ГАРМОНИСТЫ
Алла КАСЕЦКАЯ
Давным-давно, когда я ещё на свет не появилась, моя мама работала заведующей сельским клубом. В деревне ведь как — ни театров, ни ресторанов, ни всяких других развлечений не было. По выходным и по праздникам весь народ, от мала до велика, собирался в клубе. Под это дело выделили здание старой школы. Сделали там ремонт местными силами, приобрели киноаппарат. Свой.
Сначала-то была передвижка — это, кто не знает, так назывался передвижной кинотеатр. На лошади: зимой на санях, летом на телеге привозили киноаппарат и движок, который вырабатывал электричество, — без света тогда деревня жила, позже провели.
Всё в клубе было: и шахматы, и шашки, и песни, и танцы. Спустя время и радиола с пластинками появилась. Напоётся народ, натанцуется под всякие там «Бессамэ мучо», но потом всё равно гармониста играть зовут. И вот тут-то и начиналось самое интересное, самое веселье. На гармони в деревне многие играли, но так, как Иннокентий Малахов (дядя Кеша), никто не мог. Ох, как у него пальцы бегали по кнопочкам — не уследишь! А наигрышей сколько знал — не пересчитать! Как заиграет, ну не усидеть на месте. Ноги сами кренделя выписывают. В деревне говорили: «Под Малаховскую гармонь и безногий запляшет». А ещё говорили: «В Малаховской гармони душа живёт».
Так вот, эта история произошла, когда мне ещё и двух лет не исполнилось, но кое-что сама помню, что-то мальчишки рассказали, а что-то мама дополнила.
Мой брат, который всего-то старше меня на четыре года, был у меня в няньках. В те поры матери по три года в декрете не сидели, работать надо было. С малышами водились старшие. Вот и за мной брат присматривал. Ну как присматривал — таскал меня везде за собой. Сами посудите — братишке всего лет шесть тогда было, с мальчишками побегать, поиграть хочется, а меня куда денешь? Посадит в коляску и возит то на пруд, то в соседнюю деревню, то на кузню, в общем, куда с мальчишками отправятся, туда и меня волочёт. Зато какие у меня игрушки были! Чего мне только мальчишки в коляску не насуют: и подковы были, и гвозди всевозможные, и обрывки лески с рыболовными крючками, и даже пачка махорки. Перекладывала я всё это добро, рассматривала, может, что и на зуб пробовала — этого не помню, врать не буду, но сидела я в коляске спокойно, мальчишкам не докучала. Ну, и они в ответ все заботились обо мне, как умели, делились очередной «добычей», так что недостатка в игрушках у меня не было. А однажды моя коллекция пополнилась удивительными музыкальными вещицами.
Был у моего брата друг-сосед, на пару лет постарше, через два дома от нас жил, Вовка Малахов, сын того самого знаменитого дяди Кеши-гармониста. Ох, и проныра был — вся семья, да что семья — вся деревня иногда от его выходок стонала. Хотя потом институт закончил, большим человеком стал. Но пацанёнком был бедовым, с фантазией, и постоянно остальных мальчишек в свои аферы втягивал. Такого, бывало, натворят — на голову не натянешь. Вот и в этот раз ловили они с моим братом на пруду карасей. Я рядом, как обычно, в коляске сижу. В ногах у меня банка с червями. Я их по одному достаю и аккуратно по коляске раскладываю. Червяки расползаются в разные стороны, я их ловлю и обратно в банку складываю. Увлекательное занятие, а мальчишкам скучно — не клюёт у них. Побросали они удочки на рогатины, уселись на мелкую травку на берегу пруда. Брат достал съестные припасы — большие ломти чёрного хлеба, натёртые чесноком и щедро посыпанные солью. Мне подали ломоть, между собой поделили. Сидим жуём. Солнышко макушки греет, поплавки не шевелятся, тишь да гладь.
— Вовка, а душа, она какая? На что похожа? — нарушил тишину мой брат.
— А я почём знаю. Спроси чего полегче.
— Нет, ну как же? — загорячился брат. — Кому, как не тебе, про это знать!
— Это ещё почему? — искренне удивился Вовка.
— Так ведь все в деревне говорят, что душа у твоего батьки в гармони живёт. Небось, вылезает иногда оттуда? — убеждённо спросил Гоша. — Небось, видел, а сказать не хочешь. Я думал мы с тобой друзья. Разве от друга могут быть секреты? Нет, ты скажи! — не унимался брат.
Вовка аж отшатнулся от такого напора:
— Да не видел я никого! Чё прицепился как клещ? Хотя… — Вовка почесал себя за ухом, отчего его давно не стриженые лохмы встали торчком, и он стал похож на одноухого филина.
Брат насторожился:
— Нууу? Чего замолчал? Вспомнил? Видел? Ну, рассказывай, не тяни! Какая она?
Вовка с шумом втянул в себя воздух, потом так же шумно, со звуком «чшшшшш», выдохнул и выдал фразу, с которой всегда и начиналась очередная афера:
— Я тут чего подумал-то… — он помолчал и продолжил, — раз по дому душа не летает, значит она сейчас в гармошке сидит. Так? — и не дожидаясь ответа от нас, сам себе ответил. — Так! Значит надо взять гармонь и посмотреть. Батя на работе. Мы быстренько туда и обратно. Он и не заметит.
Брат с уважением воззрился на друга:
— Ну ты башка! Я бы не додумался. Айда! — и тут он кисло посмотрел на меня. — Ляльку с собой тащить? Мы так дотемна не управимся.
— Ляльку обязательно с собой! — Вовка даже ногой притопнул — Ты как собираешься гармонь по деревне, в руках нести? Да нас с тобой сразу отцу сдадут. А мы её Ляльке в коляску спрячем — никто не увидит.
— Ну ты башка! — снова восхищённо выдохнул брат.
Пацаны вдвоём вцепились в ручку коляски и со всех ног понеслись в деревню. Такой скорости моя коляска не развивала ни до, ни после этого случая, со скрипом и стоном подскакивала на каждой кочке, каждой рытвине. Я подскакивала вместе с ней, и одновременно с нами подскакивала и металась по коляске банка с червями, а точнее без червей, потому как они давно повылетали из посудины и тоже метались и подскакивали вместе со мной и с банкой.
До деревни мы долетели быстро. Вовка пошёл в дом, а мы с братом остались ждать на улице.
Вот в сенях скрипнула половица, Вовка высунул из-за двери голову и зашипел сквозь зубы:
— Коляску ближе подкати.
— Чего? — не расслышал брат.
— Коляску, говорю, ближе подкати, тетерев глухой! — уже зло шипел мальчишка.
— Аааа, понял.
Брат закатил меня на первые ступеньки крыльца и в целях конспирации поднял у коляски верх.
Пацаны затолкали гармонь мне за спину, закинули её сверху моим одеяльцем и понеслись обратно к пруду.
Оказавшись на берегу, рядом с заброшенными удочками, ребята перевели дух. Оглядевшись по сторонам и не заметив никого подозрительного, брат откинул верх коляски и аккуратно достал гармонь. Какая же она была красивая! Небольшая. Ладненькая. Лаково поблёскивала на солнце и чуть поскрипывала мехами. Мы все трое молча любовались этим чудом, совсем забыв, для чего только что совершили дерзкую кражу.
Первым снова заговорил брат:
— Ну, Вовка, давай показывай, где она, душа.
Вовка взял гармонь, покачал её в руках, как будто взвешивал. Зачем-то понюхал. Затем, как доктор к пациенту, приложил ухо к мехам и начал прислушиваться.
— Ну, что там? — шёпотом спросил мой брат.
— Тихо! — шикнул на него Вовка, продолжая вслушиваться в недра гармони.
Гоша хотел было ещё что-то спросить, но осёкся на полуслове.
