АЛЕКСАНДР САВЕНКОВ. НЕБО РУШИЛОСЬ НА ДОМА

***
Мне мало надо!
В. Хлебников

День случился тихим и нежарким.
Небо – в белотканных облаках.
На степной ковер июльский, яркий
опускался вечер, и легка
показалась жизни перспектива:
август будет щедр на звездопад,
от упавших звезд займутся ивы
и, как мы с тобою, отгорят.
А потом бездымные пожары
выполощет стужа добела,
и снегов взошедшую опару
март с дождем замесит пополам…
И когда впадут в истоки устья,
и мгновенья сложатся в века,
в нас уже не будет прежней грусти –
только небо,
только облака.

тропами знаков

меркнут знаки зодиака…
Н. Заболоцкий

В столпотворенье знаков через пробелы в днях
сердце бежит собакой чуть впереди меня.

Рвутся дворы на митинг в брошенные сады,
рвутся наитий нити – рядом лишь поводырь.

Дремлет похмельно дворник, не закрывая глаз,
и дождевые корни цедят по капле нас.

Улицы топчем, степь ли, между добром и злом
нас дождевые стебли стягивают узлом

в томик стихов и притчей, но и таких, без доль,
мокрые стаи птичьи перелистают вдоль

и поперёк: ковыльим судьбам недолог срок
стать дождевою пылью и оседать меж строк

в столпотворенье знаков через пробелы в днях
там, где бежит собакой чуть впереди меня

сердце…

Чистый четверг

Апрель истачивал снега…
С землей, налипшей на подошвы,
хотелось броситься к ногам
цветущих верб,
грошовым прошлым
вплотную стоя к сорока…
А день струился чист и значим,
и небо в редких облаках
лакал из лужи пес бродячий.

сентябрь окраин

уйти до рассвета из спящего дома
на окрик дороги за мачтами сосен
и в смуту движенья войти, обменяться
прищурами взглядов, грошами молчаний
и долго смотреть, прислонясь к полумраку,
как он поглощает в сидящих напротив
сидящих внутри в отражениях смутных,
как тень ищет тень, как слипаются веки…

качается город, кончается век их
плодов, перезревших на пёстрых прилавках,
рекламные лица, либидо и голод
доводят проспекты до мусорной рвоты,
а в тюлевых рамках мелькают картинки
фамильного быта и норного счастья…

качается город, к ним не достучаться
окно запотело и плачет, как сердце,
скупыми слезами, слезами скупого
сентябрь окраин вещует на птичьем
о скором пришествии бабьего лета…

качается город, в полымя одетый,
и пепел ложится к подножию неба,
и листья, в стекло ударяясь, как титры,
летят в темноту из последнего кадра…

***
Вера же вместо дел да вменится мне,
Боже мой, не обрящешибо дел отнюд
оправдающих мя.

Там, где степь – обрывом берега –
пряничный, в одно окно,
сросся домик с ветхим деревом,
в нём покойно и темно:

недочитанная хроника –
букв сухая мошкара,
на горбатом подоконнике –
одинокая герань,

рыжий кот с прищуром старого
самозванца, круг стола,
зачарованные марою
уходящего тепла…

скоро время остановится
и обрящет смысл иной,
и вздохнёт легко покойница
за незримою стеной,

глядя в темень надвечернюю,
птичьи растеряв права,
как посеянное в терниях,
как расхожие слова,

как быльё в гнездовье аиста,
да и что он – путь земной
там, где сердце обрывается
переулочной весной…

***
из пункта «недолог век»,
царапая взглядом небо,
шёл себе человек,
рвал невод…
звёзды ловил,
жгло серебро руки,
жгло до слезы, до кровѝ,
до ножевой муки…
шёл себе от добра
водами чёрной были
в пункт, где его вчера
мёртвого схоронили…

***

свершилось маленькое чудо,
случилась маленькая жизнь
короче мартовской простуды,
но и такой не одолжить,
лишь расписаться кровью стылой
на зыби белого песка,
что нет душе теплей могилы,
чем свет в апрельских облаках…

***
( Троицкая поминальная суббота)

звони, звонарь, весь век со мною
чужие сердцу берега
и небо майское больное
готово обронить снега…
по ним, по ним, ещё не падшим,
на край, за край, сквозь чёрный лес
к холму, где мне руками машет
родительский могильный крест…
под ним, под ним, теряя слоги
в словах нелепых, как судьба,
живые притчи о дороге
читать по солнечным губам.

***
Когда чердак был местом битв с драконом,
был вкусу жизни черный хлеб тождествен.
Смех не был нарочито-округленным,
был угловатым, как и должно в детстве,
и воробей над солнечным карнизом
был больше облака, хотя не больше глаз
пронзительных и удивленных жизнью
с той стороны оконного стекла.
Был каждый вечер на минувший вечер
и непохож, и материнской лаской,
как золотым запасом обеспечен,
и смех кололся, ибо не был вязким.
Мир цельным был, как молоко в стакане:
ни трещинки, одно большое чувство
причастности своей к огромной тайне
и тайны той – к судьбе. Сгрызался с хрустом
до цвета карамели жженый сахар.
Не смерть страшила – тьма, и гардероб,
порой с одной-единственной рубахой,
чревовещал, что выпадет зеро…
Теперь лишь память близоруким зреньем
с ехидностью непойманного вора
таращась на вещей столпотворенье,
но не без внутреннего все-таки укора,
петитом книг, хроничностью ангины,
позвякиваньем ложечки о блюдце
намек даёт (не толще паутины) –
и ведь не в том беда, что не вернуться
в тот мир, где смело у яиц пасхальных
трещат носы и выигравший – ликует,
намек, что цельность в зрелости формальна
и двойственна, как жало поцелуя.
Теперь все дни похожи, и под утро
все чаще цель приравниваю к средству,
теперь на чердаке стареет утварь
и злой собакой больше по соседству.

понятное
Жизнь за сорок, как зверь в манеже:
сладок пряник, да зорок кнут.
Я влюбляюсь всё реже и реже –
это и есть уют.

***
Ехали в троллейбусе дети,
смех везли в цветастых котомках
по одной из улиц планеты,
занесенной мелкой поземкой.
Ехали они до конечной,
пальчики на поручнях стыли,
и не понимали, конечно,
как безумно счастливы были.
Рядом откровенно молчали
и, дыша на изморозь окон,
предавались белой печали
в естестве своем одиноком,
глядя, как вдали истуканы,
наливаясь каменной кровью,
ором угрожали с курганов
птицам, что искали гнездовье.
Солнцами в железном пенале
ехали достаточно долго.
Март позёмил. Дети смеялись,
и пространство будущим волгло.

Из цикла «Стихи о военной Горловке»

* * *
небо рушилось на дома,
камни брызгали ало…
так хотелось сойти с ума
и не получалось.
накрывала и кровь, и боль
жирная копоть…
так хотелось, чтоб мир – любовь,
а не окопы.
искорёженной жизни ось
просто вырвут, как жало…
запрягай, мужичок, «авось»,
трогай помалу.

***

дни на крови из былого восстали:
сталь разрывает морок:
люди сбиваются в пёстрые стаи –
невыносимо порознь
в дни на крови, дни коротких наречий,
правды в краюху с ближним
преполовиненной, чтобы на плечи
век свой взвалить и выжить

* * *
вот и медовый спас…
только б хватило сил:
рядом рванул фугас,
мальчик заголосил…
но и в своём аду
город ещё живой:
очередь в триста душ
за питьевой водой

* * *
от страха – смех нервозно-сладкий,
а от смешного – не смешно,
где даже спящие с оглядкой
лихую коротают ночь.
быть может, всё свершится скоро,
но час здесь тянется сквозь дни
и люди так вкрапились в город,
что их стирают вместе с ним

* * *
им нет покоя – ангельский уют
саднит и колет там, где сердце билось,
имвидно землю грешную свою
до мелочей, вплоть до своих могилок…

* * *
сверкает марс в проломе кровли,
дом покосился без угла,
на цоколе, как сгусток крови,
чернеет надпись «nolove»
и этот почерк гневный, острый
ребёнка, выжившего в нём, –
отчаянье его сиротства,
крещение его огнём.

Александр Иванович Савенков родился в 1964 году в Горловке.

Специальностей несколько: океанолог, шахтёр, повар-кок, менеджер, строитель. Работал в Крыму, на Каспии, в Прибалтике, Москве, Донецке. В настоящее время живёт в родном городе. Начинал с авторской песни, стихи стал писать с 33-х лет.

Печатался в Москве, Санкт-Петербурге, Донецке, Енакиево, Горловке, Каневе, Курске, Хабаровском крае, Германии, международных сборниках «Междуречье», «Славянские колокола», «Злато стремя», «Злато слово», «Крещатик».

Шорт-лист конкурса «Легкое дыхание» за 2010 год (литературно-художественный журнал русскоязычной Германии «Свиток»).

Лучшая поэтическая подборка за 2011 год в интернет-издании «Лексикон» (Чикаго)

Лауреат городской горловской премии им. Павла Беспощадного.

Лауреат литературно-музыкального конкурса «Неизбывный вертоград», посвящённого столетию со дня рождения выдающегося русского поэта Николая Ивановича Тряпкина.

Лауреат Всероссийского поэтического конкурса «Высота», посвящённого подвигу 6 роты псковских десантников (организатор Союз писателей России).

Все шесть лет военной агрессии бандеровских карателей против Донбасса оставался в прифронтовой Горловке, отражая в стихах происходящее.

 

Читайте также: