БУКЕТ ДЕКАБРЯ

Перед вами — мозаика одного месяца. Уникальный документ эпохи. Стихи, рецепты, эссе, заметки и рассказы — даются подряд и без литературоведческих специй и редакторской обработки. Быт не противоречит высоким темам и, пролистывая рубрику, читатель ощутит «воздух» времени без каких-либо дополнительных настроек. Как есть. Так и есть. О чем мы думали, тревожились, мечтали и пели в ДЕКАБРЕ.

Рубрика готовится по материалам постов в группе СОТЫ в ВК. = Присоединяйтесь!

 

Анастасия Чернова
Последний день осени
Вспоминаю последний день осени. Серый асфальт и серое небо, одинокие новогодние украшения, белые медведи в нарядных шубках и легкие олени, впряженные в золотистую повозку, покорно стоят среди луж и дождя. Неподалеку, рядом с парком, кипит стройка, сердито гудит огромное шоссе. Безрадостнее картины, наверное, и представить сложно. Со всех сторон лишь камни, клыки одинаковых домов и дорога – тусклая лента машин. Хотя, в солнечный день, пейзаж, пожалуй, еще печальней. Контраст веселого голубого неба лишь подчеркнет, усилит монотонную бесприютность города.

Если идти вдоль шоссе (чем я и занялась в последний день осени), то можно заметить и яркие пятна. Это светофоры. Мерцающие огненные плошки. А еще – темно-синие лампочки машин Скорой помощи, что спешат одна за другой, бесконечной такой вереницей…

Прохожих не так много, некоторые из них – в масках. Ветер уныло скребет по асфальту пустой стаканчик от кофе. А на проводах, над всеми домами, машинами, стройками, в рядок сидят нахохлившиеся голуби. Такова она, осень-2020.
Что ждет дальше? По моим внутренним ощущениям – через пару лет эпидемия отступит, и все наладится, даже забудется; разного рода ограничения не меняют сути жизни, а в чем-то даже усиливают, расставляют акценты. Отсеивают все развлекательное и второстепенное (хотя многое из этого «второстепенного» – на самом деле, так важно для меня). Одновременно я понимаю, что подобный благостный сценарий может и не состояться.

Не то чтобы человеческая жизнь совсем исчезнет с лица земли, нет. Но начнется какая-то другая, новая история, с другими людьми. Созданная цивилизация, яркая, творческая, великолепная, противоречивая и порочная, исчезнет, как сон; как Содом и Гоморра, и уже другие народы будут весело справлять свои праздники и Новый год, очистив от тусклой накипи былого – шубку медведя и золотистую повозку оленя; и только голуби все также будут сидеть на проводах, беспечно и отрешенно.

 

Людмила Семенова
Прочла статью Алексея Полуботы о ситуации в Приднестровье. Глубокая статья думающего верного человека. Сочетание культурного, исторического знания с гуманным человеческим опытом. Позиция публициста твёрдая, но передана тончайшими полутонами воспоминаний, чувств, эмоций. Братья Черепановы и для меня первые реальные люди, побывавшие на современной войне. Не от того ли юношеского открытия-откровения произросла потом непримиримая умудрённая позиция в отношении Донбасса и шире — причастность к судьбам Русского мира?

 

Анатолий Сорокин
«Китежанка»

Быть может, то я — обранивший свой стих,
Всего лишь прохожий — не брат, не жених.
А ты лишь луна, что плывёт в серебре.
Сидишь у окна, улыбаешься мне.
Ты — схимница тихой, великой зимы.
В тебе, луноликой зима шьёт следы.
Когда-то и мне нагадала цыганка,
Что встречу однажды во сне китежанку.

Людмила Семенова

УКУТАННЫЕ В ОМОФОР (О романе Ирины Ордынской «Монахини»)
В наше сумбурное время, когда рушатся привычные представления о целостности мира, когда фантастика с искусственным интеллектом становится реальностью, когда привычный ритм жизни нарушается вынужденной изоляцией от общества, когда обесцениваются понятия «свободы», «творчества», вышедший в издательстве «Вольный странник» роман Ирины Ордынской «Монахини» весьма актуален. Роман о судьбе монастыря и его насельниц-монахинь в эпоху насильственных революционных преобразований 20 века. Но история циклична, просто ход её корректируется условиями, обстоятельствами, временем, местом. Наши сегодняшние чаяния кажутся незначительными, когда читательским вниманием погружаешься в страшные события, воссозданные писателем в романе. Но печальные, даже трагичные события романа почему-то дают светлый оптимистичный настрой. Подобные чувства возникают от уважения к героям произведения- соотечественникам, сумевшим преодолеть трудности и выдержать испытания. И многое становится понятным – некоторые вещи, например, мышиная возня вокруг церковных «правил» или споры на основе домыслов о поступках церковных служителей, приобретают оттенок неважности, незначительности на фоне настоящих глубоких проблем. Ненавязчиво, деликатно автор внушает идею соборности. Как естественна она для русского характера, и как важно это понятие для правильного развития нашей истории. «В звуки голоса чтицы вплетались, казалось, молчаливые молитвы монахинь». Чаяния и мольбы у всех разные, а вот сердце одно -большое, горячее, страдающее. Судьба игуменьи монастыря Олимпиады сплелась с судьбами её сестёр во Христе. Судьба отдельного человека символизирует судьбы многих людей того времени и шире – поруганную судьбу страны. Игуменья Олимпиада прошла все круги ада – разрушение обители — отчего для неё дома, арест, тюрьму, жестокие допросы, ссылку, болезнь, на её глазах погибали близкие. Дарованными ей испытаниями, её душа приблизилась к Богородичной. В земной жизни Богоматерь в полной мере испытала страдания, потеряв единственного сына. Господь не пожалел своего единородного сына ради искупления грехов человеческих. Возможность претерпеть ради ближнего – тоже Дар Божий. Это прозрение пришло к матушке, и дало ей силы выстоять. Хранительницей Свято-Троицкого женского монастыря была Богородичная икона «Скоропослушница». Живой язык автора оживляет и образ на иконе: «Она куталась в омофор», потому что в храме царили холод и сырость. Земное и небесное гармонично соединяются в романе Ирины Ордынской. Убедительны и правдивы страницы, где повествуется о последних днях перед закрытием монастыря. Это время Страстной седмицы. Тревога насельниц сменяется смирением и потаённой радостью. Несмотря на неотвратимость грядущего, вера в их сердцах крепнет – всё происходит по воле Божьей. Поругание святынь, унижения и издевательства пережили монахини в дальнейшем. Плач их – плач Ярославны, вместил боль всех женщин, потерявших мужа, сына, брата, отца, родной дом.

Только дым от песни многославной,
Да и жизнь растаяла, как дым…
Да куда ж ты скрылась, Ярославна,
Перед родом-племенем моим? – Н.И.Тряпкин

Не скрылась, выстояла, растерзанная своим же народом. И нам, потомкам, дала пример мужества и святости. Святая многострадальная русская женщина. Несмотря на жёсткие детали повествования от текста романа веет теплотой и добротой. Мне думается, всё дело в любви. Сочувствии людей к друг другу, безграничной любви Творца к чадам, и любви автора Ирины Ордынской к своим героям.

P.S. В романе Ирины Ордынской мне не хватило сочности языка.Иногда слишком просты и неточны слова в тексте, чтобы в полной мере почувствовать страдания людей. И ещё: с Богом у каждого особые отношения, а здесь часто усреднённые, прогнозируемые сентиментальные чувства и ощущения. К примеру :»Отчаяние охватывало людей…» В какой-то момент устаёшь следить за сюжетом — я поняла это, когда читала о передвижениях монахини в ссылке.

Анатолий Сорокин
Как в лампочке, в луне сверкнул накал.
Декабрьский снег намнёт земле бока.
Уже я слышу как идёт издалека
Холодная декабрьская строка.
Вот, сеет сеятель небесное зерно.
Вот, Слово я склевал из рук Его.
Картавый ветер выкашлял строфу.
Быть может допишу стих к Рождеству.

Анастасия Чернова
Танец
Прочитав эссе «На самом деле» моя подруга-балерина посетовала: а что же это я не включила в свой разбор искусство танца. Исправляюсь и дописываю.

Как по мне, то танец должен захватывать целиком, до кончиков волос. И тогда он станет музыкой. Растворением в ритме и мелодии. В настоящем чудном мгновении – здесь и сейчас. В этом танец тоже похож на музыку: отзвучав, просто перестает быть. Не обретает какую-либо материальную форму. Его нельзя, например, торжественно укрепить в рамке или подержать в руках, как рукопись. Нельзя поставить автограф, или подарить, хотя… подарить, пожалуй, м-можно (сомнительный такой подарок ;))
Рисование. Танец – это, безусловно, рисование. Я прочерчиваю ногой полукруг – ронд и, прокручиваясь, выбрасываю вперед запястье. Кистью руки ставлю точку. Весь танец и состоит из фигур. Квадраты, треугольники, диагонали… Сейчас поняла, что уже забываю названия фигур. Берлинский ронд, харлей, свитч, кресты, американка, рол-ин-рол-аут и…и… что там еще.
Ладно. Коллекция фигур – это не главное. Ведь танец – это еще и рассказ. Неповторимая история, которая пишется в данный момент. Там есть лирические отступления, диалоги, развитие действия, кульминация. Каждый партнер приходит со своей фабулой. Он имеет общий набор приемов и повествовательную схему, которую мы вместе выстраиваем в сюжет. Импровизируем. Танцуя, партнерша не выбирает стратегию и не предлагает свои версии. Но она может смягчить или усилить кульминацию, дать трактовку некоторых эпизодов, наконец, подыграть или остаться равнодушной.

Алексей Полубота
Рустам Каженкин из Якутии передал мне новую книгу Гаврилы Андросова «Исповедь старого генерала» составленную из переводов его стихотворений на русский язык разных русских поэтов. Причём в книге есть несколько переводов одних и тех же стихотворений. Очень интересно было читать. У Гаврилы талантливая своеобразная поэзия с этническим якутским колоритом, а переводят её по-разному, кто-то, по сути пишет свои стихи «по мотивам», кто-то пытается проникнуть в суть. Попробовал свои силы в качестве переводчика и я. Я очень мало переводил, а это вообще первый перевод, опубликованный в книге.

Россия, забытая глашатаями СМИ,
Не отмеченная на картах, не имеющая адресов;
Черносошные сыны твои работают на износ.
Безвестная моя Россия, как ты живёшь?
Миллиардеры глухи к тому, что может тебя воскресить,
Их дети, отучившись в сорбонах , не сделают кисельными твои берега.
Бедная моя Россия, почему так круты повороты на твоём пути?!
Под убаюкивающий перестук поездов,
Под леденящий грохот салютов
Через силу пытаешься улыбнуться испещрённым морщинами лицом.
Великая моя Россия,
перемоловшая своих богачей,
отринувшая коммунистов,
Как ты живёшь?
Отрешённая моя Россия, засветятся ли новыми счастливыми огоньками веси твои?
С мечтой о вечном Третьем Риме
Возводящая Новый Иерусалим,
Внимающая отсвет Северной Шамбалы за горизонтом.
Победоносная, пронзившая копьём дракона,
Спешившаяся моя Россия, где потеряла своего коня?!
Я за восемью холмами твоими схоронившийся,
Восьмиликий, бесконечно стенающий,
Восемьдесят восемью спорами раздираемый,
Бесхитростный, без забрала на лице,
Потаённой России маленький вечный сын.

Гаврил Андросов. Перевод Алексея Полуботы

 

Елена Рубцова
Зима придёт неслышно.
На удивленье крыш —
без снега и морозов,
но ты напев услышь.

Декабрь своим оркестром
чарует царство звёзд,
чтобы небесным текстом
скользить по стану нот.

Бесснежности зазорность
бросается в глаза:
пусть резвая задорность
взглЯнет на образа.

Соотнесёт часть жизни
с закваскою времён:
совиною усталостью
сморгнёт пришедший сон.

Декабрь, иконописно
храни ушедший год,
чтоб прорастали смыслом —
и новый к нам придёт.

Пока даётся время,
возможна и метель.

Надеждой сердце полнится,
что будет и апрель,
что зазвенит капелями,
проснувшись ото сна,
любимая и бедная,
в цветах весны, земля.

01.12.2020

Елена Рубцова
Таинственный мир Кара-Дага,
Любимый мой Коктебель!
Как будто старинная сага
сознанье сажает на мель.

Даров драгоценные россыпи
хранит Киммерии земля.
Загадкой вулкана уснувшего
отсутствует память жерла.

Но лавой застывшего пиршества,
реликтовостью миров
земли заповедные истины
сшивает сквозь время любовь.
04.12.2020

Елена Рубцова
Профиль Блока точёный.
Кудри.
Он нездешне красив анфас!
До «Двенадцати» время будет
всё впитать
— вселенскою губкой —
и откликнуться чутко-чутко:
ветер времени в волосах,
бьётся в рёбра,
сквозняк выдувает душу,..
на губах:
звук — горлом…
но не понят
но не принят
виной углублён
сам постигнет, что нет спасенья от безумной цикличности лет
воздух выкачан ложностью смыслов
обманулся собою поэт.
Обнажённая совесть мучила.
Всё растерзано благозвучие:
пО ветру…
Задохнулся.
Оборванной речью
тайный жар превращался в пар.
Деревянные губы.
Плечи.
ночь
аптека
улица
фонарь

02.12.2020

Анатолий Сорокин
Качаются шары на ветке.
Иголки, хвоя, серпантин.
Кончаются дары. Из клетки
Давно никто не выходил.
Шар голубой уже расколот.
Болтается гирлянда звёзд.
В душе не каждый шарик колоб,
Но каждый Шарик ищет кость.
Осколков маленькой игрушки,
Увы, не хватит чтобы жить.
В часах не водятся кукушки.
Не стоит время ворошить.
Ты лучше склей собой осколки,
Пока твой шар не стал пятном.
Пусть в каждом доме шар на ёлке,
А в каждом шарике твой дом.

 

Юлия Чернова
Наука, химия, домашний сыр.
3 литра непастеризованного молока. 10 столовых ложек уксуса. Около 20 минут на слабом огне. И вуаля, получается самая настоящая моцарелла. Просто материзуется из кастрюли, как терминатор3 в женском обличии собирается из комочков под самосвалом.

Людмила Семенова
ЛЮДМИЛА СЕМЕНОВА
ДВЕ ВСТРЕЧИ
Мы не виделись с Львом много лет. Когда-то он владел комнатой в нашей большой коммунальной квартире в центре. Появлялся же очень редко, только для того, чтобы взять счета на оплату. Я входила в ту пору в стыдливый юношеский возраст, и внезапное появление респектабельного мужчины на пороге нашего запущенного жилья вызывало у меня состояние робости, почти страха. Избегая встречи, иногда я пряталась за дверцами шкафа. Мучительно стыдилась стёртого и разбитого паркета в прихожей, груды картонных коробок с ненужными вещами, запутанных проводов, пыльными переборами тянущихся по стенам. Однажды, когда во время беседы со Львом, на старой штукатурке мелькнул юркий темный таракан, я покраснела и прижалась спиной к тому месту, чтобы он не увидел и не осудил.

Лев всегда приносил для меня шоколадку. Я брала, торопливо благодарила, но съесть не решалась. Казалась, что я недостойна презентов, а с его стороны, это знак жалости и подаяния. В очередное посещение, он проронил, оценивающе глядя на меня, взрослеющую: «Да тебе надо уже не шоколадки, а цветы дарить». Меня бросило в жар от волнения, пролепетав что-то в ответ, исчезла в своей комнатке. Лев подавлял уверенностью, было в нём много мужской силы и природного достоинства.

Не знаю, что сподвигло его поселиться в нашей квартире на какое-то время, но то был мучительный период моей жизни. Я старалась не появляться в местах общего пользования, если мы все же сталкивались, едва кивала и проскакивала мимо. Мама подозревала, что Лев жил в комнате не один – по всей видимости, он перевёз сюда больную мать и ухаживал за ней. Лев соседство не афишировал, а мы старались не замечать, как он выливает вёдра с отходами в унитаз и варит по утрам манную кашу. Как-то проходя мимо двери его комнаты, вздрогнула от резкого окрика, приправленного матами: «Опять разлила!..»

Приходившие к нам гости делали заданное количество звонков для каждого хозяина. Услышав свои два, я кинулась открывать. На пороге стоял незнакомый парень с букетом хризантем. Мне он пояснил, что к бабушке, и прошел в дверь Льва. На своего отца Льва сын походил статью, крепостью, резко очерченными чертами лица. То, что таинственная жилица умерла, мы узнали от полицейских, пришедших засвидетельствовать её смерть. После похорон Лев съехал и надолго исчез. Потом поменяли место жительства мы, и я забыла о соседе Льве. Росла, крепла, хорошела, приобретала новых друзей, объединяясь с ними учебой, общими интересами, творческими и спортивными занятиями. Не думала о том, что мне еще раз придётся переступить порог нашей старой коммунальной квартиры. Лев позвонил по телефону, и я долго не могла узнать его. Из спутанной речи поняла только, что требуется моя помощь.

