НРАВСТВЕННЫЙ ИДЕАЛ РУССКОГО НАРОДА СЕГОДНЯ

Оставив вопросы общественные, перейдём к вопросам бытийным. Достоевский считал Татьяну Ларину – нравственным идеалом русского человека (в этом же смысле мы можем говорить, наверно, и о Лизе Калитиной, Наташе Ростовой, а если обращаться к советской литературе, то, например, Полине Вихровой из «Русского леса» Леонида Леонова, о героях «деревенской прозы» и т.д.). Актуальны ли эти размышления для нас сейчас? В ком сегодня мы находим нравственный идеал русского народа и корректно ли вообще в наше время говорить о таком понятии?

IMG_6304

Яна САФРОНОВА:

В «Пушкинской речи» Ф.М.Достоевского совершенно очевидны две мысли, на которых строится её риторика. Первая — о всеобъемлющем таланте Пушкина, объединившем в себе множество национальных литератур и культур, и вторая – о нравственном идеале русского человека, Татьяне Лариной. Один из вопросов, предложенных для обсуждения на семинаре критики Совета молодых литераторов и клуба Соты, звучит следующим образом: «Достоевский считал Татьяну Ларину — нравственным идеалом русского человека (в этом же смысле мы можем говорить, наверное, и о Лизе Калитиной, Наташе Ростовой, а если обращаться к советской литературе, то, например, Полине Вихровой из «Русского леса» Леонида Леонова, о героях деревенской прозы и т.д.). Актуальны ли эти размышления для нас сейчас? В ком сегодня мы находим нравственный идеал русского народа и корректно ли вообще в наше время говорить о таком понятии?» — на эту тему мне и хотелось бы порассуждать.

В вопросе, сформулированном Советом молодых литераторов, перечислены классические женские литературные образы, воспринимаемые читателем на протяжении веков нравственно цельными, в некотором смысле совершенными личностями. Тем парадоксальнее отзываются в моей памяти высказывания бывших школьных товарищей на любимых нами уроках литературы пят лет назад. Из вышеперечисленных героинь современные школьники имеют возможность «познакомиться» только с двумя: Татьяной Лариной и Наташей Ростовой. Мнения их по поводу обеих героинь довольно однозначны, трактовки соответствуют общему культурному фону — Татьяна Ларина виделась молодым людям «аморфной» и «сдавшейся» барышней, Наташа Ростова – «легкомысленным инкубатором». И тем актуальнее становится обозначенная тема: о нравственном идеале уместно и корректно говорить в любую эпоху, потому что если даже устоявшаяся норма трактуется таким образом, то необходимость постановки правильного акцента — очевидна.

В пассивности упрекнуть Татьяну Ларину достаточно сложно, ведь на протяжении всего романа она показывает невероятную силу духа. Достоевский так говорит об этом преодолении себя: «Русская женщина смело пойдет за тем, во что поверит, и она доказала это. Но она «другому отдана и будет век ему верна». Кому же, чему же верна? Каким это обязанностям? Этому-то старику генералу, которого она не может же любить, потому что любит Онегина, но за которого вышла потому только, что ее «с слезами заклинаний молила мать» а в обиженной, израненной душе ее было тогда лишь отчаяние и никакой надежды, никакого просвета? Да, верна этому генералу, ее мужу, честному человеку, ее любящему, ее уважающему и ею гордящемуся. Пусть ее «молила мать», но ведь она, а не кто другая, дала согласие, она ведь, она сама поклялась ему быть честною женой его. Пусть она вышла за него с отчаяния, но теперь он ее муж, и измена ее покроет его позором, стыдом и убьет его. А разве может человек основать свое счастье на несчастье другого?» Татьяна Ларина приняла самый страшный бой и вышла из него абсолютной победительницей — именно поэтому Достоевский отводит ей самое высокое место на пьедестале: Татьяна победила своё чувство, она, опираясь на мораль, «сломала себя».

Но минуло два века. И как будто необходимость преодолевать страсти ради долга и чести утратила актуальность, на сцену современности во всей своей феминистичной красоте вышли сильные женщины с проистекающей из этой силы проблемами. Смена вектора не могла не отразиться в литературе. Всё чаще на страницах можно встретить женщин борющихся (иногда с ветряными мельницами), внешне безразличных, кажущихся железобетонными. Они, в отличие от Татьяны Лариной, зачастую эгоистичны и видят в любви только источник, а мощь их натуры обуславливается не нравственной категорией, но умением принимать волевые решения в бытовых вопросах.

Особенно удивиться знакомству с ними можно на страницах произведений, написанных в последние годы и посвящённых временам Советского Союза. Два бестселлера, «Обитель» Захара Прилепина и «Зулейха открывает глаза» Гузели Яхиной, о которых пойдёт речь ниже, принадлежат к разряду премиальной прозы, в своё время они занимали самые высокие места рейтингов продаж. Эти два романа нередко сравнивают по тематическому признаку, однако особенно занятным мне кажется распространённое мнение о том, что главным успехом обоих произведений является правильное распределение в них гендерных ролей. И действительно, этот аспект немаловажен, через него мы можем проследить намечающуюся тенденцию доминантности женского образа во всех отношениях. Стоит заметить, что этой тенденцией не исчерпывается вся современная русская литература, но в отяжелённой тиражами прозе (а значит, и читаемой) она уловима.

Примечателен, например, образ Галины Кучеренко в романе Захара Прилепина «Обитель». Галина Кучеренко надзирательница в Соловецких лагерях, по совместительству — в начале романа любовница коменданта Фёдора Эйхманиса, далее — возлюбленная главного героя Артёма Горяинова. И если Достоевский относительно Татьяны писал: «Может быть, Пушкин даже лучше бы сделал, если бы назвал свою поэму именем Татьяны, а не Онегина, ибо бесспорно она главная героиня поэмы», — то и в случае Галины можно говорить о перемещении эмоционального ударения текста, ведь она господствует в пространстве романа, подавляя своей энергией Артёма. Трагедию Галины можно сопоставить с ситуацией Татьяны: Галина любит Эйхманиса беззаветно, он же к ней в меру безразличен. И тогда Галина решается на рискованный шаг, но делает это не из благих побуждений, отношения с Артёмом для неё всего лишь месть другому мужчине: «Да, мщу. Хотелось отомстить – и чтоб не с чекистом, не с конвойным, а вот с таким. Который тем более у него крутится перед глазами». Галина, в отличие от Татьяны, подчиняется своим чувственным порывам и не думает ни об Эйхманисе, ни об Артёме.

Схожее поведение мы можем наблюдать в романе «Зулейха открывает глаза» Гузели Яхиной. Зулейха живёт в тёмном во всех отношениях селе со своим жестоким мужем Муртазой. В семье её царит жестокий патриархат. Приходит страшное время раскулачивания, которое касается и семьи Зулейхи. За неповиновение приказам сотрудник ГПУ и будущий конвоир раскулаченных Игнатов убивает Муртазу на глазах жены. Спустя энное количество лет ссылки, пройдя вместе с убийцей мужа огонь и воду, Зулейха обретает в нём своё женское счастье. Покорная в начале романа, она даже станет возглавлять артель охотников, хотя такого рода деятельность совершенно не в её характере. На протяжении всего текста Зулейха подчиняется обстоятельствам и показывает себя как женщину мягкую и в критических ситуациях бесполезную.

Женщина здесь характеризуется внешними проявлениями, которые, кстати, ничем не мотивируются. Зулейха не говорит убийце своего мужа, Игнатову: «Но я другому отдана; Я буду век ему верна», — она делает выбор прямопротивоположный выбору Татьяны. Буквально: предаёт память своего кормильца, законного мужа, выстраивает отношения не с кем-нибудь, а с его убийцей. Не знаю, сделано ли это для художественной остроты и яркости, но нравственный идеал оборачивается антиидеалом, нравственный выбор явно неверен, победа над собой — проигрыш себе же, и авторский вывод должен бы быть неоднозначным, но нет, это счастливое воссоединение: «Они с Игнатовым увидят друг друга и остановятся <…> а она почувствует, что заполнившая мир боль не ушла, но дала ей выдохнуть». Яркий положительный колорит.

