СЕВЕРНАЯ СКАЗКА ИЗ СТОЛИЧНОГО ПОДВАЛА. ВЕЧНЫЙ ГОРОД БОРИСА ШЕРГИНА

Анастасия ЧЕРНОВА

Таинственна Москва Бориса Шергина сокровенна, не всякому взгляду открыта. Бульвары в прозрачном нежно-зелёном кружеве, весенние деревья на фоне серых домов, и не налюбоваться досыта «изящным рисунком сучьев и веточек». Блестят сосульки, что хрусталь. «И слаще скрипок и флейт эта песнь капающей воды». Пожалуй, такой столицу – нарядной, чистой, радостной – ещё никто не представлял.

И одновременно город Бориса Шергина… тревожен в своей бессмысленности. Современные реалии он изображает резко, с каким-то даже надрывом и отчаянием: «…этажи, этажи над головой, этажи мельзят огоньками. В прудах этажи опрокинулись, будто и конца им нет. Публика шаркает по асфальту, толкутся у кино. Визжит радио с крыш, со столбов, из квартир. Никому ни до кого и ничему ни до чего дела нет. Мышья суетливая беготня, бессмысленный спех…» Две разные столицы рождаются под его пером: вечный, светлый Китеж и чадный, тесный, суетный Вавилон, лишённый всякого высшего смысла. Где же именно Москва Шергина? На каком пересечении бытийных координат и «узелков» времени её найти? Всё дело в акцентах. В способе разрешения духовных контрастов. В творчестве каждого писателя современное звучание эпохи так или иначе вплетается в мелодию горнего, невидимого мира, и тогда мы можем почувствовать ритм или нерв времени, пронизывающий художественные образы. Мы говорим про каждого писателя, поскольку отсутствие внутреннего слуха, неумение воспринять сокровенную реальность – это тоже поэтический жест, и весьма яркий. Неслучайно в литературных кругах до сих пор не утихает дискуссия о соотношении временного и вечного в произведениях русских писателей. Творческий опыт Бориса Шергина подскажет нам ответ на самые острые вопросы текущей литературы. Что для этого нужно? Для начала вместе с «певцом Севера» открыть и воспринять подлинный лик города.

Итак, в путь. Прогуляемся по Москве Бориса Викторовича. В рюкзак мы положим его книгу «Праведное солнце», дневники разных лет (1939–1968). Из биографии напомню: родился Борис Шергин в Архангельске в 1893 году, его отец был потомственным мореходом и корабельным мастером, а мама – коренной архангелогородкой и старообрядкой. После окончания Строгановского училища Шергин работал как художник-реставратор в родном городе, но недолго. С 1922 года он жил в Москве.

Московская государственная художественно-промышленная академия им. С.Г. Строганова (Волоколамское шоссе, д. 9). В 1913 году Шергин приехал поступать в Строгановское училище. Несмотря на отсутствие аттестата (гимназию он так и не окончил), большой конкурс – до ста человек на место, Виктор был принят и вскоре переведён сразу на третий курс. «Как праздник, вспоминаются мне годы пребывания нашего в Москве, в Строгановском училище», – писал он.

Политехнический музей (Новая площадь, 3/4). Мы можем назвать точную дату, ставшую своеобразной ступенью в творческом становлении Шергина. 27 сентября 1915 года. Именно тогда в Большом зале Политехнического музея выступала знаменитая пинежская сказительница Марья Дмитриевна Кривополенова. На сцену она вышла в расписных валенках, в пёстром платке. Затаив дыхание, молодой художник, 22-летний студент Строгановского училища Борис Шергин слушал старинные былины и скоморошины. В тот же вечер он познакомился с известными учёными-фольклористами Юрием и Борисом Соколовыми. Возможно, именно эта встреча вдохновила художника профессионально собирать фольклор. Уже на следующий год он едет в Шенкурский уезд Архангельской губернии для исследования местных говоров.

Московский государственный областной университет (ул. Ф. Энгельса, д. 21а). В годы студенчества Шергин не раз иллюстрировал своим пением лекции по народной поэзии. Ещё одна история случилась в апреле 1953 года. За два года до этого Борис Викторович познакомился со знаменитым капитаном-полярником, Героем Советского Союза К.С. Бадигиным. Именно ему писатель передаёт часть своего архива, в том числе копию рукописи ХV века «Морской уставец Ивана Новгородца». Бадигин пишет диссертацию, посвящённую древним мореплавателям, и с успехом защищает её на географическом факультете. Однако вскоре работа подвергается острой критике: становится известно, что важнейшие свои выводы учёный делает, опираясь на подаренную рукопись. «Уставец» признаётся подделкой, а сам Шергин обвиняется в подлоге. Ситуацию – что «Морской уставец» не подделка, а сделанная запись реальной рукописи – он разъясняет в письмах, адресованных в Отдел науки и искусства ЦК КПСС и в «Литературную газету». Мы не знаем, имели ли эти письма ответ. Однако двери издательств с тех пор закрываются для писателя.