Давно уже повзрослев, я научилась владеть собой, хорошо и уверенно общалась с людьми. Но ко Льву ехала все с тем же детским чувством панического страха. Поднялась на третий этаж сталинского дома. Среди блестящих железных дверей, наша старая, деревянная, покрытая толстым слоем масляной коричневой краски, выглядела нелепо и убого. Нескоро после звонка за дверью послышались медленная тяжёлая поступь и стук трости. Увидела я совсем не того, знакомого мне по детству, Льва, а старика-инвалида с одутловатым лицом, залысиной и длинными прядями грязных волос по бокам. В несвежей кофте и домашних трико, он с трудом держался на отёкших, перемотанных эластичными бинтами, ногах. Перед этой старостью и слабостью исчезла моя робость, и я уверенно зашла в квартиру.

Когда-то его комната представлялась мне таинственным раем: в полумраке мерцает полировка старинной мебели, а стены украшены живописными полотнами мастеров кисти. Одну из картин Лев тогда подарил мне. Из-за размеров она не вписывалась в интерьер его комнаты. Берёзовая роща на переднем плане справа, и через сочную луговину вдалеке блещет лесное озеро. Часто перебирая пальцами масляные неровности поверхности, я воображением ощущала свежесть настоянного воздуха, аромат лугового разнотравья и живительную прохладу воды. Сейчас в комнате громоздилась мебель советского образца, приоткрытые дверцы в шкафах обнажали скомканные вещи и пыльные стопки книг. При входе – самодельная прихожка из ДСП, у окна — стол, перекочевавший будто из врачебного кабинета, в углу – диван с грязным одеялом без пододеяльника. Рядом, на стёртом выщербленном паркете, строй банок с мутноватой жёлтой жидкостью. По рваным обоям с кровавыми следами от пришлёпнутых клопов резво бежал крупный рыжий таракан. Лев, заметив направление моего взгляда, тяжело повернулся, прикрыв таракана спиной.

Звук упавшей трости подтолкнул меня к деятельности. Сидя на диване, Лев притих и наблюдал, как я протираю пыль с поверхностей подоконника, стола, полок. Он вытянул отёкшие ноги, где на узловатых пальцах щерились поражённые грибком ногти. Я попыталась поднять его за голени, чтобы промыть кусок пола, но он вскрикнул и болезненно поморщился.
-Вам надо в больницу, — предложила я.

-Не могу вызвать врача, стыдно, не мылся уже несколько недель. Для того тебя и позвал, чтобы помыла, — признался он мне.
Найдя между столом и диваном пыльный эмалированный таз, сполоснула его и наполнила водой. Помывку пришлось проводить в комнате, потому что Лев не мог перешагнуть бортик ванны. Обложив таз тряпками, я помогла Льву переступить край. Намыливая седые жесткие волосы дегтярным мылом, рассмотрела язвы на темечке. Струи воды стекали по его обрюзглому телу через семейные трусы в таз, брызгали на пол, наполняли влагой тряпки. По комнате стелился кислый дурной запах. Уложив Льва в перестеленную постель, я отправилась в магазин за продуктами. «Купи, пожалуйста, мятных карамелек, — робко попросил Лев. – Они так звонко хрустят на зубах». И улыбнулся мне, обнажив немногочисленные редкие желтые зубы.

Карамельки. Перед выходом из дома в детскую поликлинику мы поссорились с дочкой Вероничкой. Она набила карманы любимыми карамельками и теперь звонко играла ими во рту. Я требовала выбросить, но Вероника, зажав липкую конфету в кулачке, вырвалась и убежала вперед. Настигла я её, изумлённо остолбеневшую перед фигурой незнакомого пожилого мужчины на тропинке в сквере. Декабрь месяц крепчал морозцем. Сама я утеплилась пуховиком и теплым шарфом, да и то кончик носа покусывало холодом. А дедушка в белой футболке и домашних штанах. Что-то шепчет побелевшими губами. «Почему вы так?… Вы замёрзните!» — всполошилась я. «Не знаю, как я здесь оказался…не знаю», — с трудом разобрала его бормотание. Чистенький, выбритый человек, но с тревожно- болезненным взглядом, на мои вопросы назвал номер телефона сына. На звонок никто не ответил. Я завела дедушку в рядом расположенный магазин «Билла» и вызвала службу спасения. По внешнему виду мужчины можно было предположить возраст – около семидесяти. Внешних травм на теле не наблюдалось. Только он всё время потирал левую руку и жаловался, что упал. Нервно переступал с ноги на ногу, временами придерживаясь за край металлического стола для покупок. И рассеянно повторял теперь другую фразу: «Сын не взял трубку, потому что накануне мы с ним поссорились…» «Как вас звать?» — попыталась выяснить я. «Лёва». «Лев. А отчество?» Но он не отвечал, и все твердил: «Лёва, Лёва, Лёва».

Лёва – это прозвище моей школьной подруги Олеськи Шумелёвой. Шуме – ЛЁВА. По последним двум слогам фамилии. Из девчонок она водилась только со мной. Её уважали в компании мальчишек. Принимали в футбольную команду. Отчаянный сорванец, она дразнила дворовых собак и приманивала их в школьный двор. В классе придумывала провокации с учителями и шалости с ребятами. Внешне рыжая и маленькая, внутренне она была непредсказуемой: иногда по-животному мягкой, порой по-звериному агрессивной. Львёнок, одним словом. А тут старше меня лет на 40 человек, представляется «Лёвой».

