ПАМЯТИ ПОЭТА НИКОЛАЯ КОЛЫЧЕВА

Народ внимал певцам иных кровей. Памяти Николая Колычева.

Я давно уже заметил, что чем шумнее литературное событие в наше время, тем меньше в нём собственно литературы. Расскажу только об одном, к сожалению, печальном литературном событии 2017 года, оставившем след в моей памяти и душе. Практически незаметно для столичной литературной жизни и для федеральных СМИ в Пушкинский день России 6 июня ушёл из жизни мурманский поэт Николай Колычев. Впрочем, мурманским он был лишь по месту рождения. А по масштабу дарования он был, конечно, всероссийским поэтом. Его стихи, особенно 90-х годов, вошедшие в сборник «Звонаря зрачок» — яркое явление в русской литературе. В стихотворении, давшем название сборнику, на мой взгляд, поэт вплотную приблизился к черте, за которой начинается гениальность. Чтобы не быть голословным, процитирую его полностью.

Мне снился гулкий колокольный звон
И виделось неведомое что-то.
Я закричал — и непонятный сон
Сменила явь холодных капель пота.
Рванулось со стены страданье рук!
Ах, нет. Ах, нет, нагих деревьев тени.
Ушли виденья, но остался звук,
Тяжелый и неясный, как виденье.
Метался, бился зыбкий свет в окне,
Ударам в такт качал деревья ветер,
Перекликаясь, плакали во мне
Колокола, которых нет на свете.
Кололась ночь, как черная скала,
Я зря к ушам прикладывал ладони.
Колокола! Зашлись колокола
По Николаю Колычеву в стоне.
И впрямь по мне. Иль я схожу с ума?
Уж лучше сон, забвенье, неизвестность!
Я засыпаю. Снова звон и тьма.
Но этой тьме во мне темно и тесно.
И понял я тогда, что обречен
Увидеть мир за гранью восприятья,
Что эта тьма — лишь звонаря зрачок,
А этот сон — велик и необъятен.
Так где я? Что я? Явь ли это? Бред?..
И вдруг разверзлась ночь, являя чудо:
Сквозь тьму зрачка ворвался белый свет,
В котором я еще не скоро буду…
То гулко, то звончее, чем хрусталь
Звучат колокола светло и строго.
Во мгле веков звонит, звонит звонарь.
И смотрит в небеса. И видит Бога.

К сожалению, впоследствии поэт, написавший ещё немало хороших стихотворений, интересно работавший в прозе, всё же таких высот уже не достигал. Я лично ждал его «болдинской осени», какого-то нового поэтического всплеска, но он так и не случился. Николай Владимирович остро чувствовал свою недовостребованность, как и вообще небрежение к поэтическому слову у подавляющего большинства современников. Об этом одно из его поздних стихотворений, колычевский вариант «памятника нерукотворного».

Смерть каждому готовит пьедестал:
Кому – повыше, а кому – пониже…
Но вижу я, что лучше мир не стал,
А значит, не был миром я услышан.

Мне срок уже остался небольшой,
И скоро час пробьёт – за всё ответить.
Те строчки, что я выстрадал душой,
Не дали счастья ни жене, ни детям.

Ни матери, ни Родине моей
Я не помог и не утешил боли…
Народ внимал певцам иных кровей,
А не стихам о горькой русской доле.

Кто знает, может быть вот это ощущение ненужности и не дало поэту раскрыться в полной мере. Он ушёл в 57 лет, и вполне мог бы взять ещё новые поэтические вершины, но организм не выдержал мятущейся души.

И всё же нельзя сказать, что поэт был совсем обделён читательским вниманием. Хотя большая всероссийская известность не пришла к нему при жизни, на родном Кольском Севере все трудные, «безлюбые» десятилетия постсоветской России он оставался для земляков примером верности поэтическому призванию. И они, те, кто понимали настоящую поэзию, платили ему читательским вниманием и теплотой.

Я не могу себя назвать другом Николая, но всё же были у нас знаковые пересечения в жизни. Так получилось, что именно я четыре года назад взял у него едва ли не единственное серьёзное в чём-то даже исповедальное интервью http://rospisatel.ru/kolychev-intervju.htm . Я пытался сделать, что мог, чтобы поэт прозвучал на всероссийском уровне. В частности, будучи в жюри Всероссийской литературной премии имени Николая Тряпкина «Неизбывный Вертоград», выдвинул его в лауреаты. По-моему, это была первая серьёзная всероссийская премия, которую получил поэт, приближавшийся к своему пятидесятилетию.

Незадолго перед смертью Николая тень набежала на наши отношения. Но вот характерный штрих. В июне прошлого года мы с товарищами из литературных клубов «Соты» и «Словороссия» приехали на мою родину – Кольский полуостров. Побывали в Хибинских горах, провели литературную встречу в Апатитах. Была у нас запланирована подобная встреча и в Кандалакше, в городе, где прошло детство Николая Колычева. В этом городе он и умер за 9 дней до запланированного нашего выступления (несмотря на то, что в последние годы жил в Мурманске). И так вышло, что встреча в кандалакшской библиотеке во многом стала данью памяти поэту. Конечно, такие совпадения не случайны. Напоследок процитирую своё небольшое стихотворение, посвящённое Николаю. Думаю, что свой дивный храм, несмотря ни на что, выстроить ему всё же удалось.

«Мужик»
Мужик кряжист. Свернёт, пожалуй, сопку,
И побросает в реку валуны.
И если тошно, он запустит стопкой
В ухмылку нагловатую луны.

Он будет пить, и петь, и верить в Бога,
И, может быть, построит дивный храм.
А, может, просто встанет у дороги
И станет деревом, поверившим корням.

Алексей ПОЛУБОТА

 

Читайте также: