АНДРЕЙ РУБЛЕВ

Фрагмент из книги Натальи Иртениной «Андрей Рублёв — премудрый иконописец» («Символик», 2025 г.) 

Рождество Христово

…Андрей уже не ученик, а подмастерье. Ему доверяют самостоятельно писать иконы. Вот и сейчас на большом столе лежит готовая доска под будущий образ — иконный щит. Дощечки надёжно пригнаны друг к дружке, поклеены тонкой холстиной-паволокой, покрыты левкасом — смесью мела, воды и рыбьего клея. Когда такую поверхность хорошенько натрёшь, зачистишь, она сияет, точно белый греческий мрамор.

Из этого-то белого и начинает под рукой иконописца проступать святой образ — отблеск иного, высшего мира… Но сейчас Андрею надо написать сюжет самый что ни на есть земной, самый обыкновенный — рождение ребёнка, приход в мир нового человека. А с другой стороны — событие это было только однажды за всю человеческую историю. Рождество Богочеловека, Сына Божия, Иисуса Христа. И ничего обычного в этом нет. Всё — небывалое, таинственное, мерцающее неземным светом.
За окном — декабрь, стужа, метель. Скоро и впрямь праздник Рождества Христова. Андрею чудится в завывании ветра ангельское пение: «Христос рождается — славьте, Христос с небес — встречайте!..»

Вот только мало теперь в стольном граде Москве народу, который будет встречать родившегося Младенца и радоваться празднику. Выгорела Москва от ордынского нашествия… И вовсе не Мамай её спалил, погубил тысячи людей и тысячи же угнал в плен. Два года назад князь московский Дмитрий Иванович одолел Мамаеву орду на поле Куликовом, что за рекой Дон, разбил и остатки её прогнал прочь. Отрубил голову дракону. Да только у этого ордынского дракона другая голова выросла, ещё больше. Звали голову Тохтамыш, новый хан Орды. Пришёл он с войском на Русь, под самую Москву, и не было уже ратных сил у князя Дмитрия выставить против него заслон. Много русских воинов полегло на Куликовом поле за землю свою, за отчизну свою. Некому было в другой раз защитить Русь, и попала она в руки Тохтамышу как истерзанная, измученная пленница. Снова надо Руси собирать со своих городов и сёл серебро для выплаты тяжкой дани завоевателям, снова терпеть и покоряться… А исподволь всё же копить новые силы для борьбы.

— Нету света Божьего над Русью! Мрак и мгла, дым пепельный!.. — рыдал в те дни Свирька, тоже подмастерье в иконной артели, годом только постарше Андрея. — Людей страсть сколько сгибло! В церквах иконы, книги — всё погорело… Ничего не осталось…
Княжьих иконописцев весть о беде застигла не в Москве, а далече: в Ростовской земле подновляли образа для храмов. Поспешили в столицу, искать родню — мёртвых хоронить, угнанных в плен оплакивать. Свирьке было горше всего — пропали в огненном смерче мать с отцом, а троих братьев, мал мала меньше, татары живьём заарканили и с собой уволокли. В рабов их обратят, на продажу в чужих землях выставят. Андрею было жалко Свирьку до слёз. Пока тот содрогался в горьком рыдании, он гладил его по голове, утешал:

— После тьмы ночной встаёт и солнце. Рассеется ещё тьма над Русью. Как же ничего не осталось?.. Осталось. Бог у нас есть. Иконки есть. И краски, чтобы их писать. Душа-то жива и небесного просит. И Сергий, игумен радонежский, у нас есть. И другие будут праведные молитвенники. А земное, погоревшее — наживное это. Вот будем с тобой образа святые для людей творить, души их светом наполнять. Жизнь-то тяжкая, а через икону в Божье Царство заглянешь — и дух захватывает. Там всё иное, Свирька, не как у нас тут.

Приятель под его рукою затихал, успокаивался. Красиво Андрейка говорил: икона — окошко в другой мир, в Царство Божье. А без таких окошек — как в темнице. Через них люди впускают в свою жизнь нездешний свет, который разгоняет мглу. Потому и много икон на Руси. В храмах, в домах и на домах, на воротах и дорожных столбах. Много погорело — много и написать теперь новых надо, работы невпроворот у иконной дружины.

Творится икона небыстро. Утро в дружине начинается с общей молитвы, с просьбы ко Господу, к Духу Святому: «…Прииди и вселися в нас, и очисти нас от всякой скверны… и от всякого зла избави… Дела рук наших, к славе Твоей совершаемые, Твоим благословением исправи…».

Всякого отрока, приходящего учиться иконному делу, перво-наперво научают:
— Святое ремесло не терпит нечистоты телесной и душевной. Сквернословцам, злыдням, завистникам, драчунам, врунам и воришкам, гордецам и блудникам места у нас в дружине нет! Молись Богу, чистота в душе — от молитвы.

