МАМОЧКА, НЕ УМИРАЙ!
Анна КОЗЫРЕВА
Отрывок из романа “Картинки из жизни подлого человека”.
Веня отчетливо запомнил ту длинную, тягучую ночь… Ночь морозную. Звездистую.
Он проснулся внезапно. Словно от сильного толчка в бок.
Сквозная полночь лунными бликами прорывалась из вне: голубой тревожный свет сочился сквозь окна, таинственно освещая тесное жилище.
Мальчик резко поднялся и, осторожно ступая босиком по холодным половицам, лунатиком потянулся к выходу.
— Ты куда, сынок?! – глухим, сдавленным шепотом мать окликнула его.
— На двор…
— По-маленькому? – Не ответил. – Ведро ж вона за занавеской стоит, — подсказала.
— Стеснятся, поди… — Из-за занавески, где стоял и бабушкин топчан, донесся ее голос: — Ты, внучек, ведро-то в сенцы снеси.
— Не-а… выйду я…
— Простынешь! – В материнском голосе испуг и тревога, но мальчик ничего этого не заметил. – Совсем голышом-то не выскочи! Фуфайку набрось на себя!
Наугад стянул с печи первые попавшиеся под руку катанки. Нырнул босыми ногами в теплое войлочное нутро. Длинной телогрейкой накрылся с головой. И, толкнув от себя дверь, смело шагнул в черный провал сеней. Скрипучая дверь надсадно просипела в след.
Проскочил сенцы. Наощупь в кромешной темноте вытянул засов из квадратных скоб и настежь распахнул уличную дверь. Вышел на крыльцо и – замер.
Открылась пустота, насквозь пронизанная холодными лучами и наполненная жуткой, как глухой обморок, тишиной. Мурашки побежали по
коже, но сумел совладать с собой, а, совладав, вгляделся: таинственный свет,
озарив полуночный мир, изменил знакомый рисунок ближней округи – однако уже через миг мальчик радостно узнал свой двор, узнал и улицу целиком.
Вокруг было ярко, как днем, и всё отчетливо видно.
Приземистые дома под тяжестью отливающих серебром снегов на покатых крышах окончательно утонули в глубоких сугробах и отбрасывали широкие короткие тени. И всё, что имело форму и объем, впечатывалось в снег густыми, в четких линиях контура тенями. Иссиня-черным силуэтом обозначилась и его собственная тень.
Сонно тявкнул в конуре Звонок — никто не отозвался даже слабым эхом, и ничто больше не потревожило глухого безмолвия.
Бархатным шатром нависло над уснувшей деревней низкое небо. Чистое. Огромное. Голубыми светлячками, переливаясь и искрясь, мерцали в чернильной выси холодные огоньки. Крупные звезды вспыхивали ярко и водили веселые хороводы. Внезапно всё пришло в движение – упругой спиралью звездная круговерть устремилась в бездонные глубины и рассыпалась седой пылью; и чудилось уже, что вот-вот серебрянно-хрустальным перезвоном заструится наплывающее с небес загадочное звучание.
Завороженно смотрел мальчик в высь, где кучкой горели далёкие Стожары… где над самым домом полым черпаком опрокинулась Большая Медведица… где есть и Малая… но где?.. увидел: вон же… вон она!.. Следом нашел и самую-самую яркую звезду – Полярную, которую бабушка называет по-особенному: Богозарная!.. В самом центре щелкового полога широким рушником раскинулся Млечный Путь, связывая в сребролунной дали одну небесную обитель с другой, — это тоже из бабушкиных сказок, а еще она любит повторять, что рассыпался горох на двадцать сторон, никому его не собрать – один Бог всё соберёт да в коробейку покладёт…
Ясно-ясно услыхал Веня знакомый напевный голос:
— Небо – терем Божий… Звездочки на ём – огоньки Божии… Оно ить как быват: народится где на земле младенчик, — в небушке тем же разом звездочка новая вспыхнет. То в теремочке Божием ново оконце вырубили, и смотрит в то оконце андел-хранитель. Кажинному человеку от Господа Бога свой андел-хранитель приставлен…
— И у меня есть?! – Маленький мальчик жмется к бабушке, в глаза ей заглядывает.
— А-то! и у тебя, внучек, обязательно свой андел-хранитель имеется… – Растопырив на ножках перевернутой табуретки моток новой, выбеленной на снегу и морозе пряжи, она накручивает большой клубок – клубок вырывается и упруго прыгает на пол: — Не мешай-ка! Под руку-то не лезь!..
— А у мамочки?
— А как же по-другому? И у мамочки твоей тоже… — Она подняла клубок с пола и вновь захороводила вкруг табуретки-распорки. – Господь Бог всем даёт свово андела. Он нам и охранитель, и помощник скорый, и подсказчик…
— Всегда?
— Завсегда-то завсегда, да токо вот мы, грешные, плохо слышим ево… — последние слова произносятся еле-еле слышно.
— А он оконце закрывает? – мальчик продолжает пытать бабушку.
— Кто?
— Дак ангел же!
— А как же… Время подходит кады, – тады и закрыват… — и тихо-тихо добавляет: — Умират человек, — оконце вот и захлапывается…
— А ангел куда?
— Андел?.. Андел к Господу Богу назад отлетат… Звездочкой падучей по небу токо свырк…
Тянула ночь свой глухой невод, и сизыми дымами клубились далекие облака, подбираясь из-за несбыточно-неведомого и труднопредставимого Моря-Окияна, распластавшегося буйством и величием где-то в западном запредельи невидимого горизонта. Вскинулся Веня моментальным обзорным взглядом: игольчатой искоркой вспыхнула в небе звездочка и, прочертив короткую дугу, устремилась к земле: душа обомлела и не по-детски болезненно заныла.
В глубине сеней хлопнула дверь. На крыльцо вышла мать: Веня почувствовал ее спиной.
— Не закоченел? В ледышку ишо не превратился? – Заглянула в лицо сыну – спросила испуганно: — Сынок, ты никак плачешь?
Веня сконфузился. Мать обняла его за плечи, прижала к себе. Мальчик порывисто обхватил ее руками. . Уткнулся носом в мягкую, сочно пахнущую молоком грудь. И жарким, страстным шепотком прокричал:
— Мама! Мамочка! Не умирай! Никогда-никогда не умирай!
Фуфайка свалилась с него, но Веня совсем не чувствовал пощипывающего холода. Мать стремительно подхватила упавшую на пол телогрейку. Накинула на сына. Плотно запахнула широкие полы. Поспешила вытереть его слезы:
— Да как же я могу?! Разве ж я тебя, сыночек, когда оставлю?! Маленький мой… глупенький… — голос ее влажно дрожал, а теплые мягкие губы ласково и горячо целовали пристывшие на морозе щеки, лоб, подбородок…
