплю своей души людям, о чем свидетельствуют рубцовские строки из стихотворения «Ночь на родине»:

Когда души не трогает беда,

И так спокойно  двигаются тени,

И тихо так, как будто никогда

Уже не будет в жизни потрясений.

И всей душой, которую не жаль

Всю потопить в таинственном и милом,

Овладевает светлая печаль,

Как лунный свет овладевает миром… (24)

 

Список использованной литературы.

 

1). Белов В.И. Пропавшие без вести. Рассказы и повесть.—.Вологда, 1997. [ 2::21] , [8:27], [ 9:26] , [10:24] , [11: 28], [14:145] , {15: 22] , [16 :23], {22:24, 25].

 2). Лихачёв Д.С. Искусство памяти и память искусства. — Лит. газ., 1982 № 50.[20:4].

 3). Лихоносов В.И. Позднее послесловие. — М.:Вече,2018 [1:337], {19:340] .

 4) Пушкин А.С .Стихотворения 1824 -1836 —.М.:Эллис Лак,2004. {18:232],

 5). Рубцов Н.М. В горнице моей светло…Стихотворения: Вадим Кожинов: Слово о поэте. Николай Рубцов. — М.:Прогресс-Плеяда, 2007 [6:343],

  6). Рубцов Н.М. Звезда полей. Собр.соч.в 1 томе.—М:Воскресенье, 1999. {3:398], {12:129], {13:132], {17:54], [23:141],  {24:149}.

 7).  Селезнёв Ю.И. Златая цепь —М.:Современник,1985. [4:331], {7:331}, {21:307].

  8).  Cлово и образ. Сборник статей.—М.: Просвещение,1964 [5:14].