СЕРДЦЕ ОХОТНИКА
Артем ПОПОВ
Лёха неприкаянно брёл по родной деревне Митино. Голова опущена, густые рыжие волосы топорщились, как грива у лошади. Лёхе за шестьдесят, но ни одной седой волосинки, всё лицо в веснушках, как у подростка. Может, рыжие вовсе не стареют и не седеют? У него была тяжёлая одышка, казалось, он даже шипел и присвистывал. Видно, сердечко пошаливало.
«Пузо – три арбуза», – как шутила внучка Лёхи от старшей дочери Танюшки, жившей в областном центре. У Лёхи полный комплект: ещё есть младший сын Васька, его любимец, почти под боком, в соседнем селе.
В Митино, где Лёха родился, из трёх десятков домов оставались жилыми только три. Совсем недавно из четвёртой избы каждое утро вился дымок: ещё сорок дней не прошло, как покинул белый свет его друг Славик. Лёшка и Славик – ровесники, и жили рядышком, и учились в одном классе. Считай, что родные братья. Мужики уже дедки, а имена застыли с их сопливого детства, когда босиком бегали по тёплой дорожной пыли.
Они ещё крепче сдружились по охотничьей страсти: не вылезали из леса, добывая дичь. Казалось, охота для них больше жизни. А последние годы, можно сказать, этим и кормили семьи. На пенсию-то особо не разживёшься.
В тот апрельский день Славик пошёл в лес за берёзовым соком, уже банка должна была набраться. Каждую весну многие деревенские собирали эту сладкую водичку: «Скусная»! Ушёл Славик – и с концами. Жена Тоня заволновалась. Ждала, выглядывала каждую минуту в окно на пустую улицу. Хозяйская лайка вернулась одна. Тоня сразу поняла, что случилось неладное: собака лаяла без конца, крутилась под ногами, убегала на несколько метров вперёд и возвращалась, будто звала в лес. Тоня на босые ноги натянула резиновые сапоги и помчалась. Лайка вела за собой. Тонино сердце бешено стучало, готово было вырваться. Славика она нашла за вторым логом. Сидел, прислонившись к крепкой берёзе, куртка расстёгнута, рука на сердце. А сок из переполненной банки капал прямо на белое, без кровинки, лицо. Не успел снять… Тоню после похорон Славика дети забрали в город.
Лёха постоял несколько минут у дома друга. Не выйдет, не встретит шуточкой. И так тошно, а ещё ворона раскаркалась.
Стояла ранняя весна, которую легко спутать с осенью: зелени ещё нет совсем, не пробилась. Нескошенная прошлогодняя трава путалась, мешала Лёхе идти дальше, цеплялась за сапоги.
Окна пустых домов блестели, вымытые начисто дождями. Вот в двух избах, нижние венцы которых съела земля, живут две старухи. Обе Марии, чтобы различать, их называли Машуха маленькая и Машуха большая – по росту.
Лёху давила тоска. Чем бы её прогнать? Хотелось порвать куртку, чтобы пуговицы с треском разлетелись. И закричать.
«Выпить, что ли? Нет, Машухи не нальют. Только чай. А чай не водка, много не выпьешь».
Направился к дому. Анна, жёнушка, заждалась, наверное. После смерти Славика тоже сама не своя. Ещё у Лёхи сердце болело за сына, Ваську: «Бобылём живёт. Только ломит две смены на пилораме без выходных-проходных. А ведь сороковник стукнет сейгод. С другой стороны, где хорошую невесту сейчас в деревне найти? Все разъехались по городам».
Васька жил в трёх километрах от Митина, в селе под горой. Там была почта, магазины. «Можно, конечно, и к сыну сходить, попроведать, но спуститься – спущусь, а как обратно? Не выйти в Красную гору», – рассуждал Лёха перед домом. По-прежнему ныло в груди, в висках сдавило.
Красной гору назвали потому, что с неё вся красота лесов-полей открывалась. А ещё гора из глины, да такой цепкой, что в распутицу можно запросто увязнуть и сапоги оставить. Кирпичи из этой глины делали для всей округи. И церковь с колокольней из неё поставили такую крепкую, что не могли разрушить двумя тракторами. День, когда пытались разломать храм, Лёха прекрасно помнил, ему было уже лет десять. Скинули только колокол – больше ничего у нехристей не вышло… С тех пор колокольню облюбовали вороны, живут там много лет, кликая беду.
Вот он и дома, Анна уже накрыла на стол.
– Мать, есть у нас чекушка? – раздеваясь, попросил Лёха. Так он называл жену.
– Бог с тобой! Только из больницы – и пить? Ничему не учит тебя жизнь.
В самом деле, после поминок Славика Лёха загремел в районную больничку, в терапию. Маялся там в душной палате, мечтая поскорее вернуться домой. На обходах врачу говорил, что ничего не болит, хотя болело… В конце апреля отделение приказано было перевести под инфекционное для коронавирусных больных: тяжёлых пациентов решили отправить в область, а лёгких начали готовить к выписке. Лёха стал проситься домой.
– Хорошо, капельницы заменим на уколы. Дома тогда обязательно проколешь! – нехотя согласилась врачиха.
– Будет сделано! – обрадовался Лёха.
Но в аптеку он даже не зашёл, а жене соврал, что ничего не назначили. Все деньги истратил в охотничьем магазине на капсюли, пыжи, порох, дробь и другие боеприпасы. Взял на себя и на Славика. Радовался как ребёнок, даже про ноющую боль в груди забыл. Только когда вышел из магазина, спохватился, что закадычного друга нет на белом свете…
Пока лежал в больнице, всё манило в лес: начиналась весенняя охота. Страсть как хотелось уток пострелять! «А то понаедут ухари на джипах, расхватают всю водку в сельмаге и будут палить круглые сутки», – переживал Лёха. Несколько домов в затерянных лесных деревнях купили москвичи-богачи, в хлев, где раньше мычали коровы, поставили снегоходы и квадроциклы, чтобы ездить на охоту. Временщики стреляли зверьё для развлечения, а не для пропитания, как деревенские.
…Анна принесла запотевшую бутылку. Прятала от мужа где-то в сенях. Первая стопка прошла легко, а вторая отозвалась огнём в груди.
– Не пил бы, оставил… Давай мне отлей, – Анна всегда помогала, когда видела, что Лёхе может на следующее утро быть плохо. Морщилась, кашляла, но пила.
Жена всегда была рядом, даже тогда, когда молодым парнем он решился махнуть на юг из своей северной деревушки в поисках сытой жизни. Отправился на Украину, хотя никого из родных там не было. В Днепродзержинске строили новый комбинат, требовались рабочие руки, много рук. «Поеду, – говорил родителям (они ещё живы были), – там палку воткнёшь – она зацветёт». А на Севере в те годы был страшный неурожай. Но новом месте Лёха устроился слесарем, Анна – разнорабочей. Но не прижились они на Украине.
– Люди там совсем другие… – вздыхал Лёха, когда через год вернулся с Анной в Митино.
Так и прожили всю жизнь в родной деревне на Красной горе: он работал механизатором, она – дояркой, пока совхоз не развалился в 90-е, а точнее, не развалили.
…После стопки встал из-за стола, хотел прилечь, резко сдавило в груди.
– Лёшенька, что с тобой? – закричала Анна.
– Скорую… Свете позвони, сестре…
Перед ним мелькали картинки из жизни, как кадры в кино. Вот ему лет семь: первая охота с дедком и со Славиком. Ружьё казалось тяжёлым и огромным, чуть ли не больше самих пацанов. Подстреленный рябчик упал прямо под ноги. «Ну, охотник растёт!» – похвалил дед отцу. А вот уже перед армией зимой в лесу обморозил нос, распутывая следы зайца. Белая-белая шкурка и кровь… Ещё кадр: в прошлом году вместе со Славиком загнали лосиху. Слёзы капали из её больших, как у коровы, моргающих глаз, когда они подбежали, лосиха ещё дёргала длинными ногами. Славик и дострелил…
А в сердце словно заколачивали калёные гвозди.
Скорая была на вызове в Глиннике – это деревня на отшибе. На весенние каникулы туда привезли из города парнишку погостить у бабки. У мальчика резко схватило живот. Скорая – одна на куст деревень. Сначала мальца в город повезла с подозрением на аппендицит, только потом в Митино, к Лёхе. Долго «буханка» скользила по глине, зарываясь всё глубже. Старый водитель подбрасывал под колёса ветки, палки, потом старые больничные одеяла, которые возил на всякий случай в машине… Забралась-таки на Красную гору. Когда фельдшерица зашла в Лёхину избу, стало ясно, что помощь уже не нужна. Да и не было у врачихи ничего в грязном чемоданчике, чтобы спасти Лёху. Навзрыд, захлёбываясь слезами, как маленький, ревел сын Василий. Жена с каменным лицом раскачивалась на кровати, не понимая, что произошло.
На похороны собралось много людей, дочка Танюшка с мужем приехала. А младшая сестра Света, которую Лёха вспомнил перед самой смертью, так и не заявилась. Сказала по телефону, что город, где они жила, закрыли из-за заразы коронавирусной. Родственники только нисколечко не поверили: хотела бы брата проводить – прорвалась. «Денег, видать, на дорогу пожалела». И больше ни слова о ней.
Много вспоминали Лёху, даже как он пытался в молодости Украину покорить. «А что там сейчас творится! Война народная!»
Ещё кто-то шёпотом рассказывал, что врач при вскрытии удивился: Лёхино сердце в дырках всё, как будто прострелено.
Машуха большая не терпящим возражения голосом прогремела:
– Славка его забрал. Одному ему там скучно.
За столом замолчали. Даже было слышно, как от сильного ветра загремела какая-то железка на крыше. Но пауза оказалась недолгой, стали опять говорить между собой, парами. Кто-то даже во хмелю чему-то засмеялся, но на него тут же зашикали.
В день похорон Лёхи исполнилось сорок дней, как ушёл Славик. Но об этом почему-то никто не вспомнил.
Двоюродные братаны место для Лёхи на кладбище выбрали сухое – один светлый песочек. Под гроб, ещё пахнущий сосновой смолой, положили еловые ветки. Чтобы мягко спалось.
***
Артём Васильевич Попов родился в 1980 году в г. Северодвинске Архангельской области. Окончил филологический факультет Поморского государственного университета им. М.В. Ломоносова. Работал журналистом в городской газете. Участник Всероссийских совещаний молодых литераторов Союза писателей России. Печатался в «Нашем современнике», «Молодой гвардии», «Юности», «Литературной России», «Севере», «Доне», «Бельских просторах», «Двине», «Волге ХХI век» и других изданиях. В 2020 году принят в Союз писателей России.