«ДЕКАМЕРОН» ОДНИМ ЗАЛПОМ

Александр ЕВСЮКОВ,

прозаик, критик, сценарист

Роман «Чужой» Константина Алексеева – большой добросовестный труд. Об этом говорит не только его объём в полтысячи страниц, но и более чем десятилетняя пауза с прошлой книги, названной «Восприемник» (2014 г.). Вместе с ней и с первым романом автора «Чёрная суббота» (2011 г.) получается своеобразная трилогия о русской жизни и её исторических катаклизмах за последние сорок лет: начиная с последних лет «застоя» и вплоть до первых месяцев СВО. Персонажи из прошлых книг, мелькающие в эпизодах новой, дополнительно фиксируют эту циклическую взаимосвязь.

В романе одна главная линия: центральный персонаж Сергей Вознесенский по кличке Нэсс рассказывает о жизни / сомневается / кается / исповедуется своему школьному товарищу Косте по прозвищу Коба. Коба выглядит этаким службистом с творческой жилкой, а Нэсс – артистом с боевым прошлым, всю жизнь мечтавшим сыграть Зилова из «Утиной охоты». Его актёрский взлёт и лучшие дни давно позади, друзей и поклонников он растерял, а новые приятели оказались совсем ненадёжными. Нэсс теперь живёт один, точнее на пару с котом по кличке Лоренцо: «Да, похоже, кот в этом доме занимал главное место».

На первый взгляд, это скорее нескончаемо длинная повесть, но благодаря развёрнутым отступлениям и ряду побочных сюжетов, она обретает черты полноценного романа. Отмечу достоверность и убедительность многих сцен: у автора богатый жизненный и боевой опыт, он досконально знает, о чём (и о ком) пишет, вплоть до «пуговицы погона», за которую зацепился ремень автомата героя. Несмотря на изначально заявленную камерность, это отнюдь не пересказ одной конкретной человеческой судьбы, охват получается гораздо более широким: это и социальный роман, и роман воспитания, и своеобразный роман-фельетон, включивший в себя истории церковной и артистической жизни, парафраз писательской автобиографии и даже политический триллер. В общем, чем не современный «Декамерон», только пропущенный через одного рассказчика?!

У автора есть добытая с боем выстраданная личностная позиция, и он не боится её раскрывать. Вот его кредо в житейском смысле:

«– Посмотрите, весело ему! – всплеснула руками мать. – Ты его кем хочешь вырастить, бандитом?

– Нет, всего лишь мужиком.

– Мужиком – это, по-твоему, людей калечить?

– Мужиком – это значит уметь за себя постоять».

Или вывод из горького лично-социального опыта: «Поразительное дело! Больше всего тогдашними порядками возмущались те, кто катался как сыр в масле. Слово „совок“ я впервые услышал в доме родителей матери на Октябрьском Поле, от бабушкиных гостей. Как сейчас помню: собирались у нас в гостиной расфуфыренные молодящиеся дамочки и их не менее лощёные кавалеры. И вот, дымя импортными сигаретами и попивая редкие зарубежные виски и аперитивы, они крыли на чём свет стоит „эту страну“».

У Константина Алексеева сложилась собственная узнаваемая стилистическая манера, а сюжет достаточно увлекателен, и пусть не с самой первой страницы, постепенно затягивает и побуждает читать и читать дальше. Здесь есть о чём задуматься и кому сопереживать даже после прочтения (так Чужим упорно называют одного героя, а по факту им оказывается другой). Это качественная психологичная мужская проза, интересная также и читательницам.

Однако, как положено критику, обращу внимание на три заметных «ложки дёгтя».

Во-первых, это ощущение несоответствия количества времени, заявленного и реально потраченного на рассказ Несса. Если прочитать вслух всё, что он говорит и вспоминает (даже без пауз и выразительного интонирования, а они, безусловно, есть, особенно в исполнении актёра), а также добавить ответные реплики, то на это, вероятнее всего, уйдёт больше суток. Автор стремится нас убедить, что всё было рассказано за один день и вечер (причём даже не очень поздний), при этом Коба регулярно фиксирует, сколько часов общения уже прошло, но чем дальше, тем меньше в эту хронологию верится. Возможно, к этому добавилось моё личное субъективное ощущение, что Коба и Нэсс встретились уже днём, а не утром, как, видимо, задумано автором (закрытие больничного упомянуто вскользь, одной фразой, да и закрывать его можно в разное время суток). Тем паче, что книга-то вполне реалистичная, а не мистическая, вроде «Мастера и Маргариты», где демиургу позволено куда более произвольно раздвигать рамки пространства и времени. На такое обстоятельное общение героям потребуется не меньше пяти-шести вечеров или же полтора суток, когда они вынужденно оказались бы друг с другом с глазу на глаз. Вспоминается давняя критическая дискуссия о романе Джозефа Конрада «Лорд Джим», когда самые дотошные скептики вычислили, что рассказчик той истории должен был безостановочно проговорить то ли 11 то ли 14 часов, а ведь «Лорд» вдвое короче «Чужого»! Да и персонажи-рассказчики «Декамерона» Боккаччо вовсе не случайно длят своё творческое застолье целых десять вечеров, а не впихивают все впечатления в один бесконечный! Конечно, можно предположить, что рассказчик-артист способен «прогнать» все события быстрее, но зачем же тогда его начинает подгонять Коба, если он и так старается на пределе человеческих и актёрских сил?

Во-вторых, портреты персонажей (особенно с середины книги) становятся более плоскими и вместо важных внешних деталей, раскрывающих их внутренний мир, часто сводятся к простейшим указаниям на похожесть. Один похож на «злого Шрэка», другой – на Киркорова, третий на Андрея Державина, врач с Майдана – на «Богдана Ступку в роли Тараса Бульбы» и таких похожих человек пятнадцать! Возможно, это актёр-рассказчик так выявляет и кратко обрисовывает облики будущих сценических образов. Но почему такой подход усиливается именно во второй половине романа? Больше похоже, что так выражается усталость автора от персонажей и желание поскорее от них отделаться.

Ну и, в-третьих, заметное снижение стилистического уровня текста (включая и нередкие для этой книги стихотворные пародии), глубины внутренней драмы ближе к кульминации и финалу. Недаром здесь начинают проскакивать давно затёртые штампы,  как то: «сердце оборвалось и рухнуло в бездну» или «внутри поселилась холодная мёртвая пустота». Напоминания о человеческой судьбе в формате сериала вроде нарицательной «Санта-Барбары», или о том, что дальнейшие события и так известны всезнающим спецслужбам и уже неинтересны, сильно девальвируют само отношение к развязке романа. Повторю, по сути, перед нами глубокая драма, а то и трагедия Сергея Вознесенского и его близких, порой сравнимая с шекспировскими или хотя бы вампиловскими сюжетами, но автор, изначально задававший иные вводные, в конце стремится дать произошедшим событиям более однозначную моральную оценку без малейшей вариативности в ответе.

И, кстати, вновь о времени, потраченном на рассказ-исповедь Нэсса: если бы автор организовал не одну, а несколько встреч бывших приятелей, то их неизбежно пришлось бы мотивировать, пояснять, чем Косте / Кобе так интересна судьба Нэсса, ведь на внезапность и заочные просьбы товарищей такое списать было бы уже невозможно. А значит, и его итоговая оценка пережитой драмы заметно отличалась бы от той, что мы видим сейчас.

В целом, рад поздравить коллегу с таким продуктивным и весомым литературным высказыванием, ставшим окончанием творческой засухи!