Лишь после того, как отрок усвоит это, его учат премудростям иконного дела: подбирать и скреплять доски под образ, клеить паволоку, левкасить, растирать в порошок пигменты — цветные камушки и глины, а после творить из них краски, наносить углём рисунок — графью.

Графья — очертания изображаемого — это самое несложное, особенно если рядом лежит образец, с которого пишется новая икона. Рука у Андрея твёрдая, уверенно ведёт угольком линии. Вот лежит на ложе Богоматерь, родившая только что Божественного Младенца. Вот рядом с Ней в колыбели и сам спелёнутый Младенец. В углу сидит задумчиво старец Иосиф, приёмный отец Иисуса. А вокруг них — то, что происходило потом, позже. В иконе времени нет, в ней запечатлевается вечность — без начала и без конца, а потому все земные события происходят на иконе одновременно. Вот пастухи, удивлённые вестью от ангелов, спешат посмотреть на родившееся необычное Дитя. А вот и сами ангелы склоняются над колыбелью Младенца, славя Бога за Его чудеса. Немного подалее едут по пустыне из чужедальних стран волхвы, а дорогу им показывает путеводная Рождественская звезда. Волхвы поражены тайной, которая ждёт их в конце пути, тайной пришествия в мир Бога, и везут Ему богатые дары.

Икона не похожа на живопись. В ней нет не только времени, но и привычного человеку пространства, расположения людей, предметов.

— Человек ближние предметы видит крупными, а дальние — мелкими, — объясняют опытные иконники ребятам в самом начале учения. — В иконе наобратно: что дальше — то больше. Разумей так: в иконе нет дальнего, всё — близко к тебе. Как в Евангелии писано: Царство Божие приблизилось. Оно уже тут, вокруг тебя, внутри тебя.
Когда угольный рисунок лёг на белую поверхность доски, наступает время раскрыть икону. Так говорят сами иконописцы:
— Икона уже написана, она у тебя в уме, в сердце, она от Духа Святого тебе передана. Твоими руками её надо только открыть, сделать изображение явным, видным для всех.
Раскрыть — это значит заполнить пространство иконы красками. Для каждой части рисунка-графьи — своя краска. Одежда на святых и на других людях, дома, предметы обстановки, деревья, небо…
Небо в иконах — тоже особенное. Не голубое, как в ясный день, не серое, как в пасмурную погоду, а всегда золотое! И теней никаких нигде нет, даже самых крошечных! Не потому, что всё вокруг залито солнечным блеском, а потому что…
— …Христос сказал: «Я — Свет миру. Кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме», — наставляет мастер учеников. — Разумейте так: Христос — Царь небесный, а золото — царственный цвет. Не от солнца свет на иконе, а от Бога исходящий.

Самое же сложное в писании икон — лики. Христа, Богоматери, святых. Их пишут в последний черёд, когда всё прочее уже готово. Сперва делают их тёмными, красно-коричневой краской, называемой санкирь. А потом много-много раз проходят тонкой кистью более светлыми красками, плавно высветляя лики, доводя до прозрачного сияния, оживляя. Придавая им выражение — доброты, кротости, безмятежности, милосердия или, наоборот, укора, строгости, печали…

Андрей подправил напоследок рисунок, отложил уголь и задумался. Какое сочетание красок положить на икону? Багрец, празелень, охры разных оттенков, конечно, золото. Ему вдруг вспомнились слова несчастного Свирьки, горевавшего после сожжения Москвы ордынцами: «Нету света Божьего над Русью!..»

Вот что надо сделать: не только небо, а весь фон иконы заполнить золотой краской! И охрами, щедро разбавленными белилами. Свет должен литься с иконы на молящихся перед ней людей, переливаться через это оконце из мира горнего, небесного в мир земной, человеческий. Тогда люди будут наполняться радостью, надеждой, ожиданием благого чуда.

Много видел Андрей икон в городах и селах Руси. Много икон написано русскими мастерами в ярких, звонких, радостных цветах. Но радость эта земная, быстро проходящая, мимолётная: цвета весеннего сада, летнего луга, осеннее разноцветье лесов.

Икона должна дарить людям радость небесную! Такую, которая изгоняет все тени из души человеческой, все страхи и горести. Которая не даёт забыть о Боге, Творце мира.

Тонкие переливы красок, светящиеся полутона — вот что нужно. Как ясное небо в начале лета перед восходом солнца: прозрачная бирюза, мягкая зелень, розовое пламя, огненное золото.
Андрей решительно вылил на дощечку для красок багрец, на глаз отмерил в него светлой, почти молочной охры. Взял кисть и стал раскрывать икону, тихо напевая сам себе рождественское славословие:

— Слава в вышних Богу… на земле мир… в человеках благоволение…
Скоро, скоро зазвучит оно во всех храмах. Сын Божий рождается в мир!