Илья ДОЛМАТОВ
Они встречались по ночам на крыше, где собирались уличные музыканты. Она играла на скрипке, а он наслаждался музыкой, которая с каждой ночью становилась всё прекраснее, вырезал из дерева голубков и дарил их ей. На крыше играло множество искусных музыкантов, а он слушал только её. Когда же она уставала играть, а он заканчивал вырезать очередного голубка, они садились на край крыши и говорили, о чём хотелось, и тогда они слышали только шёпот друг друга. Но в последнее время они просто молчали, слыша не громкую музыку, а стук сердец друг друга.
– И давно ты вырезаешь голубков, Оборвашка? – Спросила она как-то раз, сжимая в руке только что сорок пятого подаренного голубка.
– Нет, я не вырезал их до тебя, Кареглазка… Всё пушки да кораблики… – Ответил он, чуть стесняясь. – Меня вдохновляет твоя музыка… и ты. Не будет тебя – не будет и голубков…
Она поставила голубка с распахнутыми крыльями рядом со всеми сорока четырьмя голубками, позы которых ни разу не повторялись, как не повторялась её музыка. Здесь был и голубок, чистящий пёрышки, и голубка, прикрывающая птенцов крыльями, и двое обнявшихся голубков… Все они стояли на краю крыши, и никто их не трогал, потому что они были никому не нужны, кроме их двоих.
– А знаешь, чего я хочу больше всего на свете? – Прошептала она, после долгого молчания.
– Чего?
Она посмотрела на него с грустной улыбкой и промолвила:
– Чтобы все твои голубки когда-нибудь стали живыми – они ведь такие красивые.
– Так и будет, Кареглазка…
– А когда? – Не терпеливо спросила она.
– Когда я скажу три раза правду, а ты мне не поверишь…
– Жаль… Я ведь тебе всегда-всегда верю.
Он ничего не ответил, только сильнее обнял её покрепче, накрыв её спину своим плащом… Так, ни слова не говоря, они просидели, пока небо не стало нежно-розового цвета, а потом они попрощались, и он ушёл, как она всегда просила, первым. Она не знала, куда он уходит, а он – зачем она остаётся: это им было не важно. Ей было важно, что когда она придёт, он уже будет сидеть в их уголке крыши, выбирая болванку получше, а ему – что она просто придёт.
Он пришёл и сел на скамейку и стал выбирать болванку для пятьдесят первого голубка. Было уже поздно, а она не приходила…
– Можно я тут поиграю? – Спросила девушка с саксофоном, подойдя.
– Да. – Кивнул он, не поднимая взгляд.
Он вырезал голубка, не слыша звуков саксофона. Он слышал только мелодию её скрипки, которая звучала в его душе. Руки его дрожали: он боялся, что он больше её не увидит, не услышит её скрипку, что она больше не придёт и не скажет: «Оборвашка, я тут! Что тебе сыграть?». Он вырезал самого грустного голубка не потому, что так хотел, а потому, что так получалось.
Она пришла, когда он закончил вырезать голубка и, спрятав его между ладоней, посмотрел в сторону девушки с саксофоном, которая собиралась уходить. Она видела только этот взгляд, и в её душе всё вдруг перевернулось: желание извиниться за опоздание сменилось злостью, сладкое ожидание встречи – желанием уйти, а радость – грустью. Ей показалось, что всё, что было между ними, улетучилось как дым.
– Что это значит, Оборвашка? – Крикнула она, не обращая внимания на уходящую девушку с саксофоном.
– Ты пришла, Кареглазка!? – Обрадовался он и зашагал к ней. – А я думал: ты уже не придёшь.
Она, увернувшись, не дала поцеловать себя в щёку и спросила:
– Так, что это было? Точнее – кто это был?
– Кто? – Растерялся он
– Девушка с саксофоном! Или ты думаешь, что я слепая? Я видела, как ты на неё смотрел!
– Я вообще на неё не смотрел: я вырезал нового голубка и ждал тебя… Вот он. – Прошептал он, показав грустного голубка на своей ладони. – Поверь!
– Я тебе не верю! Стоило мне не прийти вовремя, ты уже слушаешь какую-то… и вырезаешь для неё голубков! Вот и дари его ей!
– Да нет же, нет! Я слушал музыку, которая звучала в моей душе, и это была твоя музыка. – Чуть повысил голос он.
– Что ещё придумаешь, м? Какую ещё сказку?! – Спросила она и села на край крыши, озлоблено окинув взглядом стоящих рядом голубков.
– Я ничего не придумываю! Я просто… люблю тебя!
– Хватит! Не видишь, что ли: я больше не верю!
Она стала безжалостно скидывать голубков с крыши, всех, которых так любила и которые сейчас казались мерзкими и некрасивыми. Она брала их по два-три, ломая им крылья и шеи, и бросала в мерцающую красноватыми огнями бездну. Когда же был сброшен последний голубок, она повернулась, взяла скрипку и хотела было уходить… Но вдруг услышала шелест сотни крыльев и почувствовала ветер от их взмахов. Она в испуге обернулась и увидела всех голубков, которых она только что сбросила, на своих местах. Мало того, они все были живые.
– Так значит, это всё было правдой? То, что ты мне сейчас говорил… – Не оборачиваясь, спросила она.
– Получается, что так. – Подойдя ближе, ответил он.
Они обнялись, ни слова не говоря, потому что снова им не нужно было слов, чтобы понять друг друга. Тот рассвет они встретили вместе… А тот последний, самый грустный голубок так и остался деревянным и стоит с сотнями других голубков, которые он вырезает каждый раз, когда она играет на скрипке…
ИЛЬЯ ДОЛМАТОВ. 1990г.р. Родился и живу в Санкт-Петербурге. Болен ДЦП, не хожу и не говорю. Все тексты набираю носом. Богослов-самоучка, являюсь главредом апологетического интернет-журнала «Православный блог» и соавтором нескольких просветительских проектов.