Пожалуй, именно в отношении Татьяны и Зулейхи разговор о мелкости решения уместен. Женщины ведомы, главной ценностью в жизни они почитают удовлетворение своего желания, неважно, какого рода: мести в первом случае или полового влечения во втором. Нравственная целостности личности отходит на второй план, в противоположность Татьяне главное для этих женщин сама ситуация, а не её последствия. Минутный результат. Галина и Зулейха – вариант Татьяны, выбравшей в конце романа Онегина. «Нет, есть глубокие и твердые души, которые не могут сознательно отдать святыню свою на позор, хотя бы и из бесконечного сострадания. Нет, Татьяна не могла пойти за Онегиным» — Татьяна не могла, но для приведённого типа современной литературной героини в этом заключается единственный выход, для неё сила в том, чтобы пойти за Онегиным несмотря ни на что, буквально, несмотря ни на что.

Так вот на вопрос, в ком же мы находим идеал русского народа сейчас, я отвечу – всё в тех же Татьяне Лариной, Лизе Калитиной, Наташе Ростовой, Полине Вихровой, девушках такого типа, такой степени совершенства — понятие нравственности в веках не потерялось, не изменилось, эта категория неварьируема. Просто «модные» нынче, сильные относительно бессилия века героини сияют ярче, они писателям удобнее, их передать легче – они не столь тонки, как Татьяна. «Но манера глядеть свысока сделала то, что Онегин совсем даже не узнал Татьяну, когда встретил ее в первый раз, в глуши, в скромном образе чистой, невинной девушки, так оробевшей пред ним с первого разу. Он не сумел отличить в бедной девочке законченности и совершенства и действительно, может быть, принял ее за «нравственный эмбрион». Это она-то эмбрион, это после письма-то ее к Онегину! Если есть кто нравственный эмбрион в поэме, так это, конечно, он сам, Онегин, и это бесспорно» — так вот и современный читатель (и писатель) мне видится таким Онегиным: когда новая Татьяна явится ему в литературе, он может её просто не разглядеть. Задача же критики на данном этапе — правильно расставить акценты, не выдавать антигероинь за сильных русских женщин, суметь донести, что сила в нравственности, а не в её преодолении.

IMG_6309

Андрей ГАЛАМАГА:

РУССКИЙ РОМАН ОТ «ЕВГЕНИЯ ОНЕГИНА» ДО «ДОКТОРА ЖИВАГО» В СВЕТЕ ПУШКИНСКОЙ РЕЧИ ДОСТОЕВСКОГО

В начале приведем несколько всем известных, но необходимых для дальнейшего понимания, цитат.

Сперва обратимся к В.Г. Белинскому.

В статье девятой из работы «Сочинения Александра Пушкина» критик отмечает: «Велик подвиг Пушкина, что он первый в своем романе поэтически воспроизвел русское общество того времени и в лице Онегина и Ленского показал его главную, то есть мужскую сторону; но едва ли не выше подвиг нашего поэта в том, что он первый поэтически воспроизвел, в лице Татьяны, русскую женщину».

Здесь уже расставлены акценты. Онегин и Ленский – мужская, а следовательно, главная сторона общества. Татьяне отводится заведомо второстепенная, служебная роль; ее назначение – оттенить в романе образы главных героев.

Еще более отчетливо любезную его сердцу гендерную иерархию выстраивает Белинский в статье для «Петербургского сборника, изданного Н. Некрасовым»: «Можно бы заметить, и не без основания, что лицо Вареньки <Доброселовой> как-то не совсем определенно и оконченно; но, видно, уж такова участь русских женщин, что русская поэзия не ладит с ними, да и только! Не знаем, кто тут виноват, русские ли женщины или русская поэзия; но знаем, что только Пушкину удалось, в лице Татьяны, схватить несколько черт русской женщины, да и то (выделено мной. – А.Г.) ему необходимо было сделать ее светскою дамою, чтоб сообщить ее характеру определенность и самобытность».

Эта оговорка – «да и то» – невольно заставляет вспомнить блестящую сентенцию гоголевского персонажа: «Все христопродавцы. Один там только и есть порядочный человек: прокурор; да и тот, если сказать правду, свинья».

Апофеозом уничижительного отношения к женскому образу, несомненно, может послужить приговор, вынесенный неистовым критиком незадачливому Евгению: «Да это уголовное преступление – не подорожить любовию нравственного эмбриона!..»

И лишь во «Взгляде на русскую литературу 1847 года» Белинский внезапно смягчает свои дискриминационные взгляды: «Женщины г. Гончарова – живые, верные действительности создания. Это новость в нашей литературе».

Неужели? Такая ли уж новость?

Теперь самое время обратиться к «Пушкинской речи» Ф.М. Достоевского, в которой писатель сумел, на наш взгляд, осмыслить гендерный вопрос в русской литературе куда более беспристрастно.

Сначала припомним, какие характеристики раздает Достоевский пушкинским героям «мужеска пола».

«В Алеко Пушкин уже отыскал и гениально отметил того несчастного скитальца в родной земле, того исторического русского страдальца…» Вот оно, явление в нашей литературе «гордого человека», покорившего сердца барышень и литературных критиков: «Все это, конечно, фантастично, но «гордый-то человек» реален и метко схвачен. В первый раз схвачен он у нас Пушкиным».

Впрочем, романтичный, по-своему даже гротескный Алеко – всего лишь прообраз подлинного, реалистического героя: «Еще яснее выражено это в «Евгении Онегине», поэме уже не фантастической, но осязательно реальной».

Оказывается, реалистический герой испытывает ровно те же проблемы, что и его романтический предшественник: «В глуши, в сердце своей родины, <Онегин> конечно не у себя, он не дома. Он не знает, что ему тут делать, и чувствует себя как бы у себя же в гостях».

Кто же противостоит этому вселенскому унынию? А вот кто: «Не такова Татьяна: это тип твердый, стоящий твердо на своей почве. Она глубже Онегина и, конечно, умнее его. Она уже одним благородным инстинктом своим предчувствует, где и в чем правда, что и выразилось в финале поэмы. Может быть, Пушкин даже лучше бы сделал, если бы назвал свою поэму именем Татьяны, а не Онегина, ибо бесспорно она главная героиня поэмы».

Прочитав роман, нетрудно отметить, что женская гордость Татьяны стократ сильней мужской гордыни Онегина, не случайно получившего от нашей героини безжалостную характеристику: «Уж не пародия ли он?»

Но пойдем дальше. Обращение к самым знаковым, ключевым произведениям русской литературы заставляет нас сделать парадоксальный вывод. Главное характеристическое свойство русского романа – в центре всегда стоит женщина. И именно женщина – главная героиня. То ли русские писатели снисходительней к женщине, милосерднее и нежнее. То ли сказывается мужское любопытство, поскольку русские романисты в абсолютном большинстве принадлежат к сильному полу. Раскрыть характер, создать образ женщины куда интереснее, чем в который раз выписывать все того же вечного нравственного скитальца.

Итак, не вдаваясь в излишние подробности, попробуем перечислить, несомненно, наиболее выдающиеся образцы русского романа, дабы убедиться в небезосновательности нашего тезиса.

Сразу оговоримся. У Н.В. Гоголя в его великих «Мертвых душах» нет ни одного «положительного» женского образа, и это факт. Но сочинение Гоголя, как известно, не роман, а поэма; и потому не относится к предмету нашего рассмотрения.

Но вот открываем «Героя нашего времени» М.Ю. Лермонтова. Григорий Александрович Печорин – типичный «лишний человек» (по меткому слову Тургенева). Даже на события, в которых он принимает живейшее участие, он глядит как бы со стороны. И что, скучен этот персонаж? Еще бы не скучен. Чрезвычайно скучен. (Простите за скрытую цитату из Венедикта Ерофеева). То ли дело Бэла, княжна Мери. Их образы прописаны ярко, выпукло. Да что там, даже Вера интереснее Печорина.

Вернемся, вслед за Белинским, к «Бедным людям» Ф.М. Достоевского. Кто главный герой? Неужели Макар Девушкин, этот вялый, безвольный тип? Конечно, нет. Подлинный герой романа, безусловно, Варенька Доброселова. Позавидуешь ее долготерпению, с которым она предоставляет Макару Девушкину шанс взять ситуацию в свои руки. Но в решающий момент именно она берет на себя груз принятия решения, оставляя ни с чем нашего бедного страдальца.

А вот и И.С. Тургенев. «Отцы и дети». Евгений Васильевич Базаров – жалкий позер, и в этом смешон. Мне кажется, ключевым моментом романа, раскрывающим подлинную сущность Базарова, должен служить следующий эпизод.

«Иногда Базаров отправлялся на деревню и, подтрунивая по обыкновению, вступал в беседу с каким-нибудь мужиком…

– О чем толковал? – спросил у него другой мужик средних лет и угрюмого вида, издали, с порога своей избы, присутствовавший при беседе его с Базаровым. – О недоимке – что ль?

– Какое о недоимке, братец ты мой! – отвечал первый мужик, и в голосе его уже не было следа патриархальной певучести, а, напротив, слышалась какая-то небрежная суровость, – так, болтал кое-что; язык почесать захотелось. Известно, барин; разве он что понимает?

– Где понять! – отвечал другой мужик, и, тряхнув шапками и осунув кушаки, оба они принялись рассуждать о своих делах и нуждах. Увы! презрительно пожимавший плечом, умевший говорить с мужиками Базаров (как хвалился он в споре с Павлом Петровичем), этот самоуверенный Базаров и не подозревал, что он в их глазах был все-таки чем-то вроде шута горохового…»

Воля ваша, но таким образом, автор не может характеризовать героя, которого считает главным. Недалеко ушли от него и все Кирсановы – Николай Петрович, Павел Петрович, Аркадий Николаевич. На их фоне Анна Сергеевна Одинцова – блестящий образ, явленный в полноте; со всеми противоречиями, которые лишь еще больше подчеркивают глубину созданного писателем образа.

Л.Н. Толстой. «Анна Каренина» – редкий случай адекватного названия романа. Тут все достаточно ясно. Алексей Кириллович Вронский, если судить строго, полное ничтожество в сравнении с Анной.

Но даже «Воскресение», хотя роман надуманный и схематичный, расставляет героев по ранжиру. Дмитрий Иванович Нехлюдов, узник совести, внутренне взвизгивающий от счастья, обретя свободу от своих дурацких, самим же на себя взятых, обязательств. А вот Катюша Маслова, при всей карикатурности образа, совершает поступки; что, в отличие от мужского персонажа, являет в ней личность.

Еще одна оговорка. «Война и мир» – роман-эпопея, то есть по сути поэма, и, следовательно, тоже выходит за рамки нашего рассмотрения.

Обратимся к И.А. Гончарову. «Обломов». Илья Ильич Обломов и Андрей Иванович Штольц. Оба персонажа прямолинейны, как оси в плоской системе координат. На этом поле битвы Ольга Сергеевна Ильинская несравненно фактурнее и многограннее.

А вот и Н.С. Лесков. «Некуда». Читаешь и путаешься в мужских персонажах. А вскоре по прочтении и вовсе забываешь. Зато Лиза и Женни сохраняются в памяти навсегда. То же и в романе «На ножах». Из всех героев только Лариса и Глафира остаются с читателем.

Отдельно стоит заметить. А.Н. Островский создал галерею характеров русской женщины, о которой написаны тома. И притом, что Островский не прозаик, а драматург, его отношение к женским образам может служить, хотя и косвенным, но ярчайшим подтверждением традиции, на которой основаны все самые выдающиеся сочинения русских классиков.

Могла бы стать исключением из правила «Жизнь Арсеньева» И.А. Бунина. Тут наблюдается явная попытка переломить тенденцию. Но с сожалением, или вовсе без него, следует признать, что попытка вывести Алексея Александровича Арсеньева подлинным главным героем, а Лику Оболенскую отодвинуть на второй план окончилась полным провалом…

Оговорка номер три. Шолохов. «Тихий Дон». Вновь роман-эпопея, который мы опускаем из нашего анализа.

Как ни относись к роману В.В. Набокова «Лолита», но и здесь женский персонаж, что отражено и в названии, является центральным. Гумберт Гумберт всего лишь очередной страдалец, правда с фрейдистским уклоном.

М.А. Булгаков. «Мастер и Маргарита». При всех несуразностях романа, он так же прекрасно вписывается в нашу концепцию. Что Мастер, что Иван Понырев-Бездомный совершенно примитивны в сравнении с Маргаритой Николаевной.

Наконец, Б.Л. Пастернак. «Доктор Живаго». Юрий Андреевич Живаго. Этот мятущийся, вечно ищущий и вечно ничего не находящий персонаж всегда меня раздражал. Мне даже приходилось говорить, что стихи, приложенные к роману, не могли быть написаны Юрием Живаго. За исключением разве что самого популярного, попсового и пародийного «Свеча горела на столе…» Недалеко от Юрия ушел и Паша (Павел Павлович) Антипов. И вновь, в который раз мы обнаруживаем, что женские образы – Тоня Громеко и Лара Гишар, как сияющие звезды на фоне безжизненных планет.

Хочу, пользуясь случаем, высказать еще одно соображение по поводу «Доктора Живаго». В этом романе Пастернак выступил, как своеобразный анти-Гоголь.

Припомним самое начало «Мертвых душ»: «Въезд <Чичикова> не произвел в городе совершенно никакого шума и не был сопровожден ничем особенным; только два русские мужика, стоявшие у дверей кабака против гостиницы, сделали кое-какие замечания, относившиеся, впрочем, более к экипажу, чем к сидевшему в нем. «Вишь ты, – сказал один другому, – вон какое колесо! что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось, в Москву или не доедет?» – «Доедет», – отвечал другой. «А в Казань-то, я думаю, не доедет?» – «В Казань не доедет», – отвечал другой. Этим разговор и кончился. Да еще, когда бричка подъехала к гостинице, встретился молодой человек в белых канифасовых панталонах, весьма узких и коротких, во фраке с покушеньями на моду, из-под которого видна была манишка, застегнутая тульскою булавкою с бронзовым пистолетом. Молодой человек оборотился назад, посмотрел экипаж, придержал рукою картуз, чуть не слетевший от ветра, и пошел своей дорогой».

И после такого сверхподробного описания и мужики, и молодой человек исчезнут, чтоб больше никогда не появится на страницах поэмы.

У Пастернака – ровно наоборот. Самая мелкая деталь обязательно впоследствии сыграет свою роль. Возможно, это вносит в роман искусственность. Но вместе с тем оргинальность и, я бы сказал, даже уникальность.

Напоследок совет юным дарованиям, задумавшим написать произведение, которое сможет когда-нибудь воспретендовать на титул великого русского романа. С первых строк обозначьте главного героя – мужчину в вечном и, как впоследствии выяснится, безрезультатном поиске смысла бытия. Потом исподволь введите героиню, на фоне которой герой будет шаг за шагом угасать, пока не померкнет окончательно и станет совершенно «лишним». Вот так, по Тургеневу.

Читайте также: