ПУТЬ К МИЛЬТОНУ

Как английский писатель потерянный рай искал

Размышляя о месте ветхозаветных сюжетов в художественной словесности, нельзя обойти нам поэму выдающегося гения мысли Джона Мильтона «Потерянный рай» (1667), доставившую бессмертную мировую славу этому блистательному представителю английской литературы. Слава эта была признана современниками, оценена по достоинству потомками. Но как же непросто подчас было принять то, что признанный гений посвятил свой шедевр библейской теме!

Какие метания разума, например, обнаруживает в себе статья о Джоне Мильтоне исследователя В. Васютинского, написанная в тяжелые для Церкви тридцатые годы для седьмого тома Литературной энциклопедии. Прежде всего, автором постулируется, что в «мифе» об утрате богоданного рая прародителями рода человеческого аллегорически изображена английская революция. «Так, образы ангелов-воинов, военный совет в раю, поражение сатаны повторяют картины гражданской войны; отдельные персонажи поэмы как бы списаны с натуры, символизируя борющиеся классы: сатана и бог — республиканцы и роялисты». Революция здесь «только рядится в библейский одежды» (К. Маркс). Стоит лишь подивиться проницательности В. Васютинского, когда истинным «революционером» (вероятно, прототипом всех революционеров), «мировым мятежником» он именует падшего ангела – денницу. «Сатана…самый яркий и сильный персонаж» в произведении… «он больше всего удался» – продолжает исследователь, выявляя тем самым богоборческий дух гуманитарной науки страны Советов: куда прекраснее бунтовщик дьявол, нежели Миросоздатель – Господь. Вместе с тем, ум автора наталкивается на неразрешимую проблему при встрече с идеей Бога. С одной стороны, образ Бога и окружающих его ангельских чинов «напоминает Карла I и его двор» (то есть, являет собой персонаж в высшей степени отрицательный) с другой же – Он в поэме есть «олицетворение чистоты, разума и свободы»… то есть всего того, что вмещает в себе «идеал революции» – идеал в высшей степени положительный. Из чего следует, заключает В. Васютинский, что изображенный Мильтоном Бог двойственен и противоречив.

Сколько же поколений студентов-филологов, готовясь к экзамену по зарубежной литературе, впитало в себя эти идеи! Сколько начинающих «педагогов-зарубежников» (а, может быть, и маститых) построило свои лекции о Мильтоне согласно этой незамысловатой схеме! А потому, да простит мне дражайший читатель, свой небольшой очерк об английской поэме на библейский сюжет я то и дело буду переводить в отповедь советскому литературоведу. В. Васютинский называет английского поэта певцом революции. Но каково же будет наше изумление, когда, открыв «Потерянный рай», прежде всего, прежде даже всякой поэтической строчки, в небольшом, предваряющем основной текст содержании первой книги мы найдем отсылку к святым отцам: «Ангелы же, согласно мнению многих древних Отцов, созданы задолго до появления видимых существ». Действительно богословие св. Иоанна Дамаскина и преп. Кассиана, св. Василия Великого, св. Григория Богослова, св. Амвросия Медиоланского свидетельствует о том, что сотворение ангелов предшествовало сотворению вещественного мира и человека. Такая укорененность в церковной традиции сама по себе могла бы указывать на ортодоксальность взглядов писателя. Но нет. Мильтон объявлен антитринитарием: «М. отрицает догмат Троицы». Между тем, прежде чем дать волю вдохновению («Пой, Муза горняя»), автор подобно средневековым христианским писателям молитвенно обращается к Богу, а именно к третьей ипостаси Пресвятой Троицы – Святому Духу, прося наставить его на предстоящие труды.

 Но прежде ты, о Дух Святой! – ты храмам
Предпочитаешь чистые сердца, –
Наставь меня всеведеньем твоим!

В стихотворных строках, посвященных Утешителю, поэт исповедует не только свою немощь («возвысь все бренное во мне»), но и являет свою веру, показывая, между тем, и знание свое Священного Писания. Так, достойно удивления, как двустишие

Ты, словно голубь, искони парил
Над бездною, плодотворя ее…

содержит в себе одновременно аллюзии на ветхозаветные и новозаветные события. Если до начала времен «тма верху бездны: и Дух Божий ношашесѧ верху воды» (Быт.1:2), во времена христианской проповеди Тот же Дух «в виде голубине» сходил с небес на крещающегося во Иордане Иисуса Христа. Облеченная в поэтическую форму молитва ко Святому Духу остается не замеченной советским литературоведением. Вторая же ипостась Божества, как и Бог-Отец как на то указывает В. Васютинский и удостоверяет неизвестный автор статьи о Джоне Мильтоне, опубликованной в четвертом томе Краткой литературной энциклопедии (1967), не удались английскому поэту: «мятежный образ Сатаны, при всем противоречии, к-рое проявил христианин М. в оценке его действий, титаничен и глубоко привлекателен, как и образы людей, нарушающих божью заповедь. Им уступают по художественности образы бога и его сына». Написано специалистом, другого к сочинению материалов для энциклопедического издания не допустили бы. Но как можно довериться ученому, пишущему имена Бога и Его единородного Сына с маленькой буквы, а наименование дьявола с большой? Как проникнуть сквозь эту толщу богоотрицания, богоотступничества и увидеть хотя бы в слабом свете то, что запечатлел в своем произведении классик?
Навряд ли будет преувеличением сказать: к изображению двух этих ипостасей Божества Мильтон подошел как возвеститель Истины и певец Правды. Вопреки трактовкам советских литературоведов, поэт изображает Бога-Сына рожденным, не сотворенным. Его Мессия сый прежде век, прежде сотворения видимого мира, а потому не может именоваться «первым созданием бога». Бог-Сын, изображенный английским поэтом, – это образ любви, источник милости.

Сын
Был славой несравненной озарен;
Вся суть Отца отобразилась в Нем.
Святое состраданье лик Его
Являл, неистощимую любовь
И милость беспредельную

Некогда в «Слове о вочеловечивании» святитель Иоанн Златоуст изрек: перед сотворением человека Всеведущий обратился к Сыну Своему с повелением воплотиться и пострадать за славное Свое создание. «Слово» это не могло и не может ни рождать размышлений о божественной любви к людям. Вместе с тем, вынесено оно из сокровищниц сердца человеческого, а не взято со страниц Писания, на что и сам творец его указывает: «и мнится мне…». Поэтическое слово Мильтона – не слово Отца Церкви, но и оно, изошедшее, очевидно, из сердца благого, может быть достойно внимания. Бог-Сын прежде времен (то есть прежде, нежели было сотворено время) проявил послушание Отцу, изволив пострадать за грехи человеческие, назидает святитель. Поэт не противоречит церковному преданию, согласно которому Бог благоволил спасти мир во Христе Иисусе «прежде лѣтъ вѣчныхъ» (2 Тим. 1:8), но делает акцент на добровольности Жертвы: Премудрое Слово Сам испрашивает у Отца позволения воплотиться и умереть за беззакония людей.

Взамен его – меня прийми. Твой гнев
Пускай меня карает. Человеком
Меня сочти; я, из любви к нему
Твое покину лоно; отрешусь
От славы, разделяемой с Тобой,
И за него умру охотно.

Но будучи Порождением Воли Божией, Сам облеченный в святую Его волю – над любовью поставляет послушание Отцу:

В жертву принося
Охотно, радостно Себя, Он ждал
Решения Всевышнего Отца.

В ответ на волеизъявление Сына Отец (и пусть по-богословски это не совсем точно) наделяет Его равной Себе честью и славой.

Того же, кто согласен умереть
…………………….возлюбите,
О, божества! (то есть чины небесные – Ю.Р.) – и чтите, как Меня…

Такова написанная Джоном Мильтоном словесная икона Святой Троицы. Увидеть ее не помешали антихристианские советские псевдонаучные теории. Бессильны они и при воззрении на созданный в поэме человеческий образ. По замечанию В. Васютинского, автор «Потерянного рая» не проводит значимой границы между человеком и животным: «разница только в степени, ибо все они – различные виды материи, к-рая является источником всего существующего». Однако в поэме видим совершенно иное: следуя Священному Писанию, стихотворец именует человека «владыкой прочих тварей». Нет и тени сравнения его с бессловесными. Напротив, по силе божественной к нему любви («умалилъ еси его малым чимъ wт ангелъ (Пс.8: 6), поэт уподобляет род людской вестникам Неба.

… которых Он
Возлюбит с Ангелами наравне.
Автор статьи Краткой литературной энциклопедии (1967) называет глубоко привлекательными «образы людей, нарушающих божью заповедь». Что ж, каждый мерит своею мерой. Мы же справедливо заметим, что по авторскому замыслу прекрасным в человеке является отражение Божьего подобия, каким оно было до грехопадения:
В их лицах (прародителей – Ю.Р.) отражен
Божественных преславный лик Творца,
Премудрость, правда, святость…

Самым же выдающимся качеством первозданного человека следует считать выражаемое в мысли, невидимом чувств и движении тела смирение, что очевидно из эпизода, описывающего встречу дьявола в образе змия и прародительницы.

……………………………любым
Движением, она смиряла в нем
Ожесточенье, мягко побудив
Свирепость лютых замыслов ослабить.
От собственного зла, и сатана,
Ошеломленный, стал на время добр…

Изображая человека, как и повествуя об ангелах (см. выше) Мильтон опирался на святоотеческую традицию. Так, упоминание о сыновьей свободе прародителей коррелируется в поэме с понятием «совести» («Я в души Совесть им вселю, / Вождя и Судию») – такого свойства душ существ разумных, которое преподобный Авва Дорофей назвал некогда «божественным залогом».

Поэма задумана как теодицея: намерение автора было «благость Провиденья доказать, / Пути Творца пред тварью оправдав», и это знаменательно. Некогда пораженный гением английского поэта Александр Сергеевич Пушкин писал: «в злые дни, жертва злых языков, в бедности, в гонении и в слепоте сохранил непреклонность души и продиктовал “Потерянный рай”». Так, подобно персонажам Священной истории, лишенный земного блаженства, Джон Мильтон утверждал всеблагость Создателя и праведность судов Его в собственной жизни.

 

Юлия РОСТОВЦЕВА 

Читайте также: