В ГОСТЯХ
Андрей ЛУШНИКОВ
ТРОПИНКА
Не в Москве и не в Новокузнецке, –
В небольшом старинном городке
Жители кивают по-соседски,
Все между собой накоротке.
И в потоке дней неспешно-мирном,
Где и всяк блажной – величина,
В доме старом и многоквартирном
Знают все Серёгу Молчуна.
Потерявший глаз в какой-то драке,
У подъезда он стоит стеной,
Даже очень злобные собаки –
Издали обходят стороной.
Пасмурный, щетинистый и дикий,
Словно вождь индейцев Инчу-Чун,
В заросли незрелой ежевики
Косит глаз свой за угол Молчун.
А за домом тем уже глубинка
И полынью воздух чуть горчит.
Ведает лишь узкая тропинка
То, о чём он целый день молчит.
Человеком здесь слывя несносным,
Натворивший столько на веку,
Ходит он с улыбкой утром росным
Через лес и поле – к роднику.
ЛЕСНОЕ ОЗЕРО
Скрываясь в кустах краснотала,
В лесной потаённой глуши
Когда-то оно здесь блистало,
Как зеркало чистой души.
И в небе оно ненароком
Собой отражалось стократ,
И в лодке в раздумье глубоком
Сидел деревенский Сократ.
Теперь же над берегом тряско,
Воды не коснётся весло,
Высоким рогозом и ряской
Всё озеро то заросло.
Как будто терпя пораженье,
С худым, помрачённым лицом,
Без синих небес отраженья
Лежит оно здесь мертвецом.
Никто теперь сердца трущобу,
Рукой раздвигая листву,
Не носит уж через чащобу
Тропинкой к его врачевству,
Душой у него отогреться.
Оно потому и мертво,
Что некому больше глядеться
В глубокие воды его.
ПОЭТ
Валерию Котеленцу
Там, где тонут дома в небосводе,
Жил один очень скромный поэт.
Измененья в себе и погоде
Узнавал он по сходству примет.
Если месяц в окне серебрился –
Его дух ото сна воскресал,
Он писал, словно плача молился,
И молился, как плача, писал.
И была в нём такая грустинка
Из какой-то далёкой страны,
Что дрожала душа, как сурдинка,
Над обрывом его тишины.
И, бывало, что этот особый,
Не совсем рядовой, соловей
Враждовал с персональной особой
И неясною грустью своей.
И не знал он – миров созидатель,
Что на то эта грусть и дана,
Чтобы каждый её обладатель
Не катился до адова дна.
Что, как будто бы по благостыне,
Словно росчерком карандаша, –
От тщеславия и от гордыни
Сберегается грустью душа.
НАДЕЖДА ФАТАЛИСТА
Взял бумагу фаталист –
Написал о самом важном
И сложил так, чтобы лист
Стал корабликом бумажным.
Не спеша перекрестил,
Словно бы горбушку хлеба,
И кораблик отпустил
В реку, что впадает в небо.
И подумал: «Буду рад,
Если не безвестно сгину
И получит адресат
В белом трюме писанину.
Если стихну в голосах –
Надо мной отпричитают,
На причале в небесах
Письмена в нём прочитают».
ТУРИСТ
Заметив, что близится устье,
Что бисер уже не зернист,
Приехал спасаться от грусти
В просторах России турист.
В уездном лесном городишке,
Где вольно везде комарам,
В футбол где гоняют мальчишки,
Собаки снуют по дворам,
Где храмы стоят да церквушки,
Где звёздочки по куполам:
«Как жизнь?» – он спросил у старушки.
«А, так… Всё с грехом пополам».
И с этим ответом курьёзным
Нахлынувшего не унять –
Он стал вдруг каким-то серьёзным,
Он что-то пытался понять.
Когда стихла мыслей лавина,
Он думал, что эти места
Спасает лишь та половина,
Которая в душах чиста.
***
Этот день будет вновь пережит,
Как бы память ни стала скупа.
Сонный донник и где-то лежит
В облаках от луны скорлупа.
Березняк одинокий продрог.
И зажжён от сгоревшего дня,
Как святыня, в ночи костерок
Для того, кто сидит у огня.
Видно, выбрав когда-то суму,
У костра он застыл вне времён
Безучастный совсем ко всему
И, как будто, в огонь устремлён.
Выделяется в темени сей
Только контуром светлым спина.
Словно это сидит Моисей,
Словно это горит Купина.
В ГОСТЯХ
Семь верст по грунтовой дороге
По впадинам и по холмам,
А дальше, где берег пологий, –
Тропинкой к трем старым домам.
О, таинство русских окраин!
О, щедрости той вертоград,
Где добрый и мудрый хозяин
Попотчевать каждого рад.
Здесь всюду туман невесомый –
У леса, над тихой рекой.
Здесь добрый мой старый знакомый
В тумане мне машет рукой.
Расскажет он мне, привечая,
О сельских своих новостях.
Пойму я за чашечкой чая,
Что так хорошо быть в гостях!
По-русски отпразднуем встречу
И проговорим до утра.
А я даже и не замечу,
Что нам расставаться пора.
Я речке пошлю обещанье,
Мне тихо поклонится лес.
И я посмотрю на прощанье
В сокровищницу небес.
Там кружится черная птица
И напоминает о том,
Во что моя плоть превратится
И где настоящий мой дом.
РЕГАТА
День пролился белый-белый
И плывут издалека
Тучевые каравеллы,
Кучевые облака.
День никак не убывает
И, как будто им близка,
Вслед за ними уплывает
Сердца странная тоска.
Всё они плывут куда-то –
И семь футов им до дна.
Эта странная регата
Не от мира рождена.
Исчезают, соревнуясь
В том, кто дальше уплывет,
Только Небу повинуясь,
В том, кто дольше проживет.
***
Неизвестность для кошки как пытка.
Потеряла мамаша котят.
Но такого большого прибытка
Человеки совсем не хотят.
Не нужна им такая интрига.
И жестоки они потому,
Что была их настольною книга
Под названием страшным «Муму».
Ни детей, ни котят у хозяйки.
Удалилась она в уголок
Со значительным видом всезнайки
Продырявленный штопать чулок.
И, как сердце, гнилые все нитки.
Ну да, впрочем, суди её Бог.
Шепелявит: «Один-то – ишь прыткий.
Сквозь прореху вот эту убёг».
НА ПОКОСЕ
Вот здесь, треугольным обрезком,
Росистые травы свежи.
А там, дальше – за перелеском
Поля зеленеющей ржи.
Сегодня я здесь на покосе,
Косой моя сбита рука –
В насущном крестьянском вопросе
Я плаваю мелко пока.
Зато колоссальным заделом
В кармане лежит оселок.
И я за простым этим делом
Уже основательно взмок.
В густом ивняке над росою
Нещадно поют соловьи
И кажется, что под косою
Ложатся все беды мои.
И сердце, как прежде, в надеждах,
Я снова простором объят.
Но кто там, в блестящих одеждах,
С серпами у поля стоят?
ГРОЗОВАЯ НОЧЬ
Я не спал, и я видел воочию
Грозовой наступающий вал,
Но доверил Господь многоточию –
И печатей Своих не сорвал.
И я видел, всего за мгновение,
Столько мимо беды пронесло.
И под сердце вдруг благословение
Опустилось, как в воду весло.
И рассвета травиночка тонкая
Проросла – и растаяла мгла.
И надежда воспрянула звонкая,
И на вёсла сильней налегла.
И, безмерно, горячие, странные, –
С высоты, с грозового крыльца,
Слёзы тихо лила покаянные
Ночь на землю из чаши лица.
СОСЕД
Сосед мой чудной и тверёзый
Стоит у верандной стены,
Рассматривая над берёзой
Горбушку белёсой луны.
Просвечен насквозь его летник
Сапфиром чистейшей воды
И щерится этот наследник
Григория Сковороды.
Кругом заросло всё травою,
Он в грядках застрял на азах.
Но небо блестит синевою
В его сумасшедших глазах.
О, сколько великих вопросов
Уже отразил этот свет
В России, где каждый философ,
Иль, минимум, просто поэт.
Здесь всё урожай обещает,
Лежит в доброй почве зерном
И тихо сквозь землю вещает
О хлебе моём неземном.
Андрей Евстафьевич Лушников родился в городе Рубцовске Алтайского края. Окончил факультет журналистики Алтайского государственного университета. Печатался в журналах «Алтай», «Сибирские огни», «Север», «Родная Кубань», «Дон», «Вологодский ЛАД». Автор пяти сборников стихов и прозы, исторического романа «Опрокинутый жертвенник». Член Союза писателей России. Живёт в Вологде.
