СИМ ПОБЕДИШИ

Обзор журнала  БЕРЕГА, № 2 2022

Какое время мы переживаем с вами, родные, дорогие мои!
Какие времена переплываем… в шторм, в бурю…
И вдали — всё равно, наперекор всему, наперекор судьбе, грозовой, с тяжелыми, чугунно-мрачными тучами, с перехлёстами ярчайших, слепящих молний (они слепят не глаза даже — сердце!) — БЕРЕГА.

Вот ведь чудо-то какое! Чудо из чудес: бьемся за человечность, а не за расчеловечивание! За то время, что во все века называем Грядущим; Младенец, что тяжёл немыслимо, тяжелее Земли-планеты самой, смирно сидит на руках у святого Христофора, а святой Христофор медленно переходит реку вброд, от берега до берега, и вопрошает Младенца: кто Ты такой? — и Божественный Младенец тихо отвечает святому: я — Грядущий День.

И журнал, этот номер, не просто в настоящем времени отпечатанные в типографии и переплетенные страницы (с нашими кровавыми и праздничными знаками-метами! с нашими исповедальными, дрожаще-пламенными буквицами-письменами!..): это вотеловлённое, воплощённое — в исповедь-текст-бумагу — наше с вами, друзья, БУДУЩЕЕ.
Это номер — будущего. Не только настоящего.

О будущем говорят все авторы, даже если в открытую кричат о скорби настоящего, о его безмерном отчаянии. Об этом — «Точка «Ноль» Николая Иванова. Клеветники, ненавистники России! Да ведь со времён Лермонтова и Достоевского, как видим, мало что изменилось… лишь платья мы стали носить другие, да речь лепить по-иному, нашпиговав её кучею словес иноземных… а положение наше в Мiре, среди огромного (и такого малюсенького!.. что планетка наша в безднах тысяч Вселенных!..) земного Мiра — всё такое же ненавидимое; всё такое же гонимое и презираемое. Отчего так? Что же такого мы сделали Мiру, безумному этому, дымящемуся, исходящему бесконечными войнами, катящемуся среди комет и звёзд шару?

«В какие-то моменты неизбежности надо начинать первым. Нашёлся человек, который взвалил на себя эту колоссальную ответственность. В нашу раскрытую ладонь, которую мы протягивали соседям все эти годы, через которую руководство страны умоляло начать переговоры, отвести угрозу от наших границ и дать гарантии безопасности, откровенно и хамски наплевали. Нам надо было и дальше просто утереться? Осознавая, что мы находимся у критической черты, в своеобразной точке «Ноль», после которой страна обрекается только на поражения?

Но наша ладонь вдруг превратилась в кулак!
Сейчас время слова и дела». (Н. Иванов, «Точка «Ноль»).
Да. Наш вечный пароль — наш символ-знак горящий: СЛОВО И ДЕЛО.
И Слово у художника не расходится с Делом.

Ибо Слово и Дело для сердца созидающего, рождающего — единое существо. Единая плотная, густая, святая сущность.
А вот Александр Дугин. Дугин, который всю жизнь занимается корнями святости, истоками символики, древнейшими перемещениями протоэтносов, примордиальной традицией, как сказал бы любимый им Рене Генон. Дугин, что со времен «Арктогеи» явился и перед Русским Мiромъ, и перед иными землями апостолом и глашатаем сугубого традиционализма, продолжив здесь линию великого Константина Леонтьева. И всё четко, удивительно жёстко и достойно, маскулинно и архиспокойно разложил нам Александр Дугин по полочкам: почему затеялось сражение — давно зрел нарыв! — почему принято решение, почему надо идти до конца — любая половинчатость будет гибельна. И вполне ожиданно заканчивает философ протянутой к братскому, заблудившемуся в дебрях ненависти народу открытой ладонью, а ладонь та сильна, крепка, ее пожатье — на века:

«Украинцы были, остаются и всегда будут нашими братьями и сёстрами. Пусть говорят что угодно. Мы православные восточные славяне с общими корнями, разными поворотами истории и единым будущим. И никто ничего с этим поделать не может. Мы неоднократно расходились, а потом соединялись заново. В разных обстоятельствах и разным образом. Украинцы не враги, они наши.

Мы, великороссы, тоже не сахар. И они не сахар. Но их и нас надо уважать. Нам с ними скоро жить в одном государстве. И от этого они только выиграют. И мы должны сделать так, чтобы они и выиграли. Но только от единства, не от братоубийства». (Александр Дугин, «Выдержка и ясное сознание»).
И рядом — ещё одна силища Русская. Александр Проханов. Три богатыря Русской культуры. Три духовных столпа. Проханов — третий богатырь — мечет в пространство-время слова, как огненные ядра, он сам есть пушка, зенитка, и бьёт по слабодушию и предательству прямой наводкой:
«Сегодня Россия на полях сражений умывается кровью, но в тылу, слава богу, началось великое омовение. В России банный день. И в этой парной Россия вытапливает из себя весь гнилой пот, берёт в руки веники» (Александр Проханов, «Русское омовение»).

А ведь так и есть! Почему мы так долго закрывали глаза! Зажмуривались! Стеснялись! Отворачивались! Почему так долго шли — САМИ К СЕБЕ…

Воистину, стране нужны, как ни больно, ни парадоксально это звучит, великие потрясения, чтобы стать великой. И по заказу такое не получается. И получается так лишь потому, что Родина наша и так великая, издревле, издавна, но наступают времена, когда надлежит дочиста омыться от скверны.
Вот они — это наши с вами времена.

Стихи из сборника современной патриотической поэзии «ПоZыVной – Русский!» обжигают, огненным узором бегут по коже, по тончайшему, мучительно-нежному покрову души…

Ты же мой русский мальчик:
Война, ополчение, умереть за Отечество…
Ничего не меняется,
Ничего не меняется,
Бесы скачут,
Ангелы ждут на пороге вечности.
Я твоя русская девочка:
Красный крест, белый бинт, чистый спирт…
В мясорубке расчеловечивания
Будет щит тебе
Из моих молитв.

(Елена Заславская)

Не услышал люд твой призыв негромкий,
Не заметил – близкий – в глазах вопрос.
А потом расскажут твои потомки,
Сколько боли в сердце ты перенёс.
В одиночку, выйдя из-под обломков
Целой жизни, спорил со своей судьбой.
А потом расскажут твои потомки,
Что они гордятся – таким – тобой.

(Светлана Размыслович)

Из души — и из Того, что НАД душою разлито, во всём сверкающем, то звёздно-зимнем, то ароматно-травно-летнем Космосе, — из сердца материнского — и из Того, что НАД сердцем, ЗА сердцем, ПОД сердцем (как у тяжёлой бабы, у Матери Грядущей!) бьётся и стучит то серебряным, то кровавым молотом неисходных времен — рождаются строки поэмы Светланы Леонтьевой «Лугань впадает в Москву-реку». Это единство! Вот оно опять, лейтмотивом, красною нитью прошивает разъединяющую тьму! Перейдём. Переплывём. Переборем. Переможем. Переболеем, ибо болезнь дана Богом не зря, и значит, надо лечиться и лечить, пусть даже то больно и страшно. Хирург, спасая жизнь, отсекает гнилую плоть. Воин, спасая — опять ЖИЗНЬ! — рубит, разит, стреляет, выжигает ужас, подлость, обман, обречённость. Нам не привыкать праведно воевать. Но ведь и любить мы можем! умеем! не сдержать нас в потоках, в порывах нашей любви! «С этой безмерностью в мире мер» (М. И. Цветаева) идёт в Мiръ, любить и верить, обнимать и к сердцу навеки прижимать, всякий Русский человек!
Слушайте музыку Светланы Леонтьевой!

(…) Хватит не верить!
Тем, кто вас снимает с распятий,
Ибо помилован на самом деле Варавва-отступник,
ибо «распни его!». А мы раскрыли объятья,
ибо орать вопиющим в пустыне устали,
что любим.
Любим до боли, до войн, до страданий, до смерти,
нежно, сурово. Коль скоро Девятое мая.
К вам мы идём через минное поле – к вам, верьте,
к вам с бородинским мы хлебом,
что стал караваем!

И да, да, вот они, эти летящие насквозь, навылет, копья Вселенской боли, космической утраты, всеземного плача:

(…) Есть Украина та, что обожаю!
А знаете, что есть она другая,
цветущая, каштановая в мае,
где нас крестил Владимир-князь в Днепре!
В рубахах люд крестильных да исконных…
Но как случилось, что не бережёных
вас предали в большой чужой игре?