А вот и главный московский адрес Бориса Шергина: Сверчков переулок, дом 6. Переехав в Москву в 1922 году, он проживёт в этом доме свыше тридцати лет. В 1920-е годы здесь размещался Институт детского чтения, организованный педагогом-просветителем Анной Покровской. Сама она жила наверху, в мезонине. Шергину досталась полуподвальная комната. Здесь он и жил, и работал, и выступал с рассказами о народной культуре. Вот как вспоминает институт один из его слушателей А.И. Ефимов: «Дом маленький, но очень уютный, добрый. В полуподвал и на мансарду ведут крутые, узкие деревянные лестницы – «как на корабле». <…> «…на многих дверях, на кафельных плитках печей (топили дровами) да и на некоторых оконных стёклах были нарисованы красивые парусники на синих, крутых, вспенных волнах, морские звери, молодцы-поморы, узорчатые растения. Это рисунки Бориса Викторовича».

Как ни парадоксально, но чудесные сказки и легенды Севера Шергин писал здесь, в полуподвальной комнате, окна которой выглядывали из-под земли на уровне тротуара.

Конечно, особое место в шергинской Москве занимают храмы и монастыри. «Вон купол Ивановскаго монастыря, вон шпиль готической кирхи. Завернёшь у Николы Подкопая, у ампирных его колонн и в гору опять лепись, звеня своим железным батожком. Вот на горочке так дивно подана и старая чудесная церковь. Белая, узорная ХVII века с барочной колокольней. Как она красиво стоит на горке: справа, как птичье крыло, широкие древние каменные ступени огибают храм Божий. С крыльца необъятный вид: и Яуза, и Воспитательный вдали, и Кремлёвские вдали стены и главы. А под холмом церковным море крыш, и деревья опять, и переулки. С переулка идучи, и не ждёшь такого кругозора, такого вида. Родная, милая Москва!» – пишет он в своём дневнике.

В приведённом отрывке писатель упоминает Иоанно-Предтеченский монастырь (Малый Ивановский пер., 2), храм святителя Николая Чудотворца в Подкопаях (Подкопаевский пер., 15/9), храм святых апостолов Петра и Павла у Яузских ворот (Петропавловский пер., 4–6). Храм Петра и Павла в советское время не закрывался. Но после страшных репрессий, расстрелов священников и арестов многих прихожан в 1930-е был закрыт храм святителя Николая в Подкопаях. Несмотря на это, даже про разрушенные, закрытые святыни Борис Шергин пишет как про ныне действующие. Советская реальность проскальзывает лишь иногда, и то мимоходом. «На рассвете брателко в очередь побежал. Я в 7 часов побрёл к Преждеосвящённым». Особым зрением он видит то, чего уже нет давно. Белые храмы, мирные дворики, маленьких детей, играющих на травке… Но реальность 1942 года разрушает эту поленовскую картину. «Я сказываю, а брателко в эту пору из очереди прибежал, в столовую бежать, посуду собирает за обедом… Он послушает да горестно взвопит: «Нету, нету такой улочки, и травки там нет, и дома эти рассыпаны, и свет тихий погас…»

Центральный Дом литераторов (Большая Никитская улица, 53). В 1955 году здесь состоялся творческий вечер Бориса Шергина.

В доме 10/7 по Рождественскому бульвару прошли последние годы жизни писателя. Позже в квартире был устроен Московский музей Бориса Шергина с очень сомнительной репутацией. По последним данным, сегодня музей превращён в элитную кальянную.
Храм Гавриила Архангела, Меньшикова башня (Архангельский переулок, 15а) на Чистых прудах. Здесь отпевали Бориса Викторовича. Похоронен он также в Москве, на Кузьминском кладбище. Участок № 80.

Таким образом, Москва Бориса Шергина – в основном это Белый город, Маросейка, переулки между улицами Мясницкой и Покровкой. Но главное не это. Размышляя про преподобного Савватия, он как-то раз заметил: «Мы живём в иные времена. Но это не значит, что иное время – «иные песни». Нет! Правда, святость, красота вечны, неизменны». И такой вечный, неизменный город сумел увидеть и запечатлеть в своих дневниках Борис Шергин. Вот как разрешается конфликт между Китежем и Вавилоном. «Мельзящий городской муравейник пуще давит на скорбное сердце человеческое. И поглядел я над домы и увидел небо. Меж облак тихо светит звезда. Там вечнующее спокойствие, там тихость, вечно пребывающая». Или: «Кругом «жилдома» №, №, №… набитые людьми, – кто их знает… Но меж домов благолепно возрастила Мать-Земля эту кущу дерев. И шепчутся они с небом…» Шергина можно назвать певцом неба, так часто он обращает к нему свой взор. Он видит его буквально во всём. «Карнизы потемнённых зданий, оттенённые сумраком углы – неплохая рама для картины ночного неба».

Небо и, конечно, храм. «Пусть пыльныя бесчисленныя ящики этих жилищ пронизаны, пропитаны сверху донизу, с утра до ночи сифилитической гнусью. Пусть из каждой дыры заколоченных, как гробы, этих домовищ (бывших домов) просачивается один и тот же… сип и хрип. …Надо мною на холме древний дом Божий. И вот сейчас совершается в нём вечное чудо… И с бьющимся сердцем слышу я, дивяся: звонко и чётко возглашает иерей. И в отверстые окна алтаря, как белые голуби, вылетают иерейские возгласы и, серебрясь, и ширяся на крилех, плывут над городом как благословение, как «мир всем» Церкви Христовой…»
Как тут ни вспомнить стихотворение Игоря Талькова:

Не спеши проклинать этот мир.
Он не так уж и плох.
Если утром ты видишь цветы у себя на окне,
А за окнами светится храм,
А во храме есть Бог.
Но а если он есть –
То землёй не владеть сатане!

Опубликовано: «Литературная газета»,  2017, № 38, 27 сентября