НОТА
Гриша не умел петь. Он репетировал поздно вечером, когда все в доме ложились спать. И где-то к двенадцати ему удавалось зазвучать. А до этого вырывались лишь робкие звуки. Серьезно заниматься музыкой получалось у Гриши только с бабушкой. Оно и понятно: в прошлом бабушка – директор музыкальной школы, а с недавних пор руководитель хорового кружка. Гриша не любил петь. Не любил, потому что не получалось.
– Григорий, подбородок мы держим прямо. Прямо, голубчик мой, слышишь? – она вставала с круглого табурета, устало ходила по комнате и размахивала руками, словно в ее голове Гриша уже давно исполнял «Вокализ» Рахманинова или хотя бы «Как пойду я на бы-ы-ыструю ре-е-ечку».
Гриша смотрел на бабушку, но голоса ее не слышал, как и не слышал себя. Иногда папа шутил, что, быть может, в какой-нибудь день у Гриши просто отобрали уши и поэтому он ничего теперь не слышит. Бабушка суетилась, просила напрячь живот, почувствовать диафрагму.
– Разве голос рождается из живота? – удивленно спросил Гриша.
– Конечно. Все рождается из живота. Даже ты когда-то из него появился. Точно так же и звук. Чем звук тебе не ребенок? – Бабушка насторожилась. До этого Гриша не спрашивал ничего про музыку. Он мог говорить о звездах, считать печенье или спрашивать, почему именно пингвины не умеют летать.
Гриша пытался нащупать что-то у себя в пупке – почувствовать звук на ощупь. Из-под оранжевой водолазки показалось маленькое бесформенное тело, какое бывает у детей, когда они вроде бы еще не взрослые, но уже и не маленькие.
– А-а-а, – потянул Гриша. В животе приятно завибрировало и отдало в горло, но звук оборвался, и он снова опустил подбородок в пол.
– Ты чего замолчал, Григорий? Даже не успела обернуться, а он уже опять в пол.
Гриша молчал. Он смотрел на стертый паркет, на бабушкины бордовые тапочки с вышитыми белыми розами. За окном проехал мусоровоз – этот звук отчетливо проносился каждый день почти в одно и то же время и никогда не обрывался. Все рождало звук. На стене у входной двери гудели большие часы. В двенадцать в них звучал маленький колокольчик. На кухне горела лампа, и звучала она всегда одной непрерывной нотой. А ведь бабушка не выключала на кухне свет даже ночью. Стало быть, музыка в этом доме была всегда. А когда закипал чайник, через него пробивалась музыка – сначала писком, затем треском, а потом и вовсе шипением. Бабушка ходила по комнате, останавливаясь у окна, потом задумчиво возвращалась к инструменту. Она еле поднимала ноги, что даже в ее шарканье Гриша услышал ноту. Вот бы и ему что-нибудь такое сказать, чтобы наконец-то слиться со всем этим живым оркестром в один концерт. И вдруг он неожиданно для себя громко зевнул.
14.10.2020