Вовка наконец-то перестал прослушивать гармонь. Теперь он держал её перед собой на вытянутых руках и буравил взглядом. Как будто хотел рассмотреть что-то сквозь меха. И вдруг:
— Душааа, выходииии. — неожиданно тоненьким голосом протяжно позвал он.
У брата от удивления глаза сделались круглыми:
— Вовка, ты чего? Совсем рехнулся?
— И не рехнулся. Может, она боится выходить? Надо тихонечко звать, а то перепугается и вовсе не выйдет. Давай вместе.
И мальчишки начали наперебой умильно-тоненькими голосами выманивать из гармошки душу, как щенка из конуры. Минут десять они так сюсюкали, но душа не соизволила появиться. Вовка начал злиться:
— Да что это за душа такая трусливая! И чего не выходит? — нервничал он. — Выходи, мы ничего тебе не сделаем! — уже приказным тоном кричал он во внутренности гармошки. Но душа не отзывалась.
В отчаянии парень затряс инструмент, как будто надеялся силой вытрясти из него душу. Случайно нажал кнопки, и гармонь пару раз слабо пискнула.
— Ага! Не нравится! — закричал Вовка. — Не хочешь по-хорошему? Всё равно достану! Гошка, берись за тот край. Тяни на себя!
Брат схватился за один край гармони, Вовка тянул за другой. Парни растягивали гармонь в разные стороны, всё дальше и дальше отходя друг от друга. Тянули изо всех сил, упираясь ногами в землю. Лица у них раскраснелись, они скрипели зубами, тяжело дышали, но тянули, тянули, тянули…
Меха не выдержали, с треском лопнули — вместо одной целой гармони, у мальчишек в руках остались две половинки. Войдя в раж, друзья ещё не осознавали, что они натворили. По очереди заглядывая в разорванное нутро несчастной гармони, парни ещё пытались рассмотреть там душу, но, увы, их ждало разочарование, души там не оказалось. Зато оказалось много серебристых маленьких плоских прямоугольных пластиночек с узкими щёлочками, прикрытыми тоненькими металлическими мембранками. Мальчишки выковыривали их из гармонного пузика и складывали мне в коляску. Я вертела в руках эти новые игрушки и почему-то решила подуть в одну из них. Неожиданно серебристый прямоугольничек издал нежный красивый звук. Я взяла другой прямоугольничек и тоже подула в него. Он тоже зазвучал, но звук был уже немного другой — более низкий, бархатный. Какое чудо — я дула на эти пластинки, и они все пели на разные голоса. Таких замечательных игрушек у меня ещё не было. Радость моя не знала границ.
А вот мальчишки, остыв и осознав, что натворили, здорово приуныли. Оба прекрасно понимали, что изрядной порки им не миновать. Вовке так лучше вообще теперь дома не показываться. Так и стояли они над поруганным инструментом, и мысли обоих одолевали не радостные.
— Может, спрячем это всё куда-нибудь подальше или лучше сожжём? — Вовка ткнул носком ботинка в половинку гармони, которая лежала ближе к нему.
— Не, жечь сейчас нельзя — огонь, дым увидят, — здраво рассудил брат.
— Значит спрячем. Пока у тебя, твой дом ближе. Может, отец не спохватится? — без особой надежды успокаивал себя Вовка.
– Может и правда, не спохватится. — поддакнул Гоша. — А и спохватится, скажешь, может, воры украли.
— Точно! — оживился Вовка. — Если гармонь не найдут, так на нас не подумают. Может и правда, воры. Пришли и украли. Гармонь-то дорогая… — и тихо добавил — Была.
Мальчишки закинули ошмётки гармони в коляску, кое-как прикрыли одеяльцем и, уже никуда не торопясь, потолкали горестную поклажу ближе к дому. Всю дорогу они молчали, отдавшись невесёлым мыслям, и лишь изредка тяжело вздыхали.
Мамы дома не было, она ещё не вернулась с работы. Брат по-быстренькому скидал половинки гармони в голбец и, строго посмотрев на меня, поднёс палец к губам, давая понять, чтоб я хранила тайну. Я кивнула. Вовка убежал домой, а мы остались ждать. Обычно мама поздно возвращалась с работы, и меня спать укладывал брат. Но сегодня она вернулась раньше — в клубе отменили репетицию. Мы даже успели попить чаю все вместе, что бывало очень редко.
За окнами темнело. Вечер плавно перетекал в ночь. Пора укладываться спать.
Мы с братом так старательно вели себя «как обычно», что вызвали у мамы смутные подозрения:
— Да что с вами сегодня? Какие-то вы необычные.
— Обычные! Обычные! — закричали мы наперебой, устроив привычный гвалт, чем окончательно успокоили маму.
— Ну, значит спать. Все по кроватям! — скомандовала она и пошла расстилать постели.
Мама уложила меня в кроватку. Я прихватила с собой из коляски несколько серебристых пластинок — даже на ночь не могла расстаться с ними, так они мне понравились.
— Лялька, что это у тебя? — мама рассматривала на своей ладони несколько блестящих прямоугольничков. — Ты где это взяла?
И тут в окошко громко и требовательно постучали. Мама выглянула за занавеску и побежала открывать дверь.
В дом вошли дядя Кеша в кое-как накинутом на одно плечо пиджаке и Вовка, исподлобья озирающийся по сторонам.
— Константиновна, — обратился дядя Кеша к маме, — гармонь пропала. Люди видели, как мой с твоим парнем днём у нашей избы крутились. Так гармонь не у вас?
У мамы брови удивлённо поползли вверх:
— С чего вдруг ей здесь ока… — мама не закончила фразу, закусив губу, разжала ладонь. На ладошке поблёскивали мои музыкальные пластиночки.
Охнув, Вовкин отец опустился на лавку. Объяснять тут было уже нечего, но Вовка и Гоша, перекрикивая друг друга, затараторили, торопясь высказать всё, что произошло: и про гармонь, и про душу, и что вернули бы сразу, и что случайно так вышло, и про пластинки, и главное про душу, про душу. Брат слазал в голбец, достал то, что ещё с утра было целым прекрасным инструментом, и оба горе-гармониста встали перед дядей Кешей, склонив головы и смиренно ожидая справедливой порки.
— Отдала Богу душу моя гармонь… — дрогнувшим голосом сказал Вовкин отец.
Драть пацанов на ночь глядя Дядя Кеша не стал. Они с Вовкой молча собрали с пола половинки гармони и побрели к выходу. Мама протянула им пластинки, которые выгребла из коляски, но дядя Кеша только рукой махнул, повернулся и вышел. Вовка быстро переглянулся с Гошей, хотел что-то сказать, но передумал и выскочил вслед за отцом.
Выдрали мальчишек или нет, я не помню, мама не знает, а сами парни не говорят. Их с тех пор у нас в деревне гармонистами прозвали.
Дядя Кеша ездил куда-то далеко и привёз новую гармонь, люди говорят лучше прежней. И про душу опять говорят. Только, я думаю, не в гармони она, эта душа, а в дяде Кеше, потому как в его руках любая гармонь поёт так, что заслушаешься.
ОБ АВТОРЕ:
Алла Касецкая (Воробьева). Родилась в деревне Гончарка, Вологодского района. Закончила десятилетку, училась на художника росписи по дереву. В данное время учусь заочно в «Вологодском областном колледе культуры и туризма» г.Кириллов. С раннего детства пишу стихи. Прозу начала писать уже окончив школу. Становилась финалисткой различных литературных семинаров и конкурсов, в частности: «В начале было слово», «Гринфест», «Русский Гофман» и др. Публиковалась в журнале «Вологодский Лад», «Двина», «Подъём», «Литера», «Ротонда», а так же в литературных сборниках. В газете «Графоман» вышел цикл коротких рассказов «Максимкины мудрости». Автор сборника стихов » Снег пахнет небом» и книги рассказов для детей «Светлылики».