До прихода полиции я растирала Лёве замёршие кисти рук. А Вероничка угостила дедушку карамелькой. Он взял, и на время, будто успокоился.
Судьба дедушки нас очень волновала. Поэтому, после посещения поликлиники, мы с дочкой вернулись в магазин. Охранник рассказал – человека увезли и тревожиться за него не стоит. Полицейские знают своё дело и отыщут его дом. В рассеянности я шла мимо полок и продуктовых витрин в торговом зале. Почему-то остановилась возле россыпи развесных конфет. Вероничка оживилась: «Ты купишь мне сладости?» Я не собиралась идти на поводу у капризной сладкоешки, но пакет карамелек купила. Завтра пойду в храм на Литургию и положу конфеты на канон. Нет, у нас никто не умер. Но как-то не соотносилось в моем сознании, что этот несчастный Лёва, потерявший память, и тот Лев, кем он был в далёкой молодости – один и тот же человек. Да и мой знакомый сосед, могучий и породистый мужчина несколько лет назад, и теперешний – жалкий, немощный, тоже одна личность?.. И в магазине, и по дороге домой я беззвучно произносила молитву – прошение ко Господу. «Христианской кончины живота нашего, безболезненной и непостыдной, и доброго ответа на Страшном Судище» просила я для себя и для дочки. Пройдёт каких- нибудь 30 лет, и я тоже постарею. Что будет со мной, какие немощи одолеют, какие обстоятельства повлияют на жизнь мою и на облик?
Пушистые снежинки белыми цветами порхали в сгустившемся воздухе. Возле Дома культуры «Строитель» уже смонтировали ёлку. Украшенная одинаковыми шарами, она оживлялась серебристой гирляндой в форме букв: «С Новым годом!» Вероничка затанцевала вокруг елки, защебетала: «Скоро праздник! Я стану старше на целый год!» Дочка родилась в первый день нового года восемь лет назад. Шаловливо взглянув на меня, Вероника достала из кармана горсть мятных карамелек в изумрудных обёртках и осыпала ими новогоднюю красавицу.

Андрей Адяков
НО Я ВОЗВРАЩАЮСЬ К ТЕБЕ

Я слышу голос прошлых лет
Свершений новых, он моих венец
Знакомый тенор, тихо пропоёт
Что это вовсе не конец
Струна не выдержав тоски
Ушла в беззвучный мир иной
И лёгким выпадом руки
Дверь отворю, к себе домой
За ней оставлю горесть дней
Печаль, теперь глядит в окно
Возьму, и напишу, сейчас о ней
Кому совсем, не всё равно
Свои стихи в конверт вложив
Не знаю адрес… Не беда!
Любовь во мне. Пока я жив
А путь? Укажет мне звезда

Анатолий Сорокин
Будьте как дети…

Ночью звёздные осколки
Собирал в лесу на ёлке
Божий праведник Николка,
Складывая их в мешок.
Поутру дарил их деткам
Вместе с золотой монеткой,
Глазированной конфеткой,
Пряча под бочок.
В красном уголке на полке
Божий праведник Николка,
Тусклая лампадка.
Снег плетёт на крыше вирши.
Прошепчу тебе чуть слышно:
Спи, дочурка, сладко.
*
Сегодня Никола зимний. С детства именно этот день был тем ключиком, который открывал двери в волшебную сказку нового года и Рождества. Вместе с зажжением ёлки зажигалось что-то в маленьком сердце ребёнка и до сих пор горит в этот день по-особенному. Впереди целый сказочный мир.

У каждого в детстве была своя Нарния.
И она всё ещё живёт в вашем шкафу.
Прислушайтесь… слышите стучит изнутри?
Откройте…
Будьте как дети!

Анастасия Чернова
Книжное открытие этой недели — «Волшебные стихи» Киктенко. Цитата из аннотации:

Есть Волшебные сказки. Почему не быть Волшебным стихам? Заклинания, заговоры, считалки, отойдя из «взрослой» жизни к детям, все эти «Вышел месяц из тумана…», «На золотом крыльце сидели…», детские игры: прятки, жмурки, кондалы корнями прорастают в дальнейшее, становятся образами жизни, её микромоделью.
Зернышко вырастает в колос, колосится огромное поле, а поступки, их причинные подосновы — те же. Игры детства, раскручивающиеся по спирали, раскручиваясь по жизни, в основе не изменяются».

Елена Рубцова
Какой на смерти урожайный год!
Конечно, всех нас ждёт один исход
из тела
времени
из разного всего того,
что взять с собою не дано.
Но задано иное.
Блеском звёзд
душЕю всею
выстроить тот мост,
что даст возможность
перейти туда, откуда не вернуться, господа!
Священники, известные актёры,
сатирики, простые люди, режиссёры…
покинули земных пределов плен.
Эпоха наступает перемен.
Над тленом, смертью —
стройные аккорды спасения…
расслышать бы их фьорды.
Спасение души от лжи всего.
Узор смертей правдив —
всмотрись в него!
Живи нелицемерно.
Дни есть дар.
И пробужденье — чудо:
значит дан запас доверия.
И есть, куда расти,
не уходя с возлюбленной земли.
Исправить что-то,
боль обид забыть,
простить, понять,
покаяться — вот радость — жить!
Чтоб время в Вечность —
дорогим вином,
при бренной жизни
помнить об одном:
в спасении души — благая весть:
мы не оставлены
нас любят
Бог наш есть заботливый
и любящий Отец.
Перед началом должен быть конец
пути земного
выболеть дары,
не принимая правила игры
лукавства мира в мине лучших мер.
Мы все уйдём.
Исчезнем не совсем.
Изменимся составом существа.

По вере — смерть.
И по душе — слова.

15.12.2020

Андрей Адяков
А я тем не менее, продолжаю свой роман ужасов, под названием «Неизданное». Читаем девятую главу.

Неизданное. Глава 9

Вся компания собралась на первом этаже, и каждый тщательно шарил по комнате в поисках отдушины, куда можно было бы применить найденный ключ.

— Стэн! Ну что тут у вас?

Человек лежавший на полу, и рыскающий под тяжеленным на вид антресолью, поднял голову, в сторону голоса и всё ещё лежа на полу, протянул руку.

— Вот, посмотри. Его нашла Эллис, в камине.

— Ничего себе! Вы и камин успели проверить!

— Спасибо Эллис. Она решила туда заглянуть.

Мартин осмотрел находку. Но ничего примечательного не обнаружил. Голос Греты ворвался из дальнего конца комнаты, в диалог между парнями.

— Мы кажется всё уже проверили везде. Может этот ключ обманка. Или просто, обычный ключ от старого комода, который давно уже выброшен на свалку.

— Вполне возможно. Но зачем его тогда бросили в камин? Он ведь не сгорит там. Это странно.
Прокряхтел распластавшийся Стэн, в запыленных брюках и рубашке, с комками пыли на голове, продолжая изучать половые доски и пространство под мебелью.

— Эй! Скорей! Киньте ключ! Я кажется нашла место для него!

Эмми, стоя на коленях у камина, одну руку протянув в верх дымоотвода, а второй, махала в сторону ребят, призывая поторопиться. Бросив поиски, все устремились к девушке, и Мартин вложил найденный артефакт в протянутую ладонь подруги.
Сердца заколотились быстрей, в предвкушении чего-то интересного. Зрачки расширившись, глядели в ожидании волнующей неизвестности.
Мгновение. Ещё одно. В этот момент, лишь было слышно скрежет металла, тиканье наручных часов Билла, и тяжелое дыхание каждого из ребят.
Щёлк! Послышался скрип дверцы, и все увидели в руках у Эмми, книгу.
Девушка прочитала название.

 

Анна Аликевич
Кто меня утешит, кто мне поможет —
В нашем бездорожье прялка снежная метёт.
В чём тебе помочь — в нашем бездорожье
Спит каждый колос и каждый умёт.

В чём тебе помощь — под синими снегами
С белою рукою, с прозрачною рекой
Спит она под пухом и под ручейками,
Стали они одеялом, обрели покой.

Всё бело́ и тихо, заяц перекатный,
Шепчет недосыпный в омуте ручей.
Спи и ты, как птица, как слова неправды,
Ничего не думай, где, куда, зачем.

Голубое поле, кровь её, как листья,
А во рту снежинки, целая гора,
Месяц над водою, что ей, что ей снится,
Скачет, скачет заяц с ночи до утра.

Ты спроси про горе, про её хлопо́ты,
Имена, названья, недородный год.
Птица скачет, что́ ты, снеговы́е соты,
Все слова, как во́ды, видишь, всё пройдёт.

Вот моя перина, вот моя дорожка,
Лунная краюшка, кровь моя в руке,
Сыплет, сыплет снегом голубая вьюжка,
Это все сыпучий неответ тебе.

Чем он мне поможет — словно в снеге тонут
Тоненькие ноги, легкие следы.
Сколько лет, выходит, расскажи, что ждёшь ты,
Выткала одежку, лунный свет с руки.
НравитсяПоказать список оценивших

Анастасия Чернова
О том, как Павлов работу искал
Страдание № 5
Наконец, наступил тот знаменательный день, когда Павлов закончил университет и получил диплом. Торжественно отпраздновав вручение, на следующее утро он приступил к поиску работы. Никаких иллюзий насчет своей профессии Павлов не питал (в корочке значилось «банковский работник»), а потому сразу же стал просматривать вакансии не по специальности.
Сначала он решил позвонить в контору, которая занималась трубами.

— День добрый, — хрипло ответили ему, — чего надо? А, вакансия? Ну да. Требуется работник, который будет вскапывать почву и заменять трубы. Вытаскивать старые, прокладывать новые. Почва городская, мягкая… Поэтому стоимость одного дня – пять тысяч. Но учтите, что трубы – тоже за ваш счет.
— Чего? – прифигел Павлов, — почему так дорого?
— Да говорю же! Молодой человек, повторяю. Почва мягкая, городская. Копать – сущее удовольствие. Впрочем, если вы устроитесь работать без выходных, мы сделаем скидку. Сможете платить в день всего четыре тысячи восемьсот семьдесят пять рублей. Не уверен, что где-то будет дешевле. Разве что в провинции…
Павлов вспомнил, что еще придется платить и за трубы, а потому, торопливо попрощавшись, решил попытать счастья в других местах. Поскольку такая бешеная цена за один день работы была связана с тем, что почва городская и мягкая, много раз перекопанная, он догадался позвонить в фирму, специализирующуюся на трубах в сельской местности. Но и там сумма выплат оказалась не меньше: теперь работодатели утверждали, что в отличии от города, где плохая экология и грязный воздух, они предоставляют возможность трудиться на природе, среди лугов и равнин, среди цветов, вековых сосен, на берегу реки…
Описание вакансии звучало столь заманчиво, что Павлов чуть было не согласился и только усилием воли сумел сбросить звонок. «Почва – почта…» — произнес он рассеянно. И вскоре уже набирал телефон центральной почты. За возможность выдавать посылки и разносить письма попросили меньше. Правда, тут же оговорили, что рабочий день строго нормирован: нельзя работать с утра до ночи, задерживаться или одному трудиться за пятерых. И обязателен обеденный перерыв. Такие нюансы Павлову не понравились. Он жаждал окунуться в работу с головой, не ограничивать себя ничем, пахать не только днем, но и ночью, а тут… Словом, вновь распрощался. Хотя голос в трубке был очень милым и сдобным, как свежеиспеченная булочка, а идея путешествовать с письмами по городу – привлекательна.
Так Павлов обзвонил десятки фирм и компаний. В каждой его что-то не устраивало. То завышенная цена вопроса, то слишком мягкий, невразумительно вялый, график. Кто-то обязательным условием для устройства на работу ставил отсутствие высшего образования, а также приветствовалось незнание иностранных языков (а Павлов в совершенстве владел хинди и португальским), на некоторые должности принимали только тех, кто имел бы уголовное прошлое или хотя бы справку о психических расстройствах. Словом, никак не везло. На мебельной фабрике сказали, что с радостью приняли бы Павлова таким, каков он есть – протирать пыль с уже готовой мебели. Но, увы, официально такой должности пока не существовало, она была прописана лишь в бумагах и ждала утверждения директором, а потому пусть он позвонит через год-два-три. В ателье, производящим демисезонные костюмы для комнатных собачек, Павлову сказали, что он должен будет давать еще психологические консультации для собак по телефону (они могут позвонить по горячей линии, чтобы пожаловаться на хозяев или на плохую погоду) и за такую возможность, естественно, он должен будет выкладывать пару дополнительных тысяч.
В отдел курьерских доставок, как и на космическую станцию «Мир» Павлов даже звонить не стал: не то чтобы отчаялся или разочаровался, просто – устал. Кроме того, от многочасовых переговоров что-то повредилось в сотовом телефоне. Выпала одна клавиша, и выскочила пружина. Павлов отнес телефон мастеру. И тот, просияв, быстро все починил, заменил каркас, втиснул пружину обратно, а за одно сменил аккумулятор.
— Сколько с меня? – спросил мастер.
-Ну, менять аккумулятор я не просил, — заметил Павлов, — а потому, полторы тысячи. Да пятьсот за дополнительный труд.
— Не вопрос, братишка… сейчас отсчитаю. Спасибо тебе, приходи еще. Приходи почаще…
А весь его вид так и говорил, нет, просто кричал, как же он счастлив сидеть в этой конторе и чинить телефоны.
***
Так Павлов пока и не нашел работу. В следующих сериях вы узнаете, как смог он выйти из столь затруднительной ситуации. А пока он сидел у окна и наблюдал, как радостные люди спешат туда-сюда, обретают, самозабвенно работая, довольство и покой, восхитительную легкость ума, глубинный смысл жизни. С какой стороны ни посмотри – возможность трудиться дарует лишь благо. Ту же самую усталость и приятные сны – уютные и ламповые. Сам Павлов так и не смог заснуть в ту ночь. Все сидел у окна и страдал. И деньги, которые ему вручили за починку смартфона, лишь усугубляли переживания, разъедая душу мерзкой завистью.

Людмила Семенова
ДУШЕВНАЯ БАНЬКА
Захотелось мне в баньке попариться, в настоящей, русской. Надо сказать, что живу я рядом с Измайловскими банями, открытыми ещё в сталинские времена. Живу рядом, а была там – лет двадцать назад. Всё недосуг за семейными хлопотами. Бани те, обновлённые, конечно, до сих пор исправно служат. В интерьере мало что изменилось. Широкие лестницы, массивные дубовые перила, мозаики на стенах в пролётах с видами Московского Кремля, открытые кабинки с деревянными перегородками для переодевания. Отправилась я утром и попала в льготное посещение для пенсионеров.

Бабушки, большей частью знакомые, друг к другу приветливы.
«Кать, смотри, как похудела, уже 90 килограммов!» – хвастает одна, встав на весы. Подруга Катя поддерживает: «Говорила я тебе и раньше – пей чай с имбирём! На себе ведь проверила. За год -минус десять, как ни бывало!» Я ненароком взглянула на двух массивных пожилых подруг и искренне порадовалась их жизненному оптимизму.

Ещё одна бодрая старушка потчевала банщицу огурцами собственного посола и делилась: «Я здесь хоть жизнь чувствую. Всю неделю мечтаю, как приду попариться. Дома теперь суета – дети, внуки, кто на удалёнке, кто на дистанционке. А сюда я даже телефон не беру».

Другая бабушка просит совета у банщицы Наташи: «Как полезнее гулять по лесу- со скандинавскими палками или просто так?» Скандинавская ходьба для здоровья лучше, но зато когда без дела гуляешь, всё вокруг примечаешь, думаешь о своём. Наташа уклончиво отвечает, что советов не даёт, а то вдруг скандинавские приёмы болячкам не помогут, тогда она, Наташа, крайней может оказаться. Моя соседка живо вступает в диалог: «Ну это же равнодушие…» «Нет, — отстаивает свою позицию Наташа, — не хочу нарушать своё личное пространство. Вот помочь делом готова, если кто нуждается. А советы давать — не моё».

Соседка по кабинке доверительно показывает мне массивный кнопочный телефон, переживая, что забыла выложить его дома. «Куда прятать-то? Бюстгальтер тоже в парилку не возьмёшь! А что, если телефон стянут?» Я сочувствую переживаниям и предлагаю завернуть аппарат в тот же бюстгальтер и убрать на дно сумки, перед этим поставив на беззвучку.
Наташа хвалит «веничек дубовый», он послужит дольше, чем берёзовый, да будет и «крепче, слаще».

В помывочной и парилке у старушек тоже своя технология. Тазы различаются по цвету: синие – для ног, красные – для тела. Бойко снуют бабушки по помещению. Шапки и полотенца на крючки вешают, тазики губками со средством шоркают, флакончики стеклянные и пластиковые на лавках расставляют. Я хочу погреться в парной, но мне не позволяют- парную сначала надо холодной водой с нашатырём промыть, воздух суше будет. Эту инициативу я беру на себя. Протирая полки, с интересом наблюдаю, как моя подельница месит ногами полиэтиленовой пакет с апельсиновыми и лимонными корками. Раскладывает эти корки по бортикам в парной – «для аромату». Первый пар без веников – «для сугреву». Стоять запрещается, меня заставляют вытянуться лёжа на полотенце. Буздовальщица вслух отсчитывает нужное количество ковшиков с водой, выплёскивает их на каменку, приказывает нам спрятать лица и опрыскивает стены ароматной жидкостью. К цитрусовым теперь густо примешивается запах полыни.

После первой парилки старушки одна за другой окунаются в ледяной купели. Вода щедро выплёскивается на пол, и купальщицы радуются – в парной свежее будет. Ещё и дверью хлопают вперёд-назад, и полотенцами машут во все стороны, кто жгутом скрученным через голову крутит, кто парусом развивает. Так они воздух просушивают. Второй заход — уже с веничком. Та, что рядом, просит похлестать. Я смущённо интересуюсь: покрепче али помягче? « А ты на силу не обращай внимание, ты с душой бей!» И вдруг выпрямилась, закачалась, схватилась за меня. Испугалась я за старушку, поддерживаю, а она меня же и успокаивает: «Привычная я, ничего не будет». Вывела я её из парной, она назад рвётся: «Тапочки мои там остались!» «Да вот же они, в руках у вас». «Ты на меня водички студёной плесни – я и оживу!» Сделала я так, как она просила, смотрю – и, правда, взбодрилась старушка. Чёрным чем-то вымазалась – для упругости кожи. Ещё одна маску мне предложила, «самоделишную», из календулы с мёдом. Нахвалила эффект так, что меня в родной семье не узнают. Кожа на лице и вправду, после её маски, подтянулась, забархатилась. А вот из волос жёлтые лепестки календулы я ещё два дня гребешком вычёсывала. Другая голову предложила мне белком яйца вымыть. Не учла я только, что белок сворачивается от горячей воды, и запах имеет специфический.
Подружились мы за два часа помывки с бабушками. Очень жду теперь следующей встречи. Уже и подарки для новых знакомых приготовила. Той, что худеет, чай зелёный. Той, что поддаёт в парной, мяты для запарки. Той, что молодится, крем на оливковом масле. Той, которая пелёнкой детской от жара седую голову кутает, шапку шерстяную банную. С душой выбирала подарки. Кто ж знал, что банька эта послужит не для тела, а для души больше.

 


Юлия Чернова
Музыка шторма, или Enjoy the Silence

В тихий, безветренный день кажется, что штормов на планете не существует. Это чья-то фантазия, из фильмов ужасов.
А потом, резко, как будто нажали кнопку на приборной панели, начинается вой.
И тут понимаешь, что это он. Ветер.
В порту всё вокруг начинает стучать, лязгать и скрепеть. Вот соседская лодка скачет, как резвая лошадка, и трясет мачтой-гривой. Вперед-назад.
Я готовлюсь «дежурить и бдить», прогноз говорит, что сон сегодня ночью отменяется. Включаю приборы, проверяю глубину и скорость ветра. Пока еще весело.
А уже в следующую минуту ты слышишь не вой ветра, а страшные крики людей. Как будто люди кричат в газовой камере в концлагере или горящие заживо дети кричат в бесланской школе.
И тут понимаешь, что это они. 30 узлов.
Глубина увеличилась с 7.7м до 7.9м. Значит уровень моря поднялся на 20 см. Швартовы и муринги натянуты до критического предела. И могут оторваться вместе с куском пластикового борта. Иду ослабить все веревки.

А ранее в открытом море.
Страшные крики и визги утихают, как будто у кричащих разом порвались голосовые связки. Теперь ты слышишь страшный человеческий хрип.
И тут понимаешь, что это они. 40 узлов.

Внутри поднимается страх и возмущение. Я на такое не подписывалась. А где обещанные всеми пятью моделями трех разных прогнозов 18 узлов максимум на порывах? Я так не играю. План на день отменяется. Идем к берегу в убежище. Бухта или порт.
Но что это?!

Волны разглаживаются. И тут же вода закипает и встает метровыми стенками из бурлящих пузырьков. Такие маленькие смерчи. Они повсюду. И ты в кольце. Шум шторма превращается в змеиное шипение.
И тут понимаешь, что это они. 45 узлов.

А потом становится видно, что в бухте, куда ты шел укрыться, творится настоящая стиральная машинка на отжиме. Ураган уже внутри бухты, идти и прятаться больше некуда.
И тут ты понимаешь, что это он.
Конец.

Анатолий Сорокин
«На маковке небесной»
*
А на маковке небесной, свечкой звёздочка горит.
А в пещере Вифлеемской скоро Девица родит.
Колыбель Его качнётся, словно месяц в облаках.
Мать, склонившись, улыбнётся, со слезами на глазах.

*
Большая медведица малую
Кормила грудным молоком.
Снег падал небесною манною
Над вывернутой рекой.
Река, стороною изнаночной,
Смотрела на луч биссектрисы,
Сходившей звездою загадочной,
На рыбу с акронимом ИХТИС.
*
Соли звёздной щепоть
Да месяца хлебного мякиш.
Всё что послал нам Господь
На чёрный день не оставишь.
*
Небо куталось в овчину.
Зуб не попадал на зуб.
Разгрызала пуповину
Звёздочка. Тройной тулуп
В обязательной программе
Ветер ночью исполнял.
Позвони, ты, утром маме.
И скажи: люблю, тя, ма.
*
Карандашом рисуй звезду
И снег в оконной раме.
Твои рисунки сохраню
И подарю их маме.
Рисуй оттенки города,
В которых спит трамвай.
Вот только то, что дорого,
Прошу, не затирай.
*
На перевес с пастушьей сумкой
Январский снег шёл белой Умкой.
А ночь большая своей ложкой
Мешала топать по дорожкам.
Смешались с явью наши сны
В плену сияющей луны.
Пусть сладкий сон горчит халвой.
Но знай, что слаще всех псалом.
*
В глубине окна лунный образок.
Ночь совсем бледна. Бедненький лубок.
Размотай клубок лунный до утра.
Жизнь как образок в глубине окна.
Образок на грудь, да нательный крестик.
Письма Баламут будет слать невесте.
По слогам их вместе с ней перечитай.
И пред Неневестной, слёзы проливай.

Анастасия Чернова
1) Тортилью порезала на кусочки, посыпала приправой и пожарила на масле. Вкуснее, чем чипсы! Хрустящая соленая корочка. 2) Фруктовый сок, варенье, манка и кукурузный крахмал – для крема. Довести до кипения, затем разложить в тарталетки.

Читайте также: