ЛЕТНИЙ БУКЕТ

Перед вами — мозаика трех летних месяцев. Уникальный документ эпохи. Стихи, рецепты, эссе, заметки и рассказы — даются подряд и без литературоведческих специй. Быт не противоречит высоким темам и, пролистывая рубрику, читатель ощутит «воздух» времени без каких-либо дополнительных настроек. Как есть. Так и есть. О чем мы думали, тревожились, мечтали и пели в ИЮНЕ, ИЮЛЕ И АВГУСТЕ. 

София Максимычева
Запоздалая песня, как музыка-осень,
мне рождения слов – непривычно мало.
Этот ветреный день, с ног сбивая, несносен,
не пытаясь молчать, обдувает стекло.

Я хочу извинить: не себя, наши даты,
что торопят людей, изменяя маршрут;
перед прошлым твоим я стою виноватый,
но за общим столом говорю – только будь!

Пусть стучится в окно пресловутая старость,
видишь, чарки полны, как полна наша жизнь,
даже если с лихвой тёмных бед нам досталось,
мы обнимем друг друга и скажем – держись!

Так последний листок изо всех сил трепещет,
но не хочет из рук выпускать чёрный ствол;
если время придёт, соберём в кучу вещи,
раздадим и усядемся выпить за стол.

А пока веселись, и прости пустобрёха,
мне хотелось добро принести в этот край…
Ведь от первого крика до позднего вздоха
только небо на крыльях берёзовых стай.

10.06.

Елена Александренко

ТОПОЛИНЫЙ ПУХ
Лето, лето, лето
сколько в нем балета!
Сколько невесомых
в небе балерин!
То летят пушинки
с тополиных веток,
Танец их недолог,
вечен и един…
В золоте прозрачном
солнечного века,
Покружив, растают
облачком вдали,
И вернутся снова,
облетев полсвета,
И вернутся снова
в колыбель земли…

Татьяна Лёвкина

Солнце садилось в раскрытый цветок
И зажигало ночной огонёк.
Этот лучистый неяркий фитиль
Всем заблудившимся до-о- олго светил!
Чтобы домой добрались стрекоза,
Бабочка, жук и комар- егоза,
Не потерялись, не сбились с дороги,
Чудо фонарик включался в подмогу.
Не беспокоились мамы детишек,
Что голосок их у дома не слышен.
Солнышко очень всем им помогало
И фитилёк на цветке зажигало.

Вологда.03.07.2021

Татьяна Лёвкина
***
В неспешном ритме солнечного дня,
Забыв о времени, застыв между мирами,
Зеленоградск, ты посвятил меня
В свои печали, проводив дворами.
Где арка томная, сомлела от жары,
Всё прячется в листву деревьев скромно;
Где окна тёмные ведут в свои миры,
Отстукивая форточкой просторно;
Там на руинах каменных перил,
Размякшие в чуть надоевшей лени,
Коты, вальяжно тянутся без сил
И нагло просятся к прохожим на колени…
В чуть сладкой дымке сахарного дня,
Где в радость всё и кажется: всё тайна,
Зеленоградск, ты приручил меня,
И выбрал судьбоносно, не случайно!

 Вологда.
12.07.2021

 

Анастасия Чернова

История одного бегства 

«Пора вставать!», — весело соглашались птицы, купаясь в густой кроне деревьев и в
облаках.
Только не это. До чего же быстро наступило утро… но делать нечего, я приоткрыла глаза.
На моем столе лежала тетрадь с недописанным рассказом, из тумана проступали зловещие
осколки ночных миров, слова, жесты, размытые очертания. Приподнявшись, я дотянулась
до телефона, чтобы посмотреть который час. Незыблемая реальность, пронизанная
стрелой времени, медленно возвращалась ко мне…

И тут все вчерашние литературные сюжеты разом обступили, столпились рядом, словно
бы вопрошая. Уж лучше бы меня разбудил кот! Потому что ближе всех стояла она –
героиня недописанного рассказа, сорокалетняя дама, про которую мне совершенно
расхотелось думать, вникать в ее заморочки и трудные миры, сопереживать ее проблемам
да еще подыскивать какие-то ходы дальнейшего развития. Сто раз пожалела, что впустила
эту бесцветную особу в свое действие. Нет, она не только забирала силы и настроение –
она была настолько никчемна и скучна, что сам автор (то бишь я), однажды заметивший,
обративший внимание на подобный типаж начинал представляться недалеким человеком,
который увлечен пустяками. Об этом ли нужно сегодня писать? Ведь говорят: нам не
хватает героических сюжетов и ярких образов смелых людей, занятых серьезным делом.
А тут…

Впрочем… впрочем. Можно и еще поспать, часов до двенадцати. Там видно будет. Я
накрылась одеялом с головой – так, чтобы уменьшить напряженность, накатывающую
волнами из раскрытой тетради – и отвернулась к стене.
Но не тут-то было. В это же миг раздался пронзительный звук дрели. Тот, кто затеял
делать ремонт – взялся за дело слишком рьяно и явно не собирался в ближайшие часы
прекращать. Словно в подтверждение, застучали молотки и дружно присоединились еще
несколько дрелей. Шум был насколько ужасающим, что солнце обмотало свой лик
тучами, а птицы умолкли, попрятавшись в гнезда. Дррррр, дррррр, дрррр, рррррр…. –
неслось неумолимо.

Лик дамы проступил отчетливее. Казалось, ее громоздкий стан прятался в шелках,
созданных тенями на стене, а из пышного рукава в оборках грозил кулак: Бери, мол,
тетрадь и ступай на балкон дописывать. Там дрель почти не слышна.
Ну уж нет! «Есть у меня работа, — вовремя вспомнила я, — вот поеду сейчас в офис,
точно…».

Наскоро позавтракав, я натянула белые брюки с туникой, соорудила на голове прическу
«старые развалины», и отправилась к метро. Никогда еще путь мой на работу не был столь
желанен и прекрасен. Подземный поезд должен был укатить в иную, не связанную с
действием недописанного рассказа, реальность. По пути я планировала подремать,
почитать Паскаля да и просто – помечать. Последние два года все мои мечты сводились
исключительно к синему морю, а стук колес напоминал звук прибоя.

Однако моему желанию не суждено было исполниться. Я уже собиралась спуститься в
подземелье, окунуться в его прохладный и зыбкий простор, как в сумке, будто сотрясаясь
от кашля, завибрировал телефон.
— Анастасия Евгеньевна! – говорила секретарь, — всех вот обзваниваем. На работу ехать не
нужно, у нас тут карантин обозначился. Ровно две недели. И вообще, надеюсь, вы не
забыли, что лично у вас – сейчас отпуск.
— Забыла, вот спасибо, что предупредили, — протянула я, даже не пытаясь скрыть свое
разочарование. Впрочем, надежда умирает последней, а потому я тут же спросила:
— Ну а помочь там никому не нужно? Может, заменить кого?
— Нет-нет, отдыхайте. Справимся.
Теперь дама сидела на дереве и гневно трясла раскрытой тетрадью, намекая, видимо, что
пора вернуться. Тем более, работа не волк, в отличие от творчества… Сидеть у нее
получалось довольно некрасиво. Сама по себе она была плотного сложения, а тут еще
юбка приподнялась, приоткрыв дряблые ляжки и грязные ступни. И откуда только такая
прыть…
— Не. – Помотала я головой.
Самоуверенно улыбнулась и направилась в другую сторону, к бойкой девушке,
раздававшей возле метро рекламные флайеры. Раньше эти объявления мне только портили
настроение. Девушка буквально впихивала свою рекламу, навязчиво и безапелляционно.
«Возьмите, вот, вот, вот!»

Засовывала в карманы, хватала и удерживала за край куртки, а если ты все-таки успевал
скрыться, то гневно запускала флайер вслед, сложив его самолетиком.
Раньше – но только не в этот раз.
— Что у вас там? – вежливо спросила я, протянув руку.
— Эй-эй, — увернулась девушка, — подождите-ка. Вам точно надо? У меня не так уж много
осталось. А то вечно: возьмут, а после в урны кидают. Или как закладки используют. Все
это возмутительно и недопустимо. От того, что многие так неразумно хватают, тем, кому
действительно это важно, может оказаться обделен…
— Нужно, ну конечно, нужно! Важно! – пламенно воскликнула я, — про что, кстати,
объявление?
— Еще даже про что не знают, а уже захапать желают, — девушка посмотрела с осуждением,
— сначала узнайте, а потом решите, нужно ли оно.
— Так…
— Это – курсы изучения языка бикья.
— Как чудесно!
— Вы хотя бы знаете, что это за язык?
— Ну, он очень актуален в наше время, грозит вытеснить английский. Стать
международным. Да? Последний писк моды – его изучать.
— Спуститесь на землю. Может, когда-нибудь, мы на это надеемся, бикья и станет
международным, но на данный момент, кроме выпускников наших курсов, на нем говорит
лишь одна 87-летняя женщина из деревни на границе между Камеруном и Нигерией…
— Как романтично! Это – моя мечта…
— А уж про моду я умолчу. Наверное, вы издеваетесь. Потому что скороспелая мода и язык
бикья – это как две разные планеты.
— В общем-то, флайер мне не так уж и нужен. Главное, скажите, где и когда проходят
занятия. Можно ли присоединиться, в какое время. Я бы хотела прямо сейчас…

… Так я оказалась на курсах дивного редкого языка, обхитрив даму на дереве.
Поначалу мне казалось, что побег удался. В просторном офисе, расположенном на
тридцатом этаже типового панельного дома, меня усадили на диван. Приятная во всех
отношениях женщина – мягкая, с дымчатыми глазами под блестящей ровной челкой,
сказала, что я буду единственной ученицей на их курсах. До сих пор желающих еще не
было, а потому она очень рада и поздравляет меня. Возможно, я когда-нибудь поеду в
Камерун и буду возвращать местному обществу утерянные культурные и языковые
традиции.
— Таким людям потом ставят памятники… — подчеркнула она, — это не какой-нибудь
английский, знатоков которого просто пруд пруди. Понимаете?
И, хотя перспектива поехать в Камерун меня не очень впечатляла, я согласно кивнула.
Таким образом, сначала все складывалось как нельзя более удачно. Приступить к
изучению древнего языка можно было прямо сейчас, предварительно заполнив анкету и
оплатив урок.

Однако дальше началось что-то невероятное. Материалы к уроку находились в
компьютере, но он не включался. Тогда сотрудница принялась искать бумажные версии
учебника. И, хотя она утверждала, что еще вчера распечатки лежали в столе, теперь ящик
был пуст. Материалы исчезли безвозвратно.
— Ничего страшного, попробуем начать с устного освоения, здесь распечатки не
понадобятся, — заявила она и, поскольку уже вечерело, включила свет.
Вспыхнув, люстра зашаталась и потухла. Тогда она принесла свечи. Свечи трещали,
чадили, но разгораться никак не хотели. В довершение всего, когда она взял мел, чтобы
написать на доске тему первого урока, мел тут же рассыпался, оставляя на пальцах белую
пыль.
Лицо сотрудницы вытянулось.
— Боги Камеруна гневаются, и не хотят, чтобы вы изучали этот язык, — наконец, сказала
она. – Не знаю, почему так может быть. Подумайте сами, может быть, вы скрываетесь от
важного дела, либо совершили еще какое-либо тяжкое преступление, а теперь пытаетесь
отвлечься… Такое не пройдет. Освоить бикью не каждому дано, но только тем, кто созрел
и готов духовно…
— Понятно, — вздохнула я, — что же делать. Пусть будет так.
— Давайте вместе попробуем найти причину, устранить ее…возможно, это мнимая
причина, и боги просто что-то перепутали. В век гаджетов и скоростных технологий они
соображают, честно сказать, немного замедленно.
— Спасибо, разберусь сама.

Когда я вышла на улицу, дама из рассказа весело кружилась и плясала, вылепляясь из
трубы дальнего завода.Даже смотреть не хотелось в ее сторону. Тут я вспомнила, что вообще-то у меня отпуск, а
значит положен отдых. Вернувшись домой, я включила компьютер и принялась искать
горящие путевки с тем, чтобы как можно скорее покинуть пределы города. Ни одного
предложения. Все путевки были раскуплены до конца лета. Но улететь все же никто не
запретит. Я решила сложить чемодан, приехать в аэропорт и уже на месте купить билет на
какой-нибудь уходящий рейс.

Не обязательно в Сочи, можно и в Камерун. Вдоль океанского побережья там
возвышаются горные хребты, снежные вершины которых постоянно закрыты облаками и
туманом. Рощи кокосовых пальм молчаливо бегут над древними скалистыми обрывами. С
одного такого уступа звонким водопадом обрушивается в океан река Лобе. Другая река,
Санага, плавно огибает горы с золотистыми выходами застывшей лавы и конусами
потухших вулканов. Местность напоминает лунный пейзаж, и медленно плывут облака
над крутыми обрывами.

 

Я все больше вдохновлялась Камеруном, вот только автобус, который направлялся в
аэропорт, увяз в неподвижной пробке, словно в цементе. Люди в салоне возмущались
сначала тихо, как бы про себя, но затем их голоса стали повышаться, а напряжение
возрастать. Плакали дети, пахло валидолом.

— Такого ни разу не было! – сообщил водитель по микрофону, — просто катастрофа. Уже
два часа стоим, с места не сдвинулись. Все объездные пути перекрыты. В новостях
никакой информации, я не знаю причину, и надолго ли это…
Спустя три часа мертвенного стояния обстановка стала теплой и даже какой-то
дружественной. Беда объединяет. Никто уже ничего не планировал. Пассажиры делились
своими бутербродами, разливали по стаканчикам остатки воды. Те, у кого еще был шанс
успеть на самолет, понимали: с каждой минутой такая возможность все иллюзорней.
— Подождите, сейчас все будет хорошо, — громко сказала я и подошла к водителю, —
выпустите меня.
Двери открылись, я ступила на печеную корку московского асфальта. А спустя всего
несколько секунд наблюдала, как быстро и радостно автобус набирает скорость.
Страшной пробки как ни бывало, весь поток машин устремился вдаль, обозначенную
трепетным росчерком светящихся фонарей.
Ну а я вернулась домой.
Придвинула к письменному столу кресло. Все герои налили себе чай и устроились рядом.
Дама была уставшей, в пыльном платье и рваных кроссовках. Мне было стыдно, и горько
– более всего, быть может, потому, что она молчала. Когда герой молчит – очень удобно,
сославшись на отсутствие вдохновения, лечь спать.
Впрочем, я знала, что от рассказа все-равно не уйти, что любой побег обречен. А потому
включила настольную лампу и раскрыла тетрадь.

КОММЕНТАРИЙ 
Людмила Семенова
Анастасия, Весело, живо, лихо! Гротескная фантазия переплетается с живой реальностью,
и создаётся ощущение абсурдности всей нашей жизни. Рас юмористический, однако
мысли после прочтения вполне определённые — делай, что должно, смиряйся и не пытайся
перекроить судьбу. А ещё здесь реальность творчески одержимого человека.

Андрей Адяков

РАМОНА
Когда я был молодым, я любил тебя
Двери были открыты, и сквозняк предвосхищал наши улыбки
Ты была молода, словно цветущая вишня
Но век её недолог, она вскоре сбросила свои лепестки
Ветер подхватил их, да разбросал по слабоосвещённому двору
Куда же делась моя любовь?
Я искал её повсюду.
Ты плакала, но смеялась
Я смеялся, но плакал
Искал везде.
В зеркале, когда я уже был немолод
В твоих открытках, подаренных мне
В голосе, что ты оставила на записях
Вот только, я забыл про одно место
Где я мог бы отыскать любовь
Оно было в тебе
Она всегда была в тебе
Возможно, я уже немолод
А ты подобно той вишне, расцветаешь вновь по весне
Двери закрылись
Каждый из нас остался за истинами — «К себе» и «От себя»
Больше не видно наших улыбок
Когда я был молодым, я любил тебя?
Когда я был молодым?
Когда я?
Когда?

 

Анатолий Сорокин

«Из крымских дневников»
1
Нальются кисти винограда
горячей солнечной слезой.
С Чонгара стелется прохлада,
повиснув грозовой лозой.
Моей земли сухие скулы
ладонью глажу и молчу.
Каштан, уже совсем сутулый,
склонился к моему плечу.
А помнишь, бегали когда-то,
мы, по каштановой аллее.
Ещё с живым, весёлым папой,
не попадая в ноты, пели.
Теперь дудит в пастушью дудку
сухой степной солёный ветер.
Под вечер выдалась минутка,
и я как-будто папу встретил.
2
«ЕВПАТОРИЙКА»
По старым дворикам твоим,
Сплетённым в лозы винограда,
Бродить, как старый караим,
Молча разглядывать фасады,
Касаясь слогом мокрых стен.
И по чешуйчатой брусчатке
Скользить под грозовую трель,
Всё отразив потом в тетрадке.
Сварить бы кофе на песке,
Из медной турки, по-турецки.
И видеть как к твоей щеке
Льнёт солнце в своей красной феске.
Походку ветра узнавать
По его греческой тунике.
И нежно руку целовать
Тебе, моя, евпаторийка.
3
Будет буря. Брызги. Визги.
Рыбы ползают по дну.
В небе тучи-обелиски.
Сплошь посудины в порту.
Аварийные постройки
В полосе береговой.
Тополя стоят по стойке
Между дичкой и айвой.
По путям трамвайных тропок
Тельца гусениц ползут.
Вдоль заброшенных раскопок
Дети мидии несут.
Пахнет солью и мускатом,
Кукурузой, балыком.
Провожать бы здесь закаты,
Когда стану стариком.
4
Ночь оставила на скатерти
Шелковичные следы.
Чуть рассвет, встают на паперть
Фиолетовые сны.
Рыба спит на дне колодца,
Плавником скребёт по дну.
В небе перекати-солнце
Льнёт к раскрытому окну.
По степи ползут каналы,
Как морщинистые руки.
За Ангарским перевалом
Льётся грозовой дудук и
На рваных струнах ветра
Серебрит молочный дождь.
На ладонях горстка пепла
И полуденная дрожь.
5
Июль рубахой липнет к телу.
Морская соль бежит по лбу.
Луны краюха зачерствела,
Вторую ночь уже не сплю.
Под потолком зеркальным груша,
Горит, как лампа Ильича.
Блохастый кот бежит по лужам.
Не уродилась алыча,
В тот жаркий год, на всё червивый —
Посткарантинная тоска.
Чем плод гнилей, тем слаще слива —
Скажу, покрутишь у виска
И ткнёшь котёнком в миску неба,
Где звёзд молочных и не счесть.
Тебе, всё звёзды, но а мне бы…
А мне бы что-нибудь поесть.

 

Анатолий Сорокин
Всё время что-то лопали
С тобой в Казачьей Лопани,
Играя в города: «Москва» —
Тебе на «А».
Затем, под Мелитополем,
Мы снова что-то лопали.
/Впишу в четверостишие
Черешню или вишню я/.
Но вот, всё это лопнуло.
И нет Казачьей Лопани.
Лишь в памяти моей
Печаль минувших дней.
Давно от Мелитополя
В Крым поезда не топали.

Анастасия Чернова
Рассказ. (пока без названия).

«Двуногий верблюд научился летать и отправился зимовать в
Исландию», — так звучала первая новость в «Яндексе». Вторая и третья были посвящены
катастрофе в Европе, смерчу, втянувшему в свой вихрь сразу три крупных города. На воздух
взлетели бетонные здания, люди, машины, единым полотном взвилась «кожа земли» —
асфальт. Пятая новость также была связана с катастрофой: откуда-то в сельской речке на севере
России появились хищные рыбы, которые вышли из воды и пожрали спящих жителей.

Последняя информация пенсионера, бывшего служащего, Лариона Никонова заинтересовала, и,
щелкнув, он посмотрел небольшое видео. Камера, установленная на макушке деревянного столба,
записала, как из зеленоватой, будто стекло бутылки, воды вылезают пузатые чешуйчатые рыбы.
На коротких ножках они семенят по знойной ночной тропинке и исчезают в мохнатых зарослях
крапивы и «отравленных трав». Мда. В деревне сегодня лучше не жить, опасно. Да и чем она
отличается от города? Только тем, что в городе столбы железобетонные, а в сельской местности –
деревянные. Красивые виды доступны для фотографирования и панорамного обозрения, но никак
не для погружения в природную стихию. Бедные современные дети, они совсем не знают, как
было раньше. Ларион снял очки и потер переносицу. Как все же хорошо, что в молодости он успел
попутешествовать. Тогда он работал помощником одного знаменитого фотографа, изъездил
вместе с ним провинциальные города и заброшенные деревеньки. В те времена рыбы из рек не
вылезали, верблюды не летали, да и смерчи с наводнениями были довольно редки.

Сейчас же все природные водоемы стали ядовитыми, а из почвы, в тех местах, что не покрыты
асфальтом, прут «отравленные травы», и сколько с ними ни борются, ни выпалывают, ни
прыскают химикатами – только сильнее разрастаются, подступая к селениям. Это одна из причин,
почему главы Мирового правительства распорядились покрыть асфальтом всю планету.
«Всемирная асфальтовализация – единственный способ побороть отравленные сорняки», — так
говорят они.
Некоторые мракобесы-огородники не повинуются решению, цепляются за свои грядки, упорно
растят капусту и морковь. Их аргументы поистине смехотворны: мол, там, где почва занята
культурным растением – туда ядовитые травы не прорвутся. Правильно им ответил один
прогрессивный представитель церкви. Он сказал так: «Вы – люди темные, не просвещенные.
Кроме грядок ничего не видите. А вот другие жители пойдут гулять по нашей планете, случайно
ступят в зону «отравленных трав». И умрут. Как вы будете потом с этим жить? Вы – убийцы, и
виноваты в смерти ближнего. Потому что спасти ситуацию может лишь массовая
асфальтовализация, если же это сделано фрагментарно, отравленные травы никуда не денутся и
вновь прорастут».

Когда-то этот же проповедник призывал вакцинироваться. Давно это было. Словно в прошлых
доисторических временах, зыбкие очертания которых растворяются в топкой и сумрачной дали.
Сейчас уже к прививкам привыкли, никто не возмущается, шума не устраивает – ежемесячный
обряд проходит буднично и механически, был бы и совсем незаметен, естественен – как, скажем,
помыть руки с мылом или вынести ведро мусора, если бы не ломота в теле и повышенная
температура после укола, которые могут держаться дней десять. Поначалу Никонова эта
ежемесячная обязаловка раздражала. Было обидно валяться по десять дней в постели, вместо
того, чтобы полноценно жить и работать. Но без сертификата о прививке не получилось бы
полноценно жить и работать в принципе, его бы попросту никуда не взяли, перекрыли бы
банковские и транспортные карты, запретили бы пользоваться интернетом, путешествовать и
создавать семьи, а потому пришлось смириться. Отбросом общества быть не хотелось. А спустя
некоторое время вкусы Лариона изменились, произошло привыкание, «адаптация» говоря языком
науки. Как и обещало правительство, жить стало комфортнее, а десятидневное ничегоделание
воспринималось теперь как приятный необходимый релакс. Незаметно для себя, Никонов стал с
радостью принимать любые постановления властей. Кроме того, он обрел способность узнавать
модифицированных людей издали и испытывать к ним прилив симпатии. Ответной, что очень
важно. Если раньше, до перезагрузки мира, он постоянно страдал от неразделенной любви,
мучился, искал ходы к сердцам горделивых и своенравных девиц, то теперь таких проблем не
возникало. Новые люди с легкостью сходились, а спустя некоторое время, пресытившись, без
лишнего самокопания, спокойно расходились с тем, чтобы создать вскоре новую комбинацию.
Штампы в паспорте уже не ставили, этот пережиток ушел в прошлое, но сами свадьбы все еще
играли. Ведь женщины, как известно, неравнодушны к нарядам, особенно, к свадебным. Также им
нравится бросать за спину букет, потрясать пышной прической, всеми накрученными кудельками,
лакированными спиралями и завитками, спускаться, держа избранника под руку, по белой
мраморной лестнице, прилюдно целоваться, принимать подарки от друзей и родни, пить
шампанское, закусывая сладостями; взрывать хлопушки и петарды, а после, спустя несколько
дней, рассматривать фотографии и загружать их в социальные сети. Впрочем, все женщины
разные. Некоторым брачные торжества быстро наскучили, также как Никонову – и последние годы
он уже не устраивал праздничные гуляния. Жены стали меняться незаметно и буднично. Он
быстро забывал имена бывших. Выделялась среди них только одна. Случилось так, что она
родила Никонову ребенка, здоровую девочку.

Это событие вызвало широкий общественный резонанс. Их даже пригласили на телепередачу, где
они сидели в просторной студии, прилюдно тешкали малютку и согласно кивали суетливому и
восторженному ведущему: «Да-да, вы только посмотрите на это! Ати-бати! Как зовут? Эвелина! Ах,
Эвелина… Дорогие зрители, вы видите: бесплодие от прививок – не более, чем миф! Вот такая
кроха родилась у этой пары. Не из пробирки, подчерку еще раз! Естественным путем… И она…
она совершенно здорова!»
— Просто фантастика, — округлял глаза каждый, кому Никонов рассказывал эту историю.
— Так это у вас родилась здоровая девочка? – подбегали к нему на улице за автографом, —
поздравляем! А можно на нее посмотреть? Хотим убедиться, что это не фейк.
Увы, в скором времени посмотреть уже было нельзя. Ближе к году девочка вдруг заболела, у нее
стали проявляться разного рода патологии. Супруги едва успели сделать ей все положенные по
графику прививки, а затем, почти сразу, поместили в «дом ребенка-инвалида».
— Неужели медицина бессильна? – расплакалась в кабинете врача жена, — ведь наша дочка была
совершенно здорова! Она начинала ходить… а еще… Еще она совсем недавно сказала «мама».
Свое первое слово…
— Почему же, лекарства есть, — строго ответила врач, — просто они очень дорого стоят. Но вы
объявите сборы средств по телевидению. Вас многие знают, помогут… Тогда, возможно, появится
шанс, что девочка сможет открывать глаза и покачивать головой. Конечно, при условии, что
лекарство будет принято своевременно. Здесь важно успеть…
С тех пор дочь Никонова жила под наблюдением врачей. Из «дома ребенка-инвалида» ее
перевели во взрослое отделение. Средства собрать успели, и лекарство оказывало свое
благотворное действие. Эвелина не только открывала глаза и покачивала головой. Она могла
произносить отдельные слоги и, держась за стену, подходить к окну. Узнав это, Никонов чуть не
заплакал. Медицина, действительно, способна творить чудеса. Ведь, согласно диагнозу, дочка
должна была лежать неподвижно, опутанная проводками приборов. И только сердце, едва-едва
толкущееся внутри грудной клетки, свидетельствовало бы о том, что пока еще она жива…

Супруга, впрочем, восторгов Никонова не разделяла. Все чаще она стала высказывать бредовые
мысли о вреде вакцинации.
— Зато она свинкой и краснухой не заболела! Не путай «после» и «впоследствии». Умная какая! Ты
что, специалист? Нет? Тогда молчи! – так Никонов обрывал ее несвязный поток слов, и вздохнул с
облегчением, когда жена, наконец, ушла.
Он никогда не интересовался, как у нее дела, и не удивился бы, окажись она в сумасшедшем доме
или в квартале, где среди помоек, в картонных коробках обитают не вакцинированные изгои.
Некоторые сердобольные тетушки ходят, кидают им разные кости и объедки, но Никонов не стал
бы этого делать. Они сами выбрали такую жизнь. Еще немного, и вымрут окончательно. Что же,
справедливая судьба для тех, кто не пожелал спасти человечество во время пандемии. Плохо
только, что они размножаются. Что их дети имеют возможность свободно ходить по улицам
города. «Эх, наш либерализм до добра не доведет…» — с тоской думал Ларион.

Одна такая пройдоха лет шести, в стоптанных кроссовках и с небрежно заколотыми длинными
волосами, прибегала по вечерам играть под его окна. Ее платье, явно сшитое не по размеру, было
усеяно заплатами и сидело, как мешок. Когда мог, он выскакивал из подъезда, и прогонял
девчонку. Но она проявляла упорство, вновь и вновь возвращаясь на пяточек земли, который еще
не успели асфальтировать и который был зажат между домом Никонова, дорожной магистралью и
больничным корпусом. Здесь она собирала какие-то мелкие камушки. Набивала ими карманы. А
еще принималась копать, сооружая округлые домики.

Однажды, после дождя, когда почва была мягкой и послушной, слепила целый замок – с
треугольными заостренными крышами, ожерельем из колонн, зубчатой стеной, выносными
мостками и флюгерами… Ларион только что принял душ, было лениво суетиться, но он все-таки
выскочил, захватив лопату. Прямо на глазах идиотки разрушил строение, сшиб и затоптал все
башни. Громко заплакав, девочка побежала прочь. После этого она не приходила несколько дней,
а тут уже и бульдозер приехал, закатал почву под асфальт, натянул защитную кожу. И Никонов
вздохнул с облегчением, теперь пространство стало ровным и безопасным.

Однако хорошее настроение длилось недолго. Он лежал со смартфоном и раздумывал, чем же
заняться. Громадная, словно тень скалы, скука тяжело нависла над диваном. Тогда Ларион
обновил страницу и вновь прокрутил новости. Всплыло сообщение, что информация про двуногого
летающего верблюда – это фейк. Все остальное не изменилось. Стало совсем тяжело и обидно.
Как ни крути, а верблюд, летящий в Исландию, тешил воображение приятными картинами.
На улице же царила обычная июльская погода – во всю гудел ветер, раскачивая провода и
рекламные стойки. Не так давно, когда редактировали климат, произошел сбой. Лето теперь стало
холодным, а зима жаркой, ночью мир нагревался от сумеречного лунного света, а днем солнце
выпускало свои холодные и безжизненные лучи, похожие на щупальца. Никонов решил
посмотреть в окно, на серое озерцо асфальта и здания, окутанные вечерним туманом. Уже
зажглись фонари, прозрачное свечение, мерцая, пронизывало, будто бисерная нить, шумный
проспект. А во дворе, Никонов не обознался, на ровной полосе асфальта, стояла та самая
девчонка. Нет, он, конечно, понимает, что детские площадки для таких, как она закрыты. Но
приходить из раза в раз именно сюда – это что, специально, чтобы позлить?

Не долго думая, он натянул куртку и выскочил на улицу. В окнах больничного корпуса горел
уютный темно-желтый свет, единым вихрем неслись машины, горстями разбрасывая красные
точки зажжённых фар. Рекламный баннер про всемирную асфальтовализацию, натянутый над
дорогой, покачиваясь, скрипел. Девчонка стояла, не шелохнувшись. Спрятала руки в карманы
клетчатого пальто, вдоль крупных пуговиц которого спускались концы длинного пушистого шарфа.
— Быстро пошла прочь!!! – Заорал Никонов, — Сейчас же!
— А не хочу, — вдруг обернулась девочка.
В ее глазах застыли слезы.
— Ах ты дрянь! – Взревел Никонов, — теперь здесь асфальт, здесь нечего делать!
— Здесь раньше рос цветок…маленький, с лепестками… а теперь… вот…
— Ядовитые травы, значит, распространяешь?! Да?!!
Лариону стало необычайно мерзко. Именно из-за таких как она, тех, кто не сделал вовремя
прививку, его дочь находится в больнице. Теперь они еще мешают покрыть асфальтом землю.
Губят человечество. Задыхаясь от ненависти, Никонов сделал шаг назад и наступил на какой-то
железный прут, оставленный рабочими. Тут же схватил и с размаху ударил девочку по голове. Та
пошатнулась и упала, подмяв ноги, громоздко и некрасиво осела на асфальт. Ее бледное лицо
было запрокинуто, а глаза широко раскрыты. Кажется, она ничего даже не успела закричать. Либо
Никонов в тот момент перестал слышать. Торопясь, он сделал еще несколько ударов и
остановился только после того, как вокруг головы образовалась темная лужа крови.

Пачкать ботинки не хотелось. Он развернулся и медленно пошел домой. В окнах больницы все
также уютно и весело горел рыжий свет, мерно ехали машины. Социальным работникам о
случившемся можно не сообщать – камеры все записывают, а мусор собирают каждый вечер.
Уберут.
Не смотря на то, что ничего особенного, в принципе, не произошло, где-то глубоко внутри Никонов
почувствовал легкое неприятное покалывание.
— Дорогая, — спросил он жену, — что показывают сейчас по телевизору? Есть ли что-нибудь про
милосердие или на духовную тему?
Жена оглянулась и мерзко захихикала, сотрясая плечами.
— Видала в окно, как ты угрохал отребье. Ботинки не запачкал?
— Нет.
Тогда она потеряла всякий интерес, взяла пульт и, зевнув, нажала кнопку. На всех каналах шли
сюжеты про необходимость асфатовализации.
— Дорогая, что-нибудь духовное, включи проповедников, — напомнил Никонов.
Налил себе чай, сел в кресло. Однажды он догадался называть всех жен «дорогими», это
избавляло от необходимости узнавать и запоминать имя. С этой «дорогой», правда, он жил уже
долго – не потому что она ему нравилась, а потому что обступало странное равнодушие и было
лень что-либо менять.
— Со временем человечество становится более целомудренным. Как женщины прикрывают свои
груди кофточкой, так необходимо прикрыть и обнаженную почву асфальтом, — говорили на
церковном канале. – А еще в этом действии будет проявлена ваша любовь к ближнему. Истинная к
нему забота…
— Вот, про любовь говорят, — оглянулась жена.
Ларион поморщился. Не об этом хотелось услышать. Разве не проявляют свою любовь к
ближнему те, кто вакцинируется каждый месяц? Почему-то сейчас об этом вспоминают нечасто, а
жаль. А что делать тем, кто живет в городе и не имеет сад с огородом?
Неожиданно захотелось сделать какое-нибудь доброе дело. Например, купить участок земли,
оперативно заасфальтировать и, таким образом, вновь утвердить чувство собственной
праведности. Но лишних денег у Никонова не было, а потому он только вздохнул и закрыл глаза.

 

София Максимычева
____________________Л.К.
1.
Не Сан-Хосе, а голос твой:
он бел, растянут и беззвучен,
где стаи белок и секвой
рассредоточены над кручей.
Мне не понять, где низ, где то,
что нас могло накрыть и спрятать
меж звуком ре и наготой –
вполне нелепой и невнятной…
Где ты печален, но здоров,
мои слова иначе слышишь:
как звон прозрачных комаров
и он становится всё тише.
2.
Изгиб луны, покорный всплеск
и средоточие ночей.
Под городьбой, как вьюн пролез
далёкий отзвук, где ничей
спал сад в холодной тишине.
Но ты приник к руке моей,
я понимала, что извне,
поняв, одёрнула: – Не смей!
Шипели сонные листы,
продрогший голос изнемог,
и всё же я спросила: – Ты?
И ты споткнулся о порог.
Мне показалось, что позлить,
а может быть, случился сбой –
не здесь, не рядом, там вдали,
когда вернулся в дом другой.
И я стояла у окна,
подставив плечи и лицо,
всё получившая сполна:
и тьму, и пасму мертвецов.
3.
Не грусть, а долгие слова,
письмо, ещё одно письмо,
словами можно называть
то, что скрываемо за тьмой:
осколки, взрывы, тишину,
одно предательство и месть.
Так, словно мы у них в плену,
вдохнув пророческую взвесь.
Ответить, выдохнув на лист…
Молчи, не надо говорить
пока он девственен и чист
под языками наших бритв!
Где не кровит багровый шрам
на человеческой груди,
где жизнь не делят пополам
на – оставайся, уходи.
Елена Александренко

ЗОЛОТЫЕ ШАРЫ
Светлый август взошёл
Золотыми шарами,
Словно сотнями солнц
Ослепляя село.
И небес лёгкий шёлк,
Как прозрачное знамя,
Развернулся над миром
Лучистым теплом…
Золотые шары —
короли на мгновенье.
Осыпают ветра
их торжественный цвет…
Пахнет мёдом в саду
и горячим вареньем,
И целует траву
переспевший ранет.

Елена Александренко

СВЕРЧОК И Я

Остывает август пряно-сладкий,
Брагой — переспевший сок в садах.
И стрекозы все в прозрачных платьях,
И прогрета до глубин вода.

Жизнь поёт в траве
порою поздней.
Спелой тыквой катится луна,
Падают горошинами звёзды,
Рвётся звука тонкая струна.

Августа сверчок в ночной квартире
Все свои секреты мне пропел…
Не хватает времени, чтоб в мире
Каждый завершил громаду дел.

Всюду ветер семена разносит.
Бьётся у обочин горечь трав.
И струится грустной флейтой осень,
Ничего ещё не разменяв.

Августа сверчок и я — похожи,
Пропоём и спрячемся вдали…
Вдохновенья подари мне, Боже,
Силу неба, круговерть Земли!

ЛУЧШЕ И НЕТ НАГРАДЫ

… Вот она
Летит моя шуба
из облаков — овечья.
Мне в ней тепло и уютно :
И это навечно.

Солнечным златом,
Пушинками снов расшита…
Пусть не богато —
Богатство во мне сокрыто.

Ночь мне пожалует звёзды,
Хотя и поздно —
Звёзды теперь ни к чему —
Есть иная радость :

Вдруг полюбить
Переполненный светом воздух,
И ощутить, что лучше и нет награды.

Жить от людей вдали,
На лугах свободы,
Слушать стихи,
что сердцу нашепчут травы,
Стрёкот кузнечиков
записывать в переводах,
Мыслью заштопывать
жизни карман дырявый.

Солнца собрать горошины,
Словно монеты —
Взять, да издать на них для всего народа
Вечные книги,
Которых на свете нету —
А в них вся природа
В моих цветных переводах

София Максимычева

ДОМ НА НАБЕРЕЖНОЙ

Мне твоя тишина, что осенняя зелень,
слово дышит ещё у холодных корней.
Я бросаю его там, где рядом сидели,
и не жду продолжения медленных дней.

Этот дом у воды, эта щедрая вера
в невозможность уйти без следа на земле,
где уже не скользят тихим взглядом по скверам,
только ветер полощет ткань грозных аллей.

Нет не время, а ты смотришь вороном в окна,
как идут воронки по собачьей тропе;
и в фундаменте плиты церковные взмокли
от смертельного бремени тяжесть терпеть.

Только вспомнишь однажды голодные всхлипы
и очерченный радиус бедной руки…
То, как шеи тянули безмолвные липы
и цеплялись за небо, чьи птицы легки.

 

Татьяна Лёвкина

***

Музыка ветра поёт колыбельную лету,
Август ранимый скользит по зелёным листам.
Топчется осень, блуждая задворками где- то,
Время даёт поцвести запоздавшим цветам.

Туча закрыла пути к непогашенным звездам,
Ластится мягко, качая седой небосвод,
И, заметая листву помелом белохвостым,
Сетку осенних дождей и ненастий прядёт.

Дышится вольно: ушло жарко- пышное солнце,
Завтра настанет восторженной осени бал.
Время, воспетое чутким певцом-стихотворцем,
Первый аккорд его нежно во мне зазвучал.

Анатолий Сорокин

***
Шёл дождь по улице весь день и громко топал.
Намокли ясень, дуб, сирень и даже тополь.
Дождь намочил им рукава, подолы, брюки.
Уснула под окном трава под эти стуки.
Мелькали в лужах островки янтарных окон.
Луна из льна плела всю ночь свой мокрый кокон.
На лбу небес искрились звёздные веснушки.
А птицы спрятали носы в свои кормушки.

Евгений Крымов

ПРАСКОВЬЯ И ТИШИНА

рассказ Николая

Ехали вместе мы с ним из Рязани
И на одной оказались волне:
«Рад познакомиться, звать — Николаем,
Домик в Приокской у нас стороне».

Шла электричка, колеса стучали,
Дали Мещерские плыли в окне,
Утро туманилось, люди дремали,
Коля тихонько рассказывал мне.

«Прапрапрабабушка верила в Бога,
Веник возьмёт и как даст по спине,
Или поставит умнеть у порога,
Книжку читать, » спокойнеть» в тишине.

Так она деда учила когда-то,
В сорок втором он погиб на войне,
Крестик зашит в гимнастёрке солдата,
В Брянских лесах он лежит в тишине.

Батя мой был комсомолец и ухарь,
Дух нигилизма познавший вполне,
Но перед смертью, я слышал вполуха,
Как он молился в ночной тишине.

Помнит деревня про бабушку нашу,
Дома икона висит на стене,
Звали Прасковью все местные — Паша,
Я поминаю её в тишине».

Шла электричка, колёса стучали,
Дали Мещерские плыли в окне,
Утро туманилось, люди дремали,
Мы призадумались с ним в тишине.

А ЕЩЕ. ПРЕДСТАВЛЯЕМ АВТОРСКИЕ ТРУДЫ НАДЕЖДЫ КАБИРОВОЙ!