Боль проникает внутрь поэта — и выходит наружу за его плечами, за его спиною и затылком, за всем трепещущим силуэтом его жизни громадными, широченными — на полнеба — крыльями; и крылья эти ширятся и летят, ловят ветер, ибо святая боль поднимает, и нам надо именно так, именно ею платить за счастье силы и нежности, Родины и верности, неба и любви:

Стреляют здесь.
Стреляют и стреляют.
И умирают у домов, садов, сараев,
лежат, раскинув руки, телом вжавшись.
За что же, братцы?
Россия год, считай, уже не первый,
Россия, у тебя не сдали нервы?
Вот выйду в поле, выкрикну: ну, где вы?
Поехавшие в перекосе крыши.
Целую руки Украины,
той, что слышит
былинные великие напевы.

Низкий поклон Светлане Леонтьевой за великое сострадание и великое сорадование Донбассу, который, по вере поэта (да это так и есть!), «крепость, незримая взору, нутряная, она мякиш и твердь одновременно…»
Колокольно, раздольно, привольно и больно звучат и стихи-музыка Риммы Лютой и Валерии Салтановой. Вслушаемся в сочетания трагически-упругих, звенящих неизбывным набатным огнем, выстраданных слов:

По чужим, по расхожим платить счетам
долг –
в том ни смысла, ни счастья,
ни славы, ни сил – нет.
Я приду бездорожьем, построю сестре
дом –
и прощусь…
Оглянешься: руины да пепл – вслед!

(Римма Лютая)

Перекрыть ли в себе голоса любви –
Что звучат то тише, а то смелей?
Этот звук, наверно, в моей крови,
Этот ток навечно в судьбе моей.
Что ж вы мечетесь всё между злом и злом?
Вашей ложью гулкой призыв корней
Заглушить нельзя, ведь любви псалом
Голосов недружественных сильней.

(Валерия Салтанова)

Слышите?.. Псалом-то — о любви, псалом — любви. Псалом (молитва) есть любовь. Сама любовь есть песня. И — молитва. И как опять не вспомнить Марину Ивановну Цветаеву, что говорила: «Высшая поэзия — песня и молитва…» И Валерия Салтанова — сильный человек и сильный художник; это та русская сила, про которую, вспомните, ещё Николай Гоголь писал в потрясающем финале «Тараса Бульбы», где Тарас, умирающий, кричит во всю силу лёгких своих из полыхающего, рвущегося на ветру костра: «Да разве найдётся на свете такая сила, что пересилила бы Русскую силу!..» На таких людей, на таких поэтов, на такое искусство сейчас, в тяжкую годину, можно и опереться душою, и рядом с ними окормиться духом.
А Екатерина Козырева в старинном жанре, в традиционной форме сонета достигает пронзительности катарсиса, когда дорога именно эта минута, сей неповторимый миг, и лучезарности благодати, развёрнутой торжественным небесным веером, богатейшим спектром таинственных чувств, когда речь идёт о Божественном, о самом Господе Боге. Поэт соединяет времена, и вереница сонетов — и о сиюминутном, скорбно-смертном, и о вечном, что сшивает нас всех золотой иглой, золотною нитью веры:

Идёт народ на вынос плащаницы –
С надеждою и верою, Христос!
Теснятся люди, чтобы поклониться
Родному, не удерживая слёз.
Страстной субботой Православье мира
Спасается у Гроба Твоего.
Благая весть, одетая в порфиру, –
Над страхом смерти – Пасхи торжество.

(Екатерина Козырева, «Сонеты времени»)

Геннадий Сазонов в прозе обращается к насущному. К тому, что для Русского человека есть хлеб. Каждодневно его вкушаем. Всякодневно он необходим. Ежедневно и еженощно — молитва; благоговение; Крест; благодать. Православная вера! Да ведь это же Путь! Многими забытый. Многим заново подаренный. И вот писатель, человек живой, такой же, как все-все мы, люди, только чуть богаче, чуть шире владеющий Словом, Логосом (а Логос есть сам Бог, по Евангелию от Иоанна, помним!..), напоминает нам об этих хлебных вещах и об этих надзвездных материях.
«Кресты обычно делали из дерева, реже – из камня и металла.

Наибольшее распространение на Руси получили, конечно, Поклонные Кресты. Они свидетельствовали о «животворящей силе Креста Господня», об исконной вере Православной, о Кресте как средстве спасения души и обретения Царства Небесного, а также напоминали гору Голгофу под Иерусалимом, где римские воины по приговору еврейского Синедриона совершили казнь – распяли на кресте Богочеловека Иисуса Христа.
В наши дни, когда люди припадают к народным истокам, чтобы обрести их чистоту, ожила и православная традиция воздвижения Поклонных Крестов. (…)» (Геннадий Сазонов, «Милость сердца»).
Сергей Багров, северный человек… Ах, сколько же северная земля наша дала нам, России, прозрачнейших, вольно-привольных, роскошных, как самоцветное Северное Сияние, словесных талантов! Николай Рубцов и Павел Кренеёв. Виктор Астафьев и Василий Белов. Федор Абрамов и Николай Тряпкин. А работающие ныне Андрей Попов, Надежда Мирошниченко, Елена Пиетиляйнен… и целый хор ярчайших северян… Сергей Багров — из этой когорты. В соцветии рассказов «Глашатай» развернут живописнейший ковёр, северные луговины простой-непростой Русской жизни. Погрузитесь в неё! Понаслаждайтесь ею, порадуйтесь ей, вдохните ее, как аромат полевых цветов, луговых колокольчиков, гвоздик, медоноса-донника… Постойте рядом со старухою Васильевной. Поплачьте вместе с ней.
Это — прекрасные слёзы.
«Вот и сегодня Васильевна выбралась за деревню. Идёт себе через поле, где когда-то росла богатая рожь. А теперь здесь рогозовая трава, ивняки и заплывшие норы, в которых скрываются долгохвостки.
Кладбище рядом. Вон подкрашенная оградка с двумя рябинками, под которыми и лежит у Васильевны сын. С 41-го года он здесь.
Возле холмика с сыном – распахнутая могила – свежая, чистая, с гладко вытесанным крестом. Подготовил её местный кóпарь. Старушка смаргивает слезу. «Вот и постелька моя. Рядом с Вовкой».
– До завтра, сыночек, – старушка кланяется рябинкам.
На душе у неё жертвенно, чисто и благородно. Она заранее знает предел, за которым маячит безжизненное пространство, куда живущим не было, нет и не будет дороги. Она и силы свои рассчитала, которых хватит, чтоб потихоньку дойти до дома. А там всё и так подготовлено в путь-дорогу, благо сама же себя в эту дорогу и собрала.

Гроб лежит на двух лавках, напоминая Васильевне плоскодонку, в которой она со своим Иваном когда-то плавала по заливу, собирая в нём радостные купавы, чтоб сплести белоцветный венок. (…)» (Сергей Багров, «Чем могу — помогу…»).
Виктор Борисов — тоже из северных людей, с Вологодчины, а помните, раньше было такое вологодское Гнездо писателей… да ведь и теперь оно живёт-продолжается, — а куда денется творческая силушка России? А проза — вот не о России даже, а об её культурной матери-прародительнице — Элладе, о художниках Эллады; и повесть ту могут запросто читать и дети, и взрослые, и полна она света и счастья творчества, созидания… оно, наряду с любовью, и есть высшее счастье на земле; и счастье это естественно, природно сопрягается с жизнью народной:

«Паррасий как драгоценный жемчуг перебирал в памяти услышанные мысли Сократа. Замысел картины возник сам собой. Он вспомнил прошедшее состязание, вспомнил толпу смотрящих на него людей. Перед ним предстала череда лиц с различными оттенками эмоций: простых и понятных, не кричащих, но рассказывающих о себе гораздо больше, чем те «театральные маски», которые он рисовал до сих пор. «Я обязательно напишу эту картину, – твёрдо решил он, – большую картину, и она будет называться “Афинский народ”» (Виктор Борисов, «Виноград Зевксиса»).
Разве всякий из нас, художников, не мечтает написать ИМЕННО такую картину?.. Стать голосом народа, более того — ГОЛОСАМИ родного народа… петь на тысячи разных голосов, такая музыка связует живых с мёртвыми, время грядущее — с временем, ныне гудящим…

Александр Балашов и Галина Чудинова делают попытку совместного творчества в рассказе «Я тебя всю жизнь искал», и главные чудеса рассказа — в точных жизненных-житейских штрихах и перипетиях, в изображении самой гущи, плотности жизни, её горячего, меняющегося на глазах, то мучительного, то праздничного замеса… в ней сталкиваются обыденность и невероятная высота, боль ошибки и поздно понятая мудрость… И, конечно, конечно же, любовь и судьба, судьба и любовь…
«Никогда ещё военный хирург не испытывал такого волнения, как в то судьбоносное для него утро. Вот Настя в элегантной длинной юбке, приталенной кофточке, с шарфом на русых волосах, с пере- кинутой через плечо сумкой и коробкой с тортом в руках быстро спускается вниз по ступенькам.
С неподдельным удивлением и радостью смотрит на него:
– Альберт Георгиевич, как вы нашли меня?
– Я тебя всю жизнь искал.» (Александр Балашов и Галина Чудинова, «Я тебя всю жизнь искал»).
Земное чудо — рядом… только руку протяни… или целую жизнь ему отдай.
Дмитрий Коновалов — балтиец, калининградец — обращается к благодатнейшей Русской тематике: он пишет портреты, этюды, наброски, разные люди вереницей встают под его словесной кистью, поднимаются перед нами, живут и дышат, светят в нас глазами и слезами, горюют и радуются. Горе и радость, два всегдашних жизненных контраста, две руки, десница и шуйца любой судьбы-дороги… Наталья Беломытцева, сибирячка, говорит голосом своей матери — в материнских воспоминаниях волшебно встает канувшее, драгоценное время… «День подходил к концу. Малышам помогли красиво одеться. В большой гостиной стояла наряженная ёлка. Она пахла лесом и свечами, которых было множество, и мерцающий огонь от них отбрасывал тени на стенах, на потолке и отражался на стёклах окон, за которыми сгущались сумерки. Все были в ожидании ужина и подарков. Чего только не было наставлено на столе: булки, большая кулебяка с капустой и яйцами, круглый сдобный паштет с форшмаком, пироги с разными начинками…» (Наталья Беломытцева, «Накануне Рождества»). Старая жизнь, забытая жизнь… чудо стронувшегося с места, приплывшего назад, во глубину, времени…

Александр Орлов в своем слове о Василии Белове напоминает нам, всем и каждому, о СВЯТОСТИ Русской речи, Русского Слова. Как важно, как колоссально-весомо это жгучее напоминание — его поцеловать, за пазуху спрятать, как самородок, как птенца трепещущего, живого, и с этим ЖИВЫМ ходить всю жизнь, веруя, молясь тишайше, безмолвно, бессловесно, сердцем одним:
«Мы жили и живём в странной стране! Стране, где национальная черта воспринимать боль как ниспосланное свыше, приводит к мученическому подвигу, счастливому ожиданию высшего света, словно каждый из нас знает слова блаженного Максима Московского Христа ради юродивого чудотворца: «Хоть люта зима, но сладок рай» (Александр Орлов, «А я боюсь покоя своего…»). О стихах Василия Ивановича Белова, кому — юбилейная дата, время памяти, и говорить надлежит, охваченному этим чувством НЕПОКОЯ. Таковы мы. «Уюта — нет. Покоя — нет», — тяжело, горько и восторженно вымолвил, впивая всем дыханьем грядущую музыку Революции, поэт Александр Блок. И Александр Орлов, кого тоже обнял этот священный трепет непокоя-устремления, повторяет нам — о том же! — слова Василия Белова:

Пожалей меня, пощади,
С грозовой не своди дороги,
Чтоб горел и горел в груди
Неуёмный огонь тревоги.

Так обнимаются времена.
Берега времен, эпох.

Невозможно подробно и любовно остановиться на всех произведениях, на всех текстах, что горят неугасимым, ясным огнём во втором номере «БЕРЕГОВ» 2022 года… тут и юбилейное чествование Эдуарда Демиденко, и повесть Нины Волченковой «Охотник из Лагоса», и серьезнейшая работа Григория Блехмана «Сталин в истории СССР и современном мире. Факты, мнения, сравнения, размышления» — невероятно нужное чтение для столь же насущного раздумья! Сопоставлять эпохи, сравнивать, спорить, анализировать, соглашаться с её величеством Историей сейчас для нас важно, как никогда. Есть прецеденты, есть традиции, а есть нечто неповторимое внутри всякого Времени. Уникальное. Неопровержимое. И неизбывное.

И четыре поэта, четыре стихотворных Мiра, возникающие среди моря прозы, как блаженные, светлосиюящие острова музыки, молитвы и памяти, — опять напоминание нам о нашем всеобщем родстве, о нашей Русской святости и Русской надежде, о том, чего из нас вовеки не вытравить и никогда в нас не истребить. Олег Будин, Сергей Козлов, Надежда Кондакова, Марина Кудимова — какие имена! Россия может ими гордиться. И — гордится!
И я горжусь и радуюсь, что мне, как всякому нашему читателю, дано прикоснуться к этому чистому пламени:

Так странно ныне повстречать странника,
Все на машинах несутся в ничто,
в пыль времени,
И в поездах уж давно не звенят подстаканники,
Время летит пленников быстрого племени.
Зимние грозы стали дождями майскими,
Гром в январе кто разобрал? Слышал ли?
Эти плоды кто посчитал райскими?
Кто небеса нам заменил крышами?

(Сергей Козлов, «И лишь Христос над этой хмарью…»)

Как только почувствуешь – больно,
так тотчас на тихой трубе
взыграют: «Довольно, довольно,
довольно уже – о себе!»
Я знаю, мой Ангел-хранитель,
по свету мотаясь с сумой,
что ты – мой единственный зритель,
свидетель единственный мой.

(Надежда Кондакова, «На гулких торжищах земных…»)

Оперенье, нарощенье
На заплечии…
Исполать, отягощенья
Человечии!
Возрастают до вершины
От изножия.
Женщины мои, мужчины –
Люди Божии!
Обнимать без отторженья –
Служба истая.
Это – жар самосожженья,
Это – чистое.
А душа взойдёт из праха –
Куда денется, –
Белошвея, тонкопряха,
Рукодельница.

(Марина Кудимова, «Господи, Тебе видней…»)

Видите, как люди-человеки, души живые приходят, притекают ко Господу? А другого пути просто нет. Спускайся во Ад или поднимайся в роскошные Эдемские, Райские кущи, пронизай насквозь малой, дымной жизнью своею, конечной, колючей, шершавой, пылающей, мгновенной, великую и непостижную, застылую льдами-торосами-айсбергами вечность, страдай или радуйся, торжествуй или плачь в ужасе богооставленности (самая страшная трагедия! сравнимая с войной и смертью без покаяния и Причастия!..), — а всё ты идешь к Нему, ко Господу; и путь этот только твой, и путь этот одновременно и вселюдный, всеобщий, народный, — соборный.

…Да не перечесть всего превосходного в журнале. Ирина Горбань, с повестью «Два письма», и Валерий Герланец, «Земноводные против людоземных». А вот писатели становятся внимательными, чуткими читателями, и перед нами с впечатлениями от прочитанного — Анатолий Байбородин («Дух совести и красоты. Размышления о деревенской прозе»), Василий Киляков («О поэтическом сборнике Марины Саввиных «Небо полуночи»), Елена Дубровина («Два крыла – два берега. О книге публицистики воронежского поэта
Ивана Щёлокова «Вечные странники»»)… Поэты разных стран выступают со стихами о событиях на Украине: Фернандо Рендон (Колумбия), Фредди Нанез (Венесуэла), Алекс Паусидис (Куба), Сантош Кумар Похарел (Катманду), Абдукахор Косим (Таджикистан),
Ширани Раджапаксе (Шри-Ланка), Атаол Бехрамоглу (Турция). И вот он, Русский Мiръ без границ! Светлана Савицкая, «Сирийские сцены»; Сухейль Фарах, «Существует ли диалог цивилизаций в эпоху интернета? Российская цивилизация глазами ливанского учёного»; Зин Бен Отман, «Культура и искусство как аспекты многоязычия в Алжире». Широкий земной Мiръ раскрыт перед нами великанской сокровищницей, все его драгоценности сияют, аж больно глазам… и ликующе-радостно сердцу. Да впрочем, так было всегда. Русская душа всегда была настежь открыта свету белому, его бедам и милостям, его схваткам и замирениям…

Что же это было, что же неспешно прошло передо мной? Какая жизнь! Какие жизни… Какие Вселенные… Созвездия судеб… Раздумья о таком необходимом, верном, горячем, единственном… Открытия на уровне почти детского восхищения: Господи, никогда такого не видел-не слышал!.. Счастье узнавания: да, да, я именно так и думал, так и чувствовал… Великое знание. Большая любовь. Широкое, как сине-море-океан, искусство.
Русское искусство.
Звучащее, сияющее, плывущее, бьющее прибоем, льнущее небесной, льняной волной к родному берегу твоей жаждущей, страждущей, молящейся души.
Куда бы ни уплыли — а приплывём к РУССКИМ БЕРЕГАМ.
Как бы сами ни страдали — а Мiръ от страдания спасём.
Так мы устроены.
Так рождены.
СИМ ПОБЕДИШИ.

Иллюстрация: фрагмент картины  Владимира Фуфачева