ВЕРХНЯЯ ВОДА
Наталья ИВАНОВА
Центр социальной защиты в Сеуле стоит внутри жилого квартала Каннам: трёхэтажное серое здание, окружённое высотками. Я называла эти высотки «дома с горчичниками» – по их фасаду одинаковыми вертикальными рядами были выложены горчичного цвета панели. Грустное напоминание для тех, кто работает в этом учреждении. В первый раз я приезжала сюда обсуждать проект для детей с неизлечимыми заболеваниями – им требовался патронаж. На этот раз – строительство школы. Вход в здание заблокирован картонными коробками. Улица узкая, машина перегораживает проезд, и подростки в цветных шарфиках и шапках аккуратно разгружают грузовик. Две улыбающиеся девушки стоят у плаката – прикрепили его прямо к перилам крыльца. Оказалось, что это фан-клуб молодого актёра делает пожертвование в его честь и передаёт социальному центру автоматические кресла-коляски – для тех, кто обездвижен.
– Что, вы разве не слышали? – загадочно улыбнулась ответственная за мой проект барышня, когда я поднялась к ней в кабинет. – Он же теперь работает у нас, проходит здесь альтернативную службу. Уже полгода. Будете уходить, увидите, какая толпа поклонниц собирается вечером у выхода…
– Служба? Здесь? Он разве непригодный?
– Очень даже пригодный, – возмутилась барышня, – все трюки выполняет сам, без каскадеров. Он же владеет кали…
А потом спохватилась и протянула доверительно:
– Жа-алко же… Такой молодой, красивый и очень, очень популярный. Зачем ему в казармы?
Оказалось, что ещё подростком он попал в аварию, в которой погибли люди, чудом выжил, но сильно повредил ноги. Год пролежал в больнице, перенёс несколько операций и наращивание костной ткани.
– А как же трюки?
– Это кино, там всё понарошку, – барышня мечтательно вздохнула, и я подумала, что она тоже в фан-клубе. – Вы не смотрели? Очень рекомендую, особенно последний фильм. Там есть сцена на кладбище, где идёт дождь, и он бьётся только зонтом, потому что не было… Ой, нет, вам, наверное, лучше что-нибудь повеселее.
– Лучше полиричнее.
– Ну, тогда про школу. Не делайте такое лицо, там настоящая драма!
– Школа подходит, как раз про наш проект, – мне хотелось скорее перейти к делу, но я боялась её обидеть.
– Нет-нет, вы такая серьёзная, лучше начните с исторического кино. Он играет в нём знаменитого генерала… Я пришлю ссылку. Вам точно понравится. Он такой красавчик, видели его лицо?
– Видела внизу, на плакате.
– И как вам?
– Ну-у…
– Посмотрите в кадре, в живом кадре… – барышня потянулась за телефоном и стала пролистывать фотографии. – Вот, полюбуйтесь, съёмки в Таиланде!
Коллекция фотографий и коротких видео поражала: тематические альбомы с разными фильмами, съёмки для модных журналов, закадровые сцены, документальные хроники… Но ещё больше поражало лицо актёра. Не его симметрия – в этой стране пластическую операцию дарят на совершеннолетие. Притягивали сияющие глаза и чистая, искренняя улыбка. Это было больше, чем красота. Мне хотелось назвать это высотой. Обещание высоты в глазах…
– А-а-а, нравится… Я же говорила. Здесь, в центре, вы не сможете его рассмотреть, он носит чёрную маску, – моя собеседница прикрыла половину лица, – защита от журналистов и случайных снимков. Он даже в офисе её не снимает. Сейчас же у всех телефоны. Нам запрещено его фотографировать, – но промелькнувшее в её глазах смущение подсказывало, что она всё же делала тайные кадры…
Я больше не торопилась. Нам принесли кофе, барышня снова включила телефон и показала трейлер про демилитаризованную зону, рассказала, что в гражданскую войну её родственники оказались отрезанными и остались в северной части полуострова, что с тех пор они больше не виделись и не знают, живы ли. Поэтому армейская служба важна, от неё невозможно уклониться или откупиться, перед ней равны и сын лавочника, и сын политика. Это часть национальной идеи.
Мы уже успели обсудить проект школы и будущие административные сложности, когда на улице протяжно и призывно
заскандировали женские голоса…
– Вот, началось… Прямо по часам. Скоро шесть. Уже ждут его. Хотите взглянуть?
– Хочу.
Барышня понимающе улыбнулась. Я убрала ежедневник в сумку и стала собираться. «Обязательно посмотрите кино, я пришлю ссылку», – шепнула она у лифта и помахала рукой.
Стемнело. Каннам вечером расцветает огнями. Даже спальный квартал. На улице перед крыльцом не было свободного места. Девушки и женщины, с цветами и пакетами, толпились у крыльца, облепив стоявшую там машину, хихикая и фотографируя. К парковке неподалёку подъезжали малолитражки, откуда тоже выходили женщины с фотоаппаратами наготове. Я развернулась и отправилась в сторону стоянки такси.
Мне показалось, что глупо и даже стыдно вот так караулить у крыльца… Но пока я шла к шлагбауму, всплыла навязчивая картинка
– глаза-обещание и загадочное слово «кали». Если подвинуть ударение, звучит как калий – сердечная капельница – самое то среди домов-горчичников… Я включила телефон и набрала «кали» в поисковике. Филлипинское боевое искусство, ближний бой, удар по точкам на теле противника. В поисковике мелькали картинки воинов с мечами, ножами, ротанговыми палками. Мне вспомнились сцены старинных битв: летающие воины, разящие кинжалы, развевающиеся одежды, парящие осенние листья… И я повернула обратно.
На маленькой площадке напротив социального центра стояла деревянная скамейка, освещенная фонарём. Отсюда удачно просматривалось крыльцо. Было холодно, ожидался первый снег, и я подтянула шарф повыше. Ветер терзал последние красные клёны. Где-то в темнеющем небе гремел вертолёт. Фонарь у моей скамьи гас, потом снова вспыхивал. Снова гас и снова светил… Лампы накаливания боролись за свою жизнь, и я сидела, как будто на сцене под мигающими софитами. Ожидание длилось… Наконец, в дверях появился долгожданный силуэт. Радостно завизжали девушки. Дорога от двери до машины – это площадка, несколько ступеней и две минуты всеобщего помешательства. Женщины кричат, тянут ладони, цветы, пакеты, снимают на телефоны. Героя почти не разглядеть: он в маске и капюшоне, натянутом на глаза. Но пожимает ладошки, берёт цветы и подарки, едва уловимо кивает. Водитель открывает дверь, герой исчезает в темноте автомобиля и уезжает… А девушки восторженно щебечут и договариваются, кто выкладывает видео в социальные сети. Каждый день фанаты всего мира ждут новостей – засыпают и просыпаются в ожидании… Я отправилась к стоянке такси. Всё-таки глупо вот так караулить у крыльца…
Утром открыла Твиттер и нашла фан-группу. Видеоролики вчерашнего явления были уже выложены – разные ракурсы: в дверях, на ступенях, в машине, близко и далеко. Теперь можно было рассмотреть глаза, точнее, только глаза и можно было рассмотреть, потому что всё остальное было спрятано под капюшоном и чёрной тряпичной маской. Фанаты разобрали одежду героя по деталям – куртка подарена малазийским клубом, кроссовки – от японских поклонников. Выкладывались фотографии-подтверждения и благодарность дарившим. Мир сошёл с ума, картинка победила разум человеческий…
Одно сообщение привлекло моё внимание. Неожиданный ракурс: актёр у машины, фанаты, а на заднем фоне девушка в лучах фонаря – одна, в пустом пролёте между горчичных домов… Узнала себя сразу. Хорошо, что пряталась в чёрный шарф. Заокеанские фанаты обвели меня жёлтым маркером и подписали: «Она представляет нас… счастливо наблюдает издалека…» Счастлива и держит дистанцию, говорите? Я пролистала и другие доказательства моего присутствия. Оставалось надеяться, что к вечеру это исчезнет из первых полос фанатских сетей.
К вечеру пришла ссылка на историческую драму… Два десятка серий, когда же это смотреть? И ведь придётся сделать над собой усилие, чтобы не обидеть барышню. Но не сегодня. Сегодня у меня урок хангыля.
«Если верхняя вода будет чистой, то и низовья будут чисты», – выводила я буквами, очень похожими на лабиринты. Я уже могла читать и писать. Чтобы выучить хангыльский алфавит, нужно всего два часа. Правила почти математические. Чтобы научиться хангыльской письменности, нужно ещё два часа. Тенденция уплотнения букв напоминает старославянские тексты. Но чтобы говорить – нужны годы практики и музыкальный слух, которого у меня нет. Но я полюбила мелодию языка, она была похожа на монгольский, а значит, на казахский, а значит, на башкирский, который мне почти родной. Горловой, гортанный… Хангыль – язык тяжеловесный и недоверчивый. Но в песне он красив. Как будто крылатая латынь. Хангыльская высота.
В выходные загрузила присланную историческую драму и начала просмотр. Втянулась мгновенно: борьба за трон, придворные интриги, отравления ядами, закат династии Юань, мятежи и сражения, молодой капитан королевской стражи.
Это была история о древнем государстве Корё. Дворцы с крышами, похожими на двойные лодии. Эбонитовые фигурки химер на этих лодочных крышах – как будто фигурки гребцов. Куда плывет такое маленькое королевство? Сбрасывает цепи и якоря вассалитета и выходит в опасное, открытое море… Я смотрела кино взахлёб, не отрываясь – все выходные. А потом открыла историю Корё и ещё несколько часов читала о главном герое-генерале.
В понедельник утром позвонила барышня из социальной защиты:
– Со мной связались из благотворительного фонда нашего актёра и спросили, какие проекты они могут профинансировать. Я предложила им наш центр обучения… Давайте поговорим не по телефону. Приезжайте…
Неожиданно. Пора изучать биографию не генерала Корё, а реального актера. Я полистала поисковик. Надо же, даже его фонд называется «Обещание». Пожертвования в ЮНИСЕФ, защита детей в Камбодже, помощь пострадавшим от землетрясения. Чрезвычайно положительный образ. Фан-клуб – десять миллионов поклонников.
Барышня встретила меня с папкой распечатанных документов. Оказалось, что фонд хочет не просто профинансировать строительство школы для особенных детей, а предлагает сделать пробный класс в их учебном заведении на острове.
– Проект от этого только выиграет. У нас будет тестовая площадка, мы сможем на ней тренировать врачей и волонтёров, –
барышня передавала мне фотографии и план кампуса.
– Я не отказываюсь, но нужно полететь туда и посмотреть вживую. Прежде, чем делать площадку, нужно узнать, сколько там таких детей, их возраст. Мне нужна статистика. Нужно понять, где мы возьмём педагогов и врачей, придётся ли их перевозить отсюда. Давайте проверим, какие там есть медицинские центры.
– Конечно, конечно. Я все цифры вам подготовлю. Вы сможете туда вылететь?
Договорились, что я отправлюсь в следующую пятницу.
Вечером решила посмотреть фильм про школу. Он очаровал меня. Это был фильм о любви, о том, как бескомпромиссно и честно мы любим в шестнадцать, о противостоянии миру взрослых, о первых потерях. О первом моральном выборе. Любовалась героем. Как у него получается такое точное попадание в образ? Мгновенное притяжение, магическое обаяние. Бесстрашие юности. Забытое сегодня рыцарство с его кодексом чести… Несуществующий идеал.
В выходные знакомая поделилась своими впечатлениями о поездке в Северную Корею. Мы сидели за столом, накручивали на палочки стеклянную лапшу и рассматривали фотографии.
Они с мужем вернулись из поездки неделю назад и всё ещё были в шоке от увиденного. Им, интуристам, показали только отполированный фасад, но и через него проглядывала реальная жизнь. Остались тягостные впечатления. Великие идеи – а сельское хозяйство через адский ручной труд: люди впрягаются в плуг.
– Но они же под санкциями, – я попыталась защитить северян, – только что прозаседавшиеся в ООН ввели новые. Во благо страдающих и голодающих.
Понимания я не встретила.
– У северян совершенно иная форма сознания и понятия счастья. Ты – пиксель. Счастлив от того, что служишь великому делу. Я не увидела ни грамма индивидуального сознания. Ничего не напоминает?
– Напоминает… Но ты же знаешь, идея всегда требует жертв. Что делают у границы военные корабли? Дразнят тигра? Оставить их в покое, снять санкции – и им некому будет противостоять и незачем спасать свою национальную идею.
– Мне сложно абстрагироваться и рассуждать, что любой идее нужны жертвы, сами недавно плавали, знаем, где жертвы, где идеи.
Разговор грозил противостоянием. Я вспомнила трейлер про демилитаризованную зону. Лучше спор не начинать. Обе половины полуострова всё ещё находились в состоянии войны. Многие семьи разделены – как у той барышни из социального центра.
– Смотри, как красиво, – я ткнула пальцем в панораму северного города.
– Я же говорю, над фасадом они поработали…
– Река… Деревья… Тягучее русло… В фасаде ли дело?
– Я не могу воспринимать это в отрыве от людей. Всё это прекрасно существовало бы и без великих идей Чучхе.
В чём-то она была права. Жизнь не считалась там высшей ценностью. Вспомнив историю Корё, я попыталась снизить накал:
– Они вернутся к своим истокам, это вопрос времени. Они разделены на совершенно короткий промежуток.
– Мне кажется, за пятьдесят лет различия в ментальности огромны.
– Скажи это миру. Япония закрывала границы на триста лет. Ничего не переменилось. Пятьдесят – это всего два поколения. Не нужно их трогать, они сами откроют границы. Они идут своим путём.
Подруга сердилась, в отличие от меня она там была и видела всё своими глазами. А я, идеалист и романтик, искала положительное в любой неприятной реальности.
– Своим путём… Почему южане, не утратив своей самобытности, живут сыто и безбедно? Назови это гнётом империализма или как-нибудь ещё. Но на севере люди живут плохо, полстраны умерло от голода. Справедливая ли это цена?
– Они ещё помнят гражданскую войну… – попыталась возразить я.
– Те, кто не выжил в войне или умер потом от голода, голоса уже не имеют… Полстраны! Полстраны просто умерли за идею… – подруга закрыла электронный альбом с фотографиями.
– Не сердись… Они мне дороги… И только за эту свою жертву заслуживают самых хороших слов… Лежачих ведь не бьют, лежачих поднимают.
Я забрала посуду и ушла заваривать чай. Мы сменили тему, но осадок несогласия остался.
Наконец, я отправилась на остров. Уже рассвело, самолёты в аэропорту стояли сонные, а проснувшиеся – медленно двигались к своим рукавам. Я сидела у окна с чашкой кофе и словарём – учила хангыль. Всё ещё путалась в чтении пачхимов – нижних букв. Достала ежедневник, где на последней страничке была записана шпаргалка… «Рисовый хлебец на картинке» – так здесь говорят о недосягаемом, о журавле в небе. Видит око, да зуб неймёт. Как в сказке: очаг и котелок над огнём были нарисованы на куске старого холста…
За окном отъезжал от рукава самолёт. Белый, с оранжевым днищем и оранжевым хвостом. На хвосте почти смайлик: точки, крючки и запятые – логотип авиакомпании. По борту – четыре фотографии. Юноша в костюме, он же с мячом, с походным рюкзаком и, кажется, за рулем велосипеда – самолёт поворачивал, и изгибы крыла закрыли мне обзор. Не узнать героя было невозможно. Я сидела с кофе и словарём и растерянно улыбалась самолёту. Чувствовала себя так же, как тогда, на скамейке под фонарём. Рисовый хлебец на картинке.
Я проверила в поисковике. Действительно, авиакомпания запустила новую рекламную акцию и пригласила молодых популярных актёров, чтобы быть ближе к новому поколению. Фанатам должно понравиться. Меня, например, существенно подбодрило с утра, лучше, чем чашка кофе.
Объявили посадку.
Провела день в осмотре местной школы. Трёхэтажный кампус в парковом массиве на берегу, две спортивные площадки и крытый бассейн. Школа-пансион. В окна видно море. Тёмное, почти чёрное в ноябре…
Оставшееся свободное время на острове нужно было чем-то занять. Было пасмурно, моросил дождь, выходить из гостиницы совсем не хотелось. Но я всё-таки заставила себя. Бродила по улицам города, заходила в местные магазинчики в поисках зонта, но зонты нигде не продавались. Накинула на голову шарф. Ноги уже промокли, я не планировала задерживаться на острове, и мои прогулочные кроссовки оказались совсем не по погоде.
В одном из переулков увидела ворота в буддийский храм. Чёрный сланец черепицы. Крыша, как в кино: та самая двухъярусная лодия с загнутыми к небу краями – отгонять злых духов. По левую руку от ворот – крошечный пруд с улыбающейся статуэткой бога изобилия. Пруд был полон медных и латунных монет, которые кидали «на счастье» посетители. Я прошла через храмовые ворота и поднялась по ступеням до огромной статуи Будды Майтреи. Его охраняли каменные львы с распахнутыми зевами. Дождь усиливался. У подножия статуи стоял стеклянный саркофаг с зажжёнными свечами. У ног Будды можно было спрятаться от дождя – выступы помоста, на котором он стоял, образовали крышу. Я только успела встать под этот навес, как засверкали молнии, и пошёл ливень. Чистая верхняя вода… Благодать – стоять у ног Майтреи и смотреть
сквозь стену дождя с высоты холма – на город, на огненные небесные стрелы, на горящие в саркофаге свечи. Ни о чем не просить у небес… Даже чуда. Любоваться – городом и миром.
Когда ливень чуть ослаб, из нижнего храма пришёл смотритель. Он церемонно поклонился и протянул мне прозрачный, полиэтиленовый зонт. Я поклонилась в ответ и зонт приняла.
Символ защиты, пусть даже такой хрупкой и тонкой…
Вечером я поехала в аэропорт, он на острове маленький, даже тесный. В самолёт меня провели через отдельный зал и посадили в самом углу салона – у окна. Пахло лимонной травой, видимо, где-то стояли палочки с ароматным маслом. Двое мужчин в чёрном вошли и осмотрели ряды. Я подумала, что меня сейчас попросят подняться и показать документы. Но они только заглянули за шторку в соседний отсек.
Один ушёл, а другой остался и сел впереди. Стюард принес дорожную сумку и поднял её на полку. Через минуту в салон вошёл молодой человек. Бросил на меня быстрый, цепкий взгляд и сел в первом ряду…
Я чувствовала себя ошеломлённой, растерянной. И даже смутилась и отвернулась к окну. Почему я решила, что это глаза-обещание? Как мы оказались в одном самолете? Разве служащим, пусть на альтернативной гражданской, можно покидать город? Или на выходные, в пределах страны – можно? Я надела тёмные очки. Нервничала. Разницу можно уменьшить, дистанцию можно сократить, но не так же стремительно. Как там наверху соединяют маршруты? Кто обещает высоту?
– Пристегните ремни, мы взлетаем…
Можно было подойти к пассажиру в первом ряду и поговорить о фонде, о проекте, который мы собираемся вместе делать. Мы же были вдвоём в салоне, не считая сопровождающего. Но для этого пассажира фанат, ищущий любого повода, чтобы познакомиться, – как сто пятнадцатый, даже тысяча пятнадцатый дубль. И если я сейчас начну «накрывать этот стол», перекладывая ложки слева направо и наоборот, никогда – ни сейчас, ни в будущем – наше общение не будет на равных. Разница только увеличится, а дистанция возрастёт.
Так и летели… Двое в воздушной лодке, не считая охраны.
Я даже не знаю, были ли пассажиры за шторкой. По приземлении герой скользнул по мне мягким взглядом. В глазах – не
стрелы, а мерцание свечных обелисков. Он уже был в чёрной маске и капюшоне. Покинул самолёт, не оборачиваясь. Охрана забрала сумку и вышла за ним.
Утро началось с экстренных заголовков. Северная Корея привела войска в полную боевую готовность. Я полистала западные новостные сайты – всюду паника и нагнетание градуса. Включила телевизор – сеульские телеканалы войны не ждут. Можно продолжать жить. Сварила кофе. В Твиттере выложили новое видео явления героя в социальный центр.
Я включила ролик. Герой выходит из машины, девушки кричат, тянут к нему руки. В кадре мелькают намазанные тинтом губы, красные шарфы, дутые куртки, разноцветные чехлы телефонов. Герой, как всегда, элегантный. Сегодня без кепки и капюшона. Проходит фанатский коридор, бодро взбегает по лестнице, берётся за ручку двери и резко оборачивается… Бросает быстрый, пытливый взгляд в пролёт между горчичными домами и входит в здание.
Прокручиваю видео снова и снова: крыльцо, герой, дверная ручка и поворот. Неизменная чёрная маска. Чёрная чёлка. Видны только глаза. Глаза-вопрос… «Где ты?»
Вечером загрузила новый фильм, тот, где кладбище и герой бьётся зонтом. Тяжёлый фильм. Бессмысленный фильм. Раненый, окровавленный герой ползёт по щебню вдоль железной дороги. И умирает на выходе из туннеля. Никакого романтизма. Сараи, трущобы и грязь… И героиню никто не спас.
Под впечатлением написала барышне телефонное сообщение: «Слишком много кровавых, натурных сцен». Всё ещё не могла примириться с трагическим финалом. «Режиссерский почерк», – был мгновенный и короткий ответ, дающий понять, что критика неуместна.
Утром позвонили из фонда и попросили снова прилететь на остров. Нужно было посмотреть доставленное медицинское оборудование – что оставить для нашего класса. Конечно, можно было отправить туда кого-нибудь из проектной команды. Но мне очень хотелось к мандариновым деревьям и в храм Будды Майтреи… Будет дождливо, ветрено и, может быть, даже снежно, но искушение было велико. Глаза-приглашение… «Где ты?»
Вспомнила «Остров, или оправдание бессмысленных путешествий» Василия Голованова – мужчина мечтал попасть на северный остров, а когда попал туда, испытал жестокое разочарование: мерзкий ветер, хлюпают доски, проложенные как настил по улицам, все пьют спирт, серо, пусто, гадко… А потом – улица, дети, перерыв в дожде, человек, приколачивающий к стенке сарая шест со скворечником. Мужчина интересуется – разве скворцы прилетают в эти края? «Никогда не прилетают», – спокойно отвечает житель острова, суёт в карман молоток и уходит, не продолжая разговор… Никогда не прилетают. Вот и моя тоска по высоте – как приколачивание скворечника к стенке сарая…
Проект пилотного класса получался. Фонд хотел успеть к весне и быстро соглашался со всеми предложениями. Я летала на остров несколько раз. И привязалась к нему. Особенно полюбила аллею перед кампусом, где под каждым деревом стояли скамейки, похожие на ту, что в пролёте горчичных домов – сосновую, с кованными ножками.
Месяц спустя, когда я была в командировке, из фонда позвонили:
– Приглашаем вас на празднование Рождества, вы же прилетите?
Я растерялась:
– Рождество? – всё-таки речь шла о буддийской стране.
– Да, фонд организует праздник для детей на острове. Мы бы очень хотели, чтобы вы прилетели.
Дальше мне описали церемонию – будет пресса, телевидение, и, конечно же, главный герой. Прозвучало ли последнее как пароль? Или мне это показалось? Искушение так велико, что обманываться было одно удовольствие… Но мысленно я уже меняла расписание, бронировала билеты и паковала чемодан.
После официальной церемонии планировался сам праздник – с конкурсами, подарками и сладостями. В парке напротив кампуса уже нарядили ёлку и сделали зимний городок с горками и каруселями. Школу украсили радужными гирляндами и светильниками. Дети готовили друг другу рождественские поделки.
– Конечно, я прилечу! – во мне заговорил ребёнок, жаждавший праздника и рождественского чуда.
Села в самолёт… Предвкушение праздника не покидало меня. Представила, сказочную световую дорожку с ёлочными гирляндами – вдоль всей аллеи до школьного крыльца. И парк с детскими качелями и лабиринтами. И мандариновые деревья. И пепельное море вдалеке. И вулканические камни. Я так и не добралась на острове до кратера. Как там остров? Где сейчас герой? Летела в предвкушении зимнего этюда…
На остров я не попала. Наш самолёт развернули. Объявили, что по техническим причинам аэропорт места назначения закрыт, и самолет вынужден совершить посадку в Токио.
Токийский аэропорт был переполнен такими же перенаправленными самолётами. Пока мы летели над заливом, северный полуостров снова испытал баллистическое оружие, а несколько часов спустя ракета с юга попала на север. С учений ли… Намеренно ли… С моря ли была выпущена? Или с суши, в той демилитаризованной зоне? Мы не знали. Экраны в аэропорту сверкали выпусками «молния». Я нервно листала поисковик – новости сообщали об обмене ракетами и отмене всех рейсов… Вспышки и стрельбище. С военных баз подняты самолёты. Больше ничего. Будет ли объявление войны? Объявлена ли она уже сейчас? Будет ли всеобщая мобилизация? Люди вокруг тоже ничего не знали. Но воздушное пространство для пассажирских самолётов было закрыто.
Со мной связались из консульства. Советовали поскорее покинуть город и улететь на материк. Военные действия – через залив, транспортное сообщение может быть заблокировано.
Ночью, пока я ждала в гостинице обратный рейс, произошло землетрясение… Не сильное. Я почувствовала, как будто кровать и пол подо мной исчезают, падают вниз… На долю секунды. Потом тряска – стены, столы, двери. За стеной проснулись и громко заговорили люди. В растерянности я не знала, что делать… Брать сумку и выходить на улицу? Скорее одеться? Я ещё металась между ванной и прихожей, когда всё прекратилось… Отголоски войны? Или это привычная сейсмическая активность? Хотелось скорее покинуть город.
Я присела на край кровати. Руки слегка дрожали… В ладонях сжимала ключи, документы и кошелёк. Видимо, схватила их в панике… Как там остров? Школа? Всё сгорит? Куда эвакуируют детей? В бомбоубежище? Я даже не знаю, есть ли оно там, никогда не спрашивала… Открыла в телефоне любимую картинку с героем. Когда он оборачивается и смотрит в пролёт горчичных домов. «Где ты?» Коснулась его лица. Отправили ли их из тренировочного лагеря сразу на границу? Что останется от пролёта, скамейки и фонаря? Как далеко это теперь… Полная неизвестность… В ночной тишине стремительно и громко пролетели самолёты. Очень низко. Очень взвинчено. Тектонический толчок повторился, но уже слабый. Снова подо мной на секунду исчез пол… Руки продолжали дрожать… Снова вспомнила остров… Представила, как весной будут цвести королевские вишни – розовые и белые лепестки. Парки будут словно заснеженные. И синее море вдали… И детки на аллее, где крутятся музыкальные карусели… И ленточка в воздухе, которую некому будет разрезать…
Но я же вернусь. Как только всё это прекратится, я обязательно вернусь.
***
Иванова Наталья Аркадьевна родилась в городе Октябрьском (р. Башкортостан). Училась в Литературном институте им. А.М. Горького. Стихи и проза публиковались в «Нашем современнике», «Литературной газете», «Эмигрантской лире», «Дне литературы», в журнале «Аргамак», в альманахах «День поэзии», «ЛитЭРА», «Пятью пять», «Артбухта», в сборниках «Траектория», «Точки». Участник Первого форума молодых писателей Китая и России (Шанхай, 2015 год). Автор поэтической книги «Имя ласточки горной». Лауреат Башкирского республиканского фестиваля поэзии «Родники вдохновения», фестиваля поэзии «Словенское поле», Международного прозаического чеховского конкурса «Краткость – сестра таланта», премии молодых писателей им. А. Филимонова. Член Союза писателей России. Работала редактором отдела поэзии альманаха «Артбухта» и журнала «Лампа и дымоход». Живёт в Москве и Сингапуре.
