БОРИС КУТЕНКОВ: НЕРАЗРЕШЕННЫЕ ВЕЩИ

 Борис Кутенков. Неразрешённые вещи: Стихотворения. /Составитель: Наталья Попова. Предисловие Бахыта Кенжеева. Послесловие Людмилы Вязмитиновой. – Eudokiya, Екатеринбург – Нью-Йорк, 2014. – 76 с.
В поисках Бориса Кутенкова. О книге Бориса Кутенкова. Неразрешённые вещи.

В отличие от автора рецензируемого материала, не относясь к литературным критикам, я просто делюсь личным мнением и, в крайнем случае, высказываю некоторую степень собственных заблуждений. Тем более что повод немалый. Выход поэтической книги почти для каждого поэта — это всё равно что рождение ребёнка, за здоровье и судьбу которого он переживает.

И каждому как родителю в данном случае остаётся только пожелать счастливого отцовства (или материнства) и долгих литературных лет. Поэтому:

«Сложим бережно песни в десяток корзин,

шире шаг — от нахлебников прочь.

…У меня этой ночью рождается сын.

Долго длится рабочая ночь.»

 

Прежде всего, читать Бориса Кутенкова — дело далеко не досужее. Язык его не прост, неожиданных многозначных образов много, да и сам нарисованный им мир — это та самая пресловутая реальность, в которой обычные и обыденные явления обозначены, а иногда и как будто нарочито закодированы через символичную навороченную языковую систему авторского восприятия. Рядовой обыватель, слыша такие стихи, понимает, что речь идёт о чём-то высоком, но подчас, улавливая смысл лишь урывками, просто отдаётся во власть лирического благозвучия и удобно плывёт по его поэтическому течению. Где-то даже можно сказать, что стихи Бориса Кутенкова — скрытый текст глиняных табличек, зашифрованная рукопись той правды о себе, которую автор решился рассказать (может быть, отчасти отсюда и следует такое название книги). Иногда даже создаётся впечатление, что автор намеренно потерялся в своём поэтическом мире, а читатель занят его поиском. Найти его можно в местах самых разных, но у каждого место это будет сугубо своё, ибо Борис Кутенков оставляет довольно много простора по части трактовки своих поэтических образов.

В центре композиции значительной части стихотворений — лирическое «я» автора, вокруг которого разворачивается карнавал создаваемых им переносных значений. Под этим «я» я понимаю его творческое, чуткое и сложное отношение даже к простым вещам. Поэтому, говоря о темах стихов Бориса Кутенкова, важно не забывать одно: это самое сенситивное авторское «я» проходит почти сквозь всё его творчество, не важно о чём и при каких обстоятельствах начинается поэтическая речь.

Однако тем не менее основные тематические доминанты почти традиционные: размышления о поэзии и любви («Определение поэзии»), размышления о мире и своём в нём месте («Если станут биографы время искать в дневниках…»), о смерти, но без безысходной мрачнухи («Когда человек умирает, \\остаётся его ЖЖ…» ), самоанализ («Не успеешь проснуться – пустеешь внутри…») и философские фантазии или притчи с фольклорно-историческими атрибутами, но тем не менее о современности («У причала рыбачит ночной гармонист…», «Что ты чахнешь свергнутый королёк…»).

Отдельно, конечно, можно было бы выделить и категорию стихов, где слышны аллюзии на давно ставшие классикой произведения других авторов, где Борис Кутенков словно бы полемизирует с ними или размышляет на основе их ритмов.

Скажем, «В никуда ниоткуда несётся листок…» вызывает ассоциации с «Ниоткуда с любовью надцатого мартобря…» Бродского, «А нынче — погляди в окошечко» и «под голубыми небесами» — с Пушкиным, а «Мети, мети за всех, кто умерли и живы…» со » …Стучи. Стучи, моя тоска…» Бориса Рыжего.
Но дело в том, что подобное происходит не только с классикой, но и со всей легкомысленно-серьёзной жизнью, и поэтому нет смысла выделять это как-то особо. Тем более что и сам Борис Кутенков иногда как бы устаёт от собственной сложности и начинает иронизировать наедине с самим собой:

«Мальчик маленький с ножом,
кровь чужая на ноже.
– Поздно, Боря, пить боржом,

восемнадцать мне уже.»

Само построение стихотворений у автора таково, что по сути своей нередко из-за нагнетения образов и аллюзий распадается на несколько микро-сюжетов в контексте одного произведения, а стержневая главная мысль текста остаётся в качестве подспудной. Это в чём-то похоже на опрокидывание привычного порядка вещей, на некий поэтический сюрреализм, завязывая невинный мозг среднестатистического реципиента в три узла. А если он ещё и не так эрудирован по части истории, литературы и вообще («неофит», «весталки», «мармазетка», «бестиалити», «лакуны» и т.п.), то шанс дойти до финальных строк с кристальным пониманием читаемого не всегда велик. Так что в некоторых случаях безоружному читателю приходится оставаться один на один с холодным бескомпромиссным «искусством для искусства».

Лексическая копилка автора иногда нарочито пестра и широка настолько, что бьёт своеобразными контрастами:

 

«льётся айпадовый воздух на пыльный киот…»

или

 «как дискошлягер псалмопевца…»

 

Здесь попадается многое — от архаичных «одесную», «ошую», «амвон» и до вполне теперь расхожих «фейсбука», «жж», «youtube», «number one». А порою даже встречаются такие сочетания, что получается лёгкий стилистический удар по голове:

 

«Звук сбивается с такта, в слова попадает некстати,

и погибшая птица встревает: come on, everybody,

go home, беглянка, – но флейта уже за кордоном…»

 

Очень хорошо, что автор не запирается в замкнутой на самой себе вселенной стилистически однонаправленных слов и не стесняется нести в свой речевой запас отовсюду, откуда бог пошлёт (в том числе и намеренно грубые выражения):

«Ты херовый и сын, и отец,-

херувим обозлённо твердит…»

Наряду с этим попадаются в тексте и интересные неологизмы («иудливый»,»принцеват», «муравейно»), но, конечно, наиболее полно о поэте говорят его оригинальные поэтические образы. Я не буду целенаправленно подразделять их на эпитеты, метафоры и так далее, а просто позволю себе процитировать характерные строки и фразы, которые наиболее запомнились в качестве примера:

 

«Гранёный звон», «В сердце, Леночка, нож карманный», «под дулом оглушительного стыда», «бредни терновые», «раздаётся гармонь белозубо», «не стучись ни о ком», «розовый свет огнестрельной зари», «в эту тряскую пору, где мне девятнадцать и двадцать», «овеянных долгим трудом», «и мчится на огонь беда-самаритянка», «я издал свой роман-бабло», «в огранённом звуке».

 

И нужно признать, что усложненная, а подчас и спорная, система поэтических образов — это, на мой взгляд, один из главных калибров Бориса Кутенкова. Ибо простые сюжетные стихотворения в привычном понимании у него практически отсутствуют. Сюжет поэту заменяет та метаморфическая галерея мгновенно меняющихся образов, которые набегают и поглощают друг друга подобно беспокойным волнам.

Хорошо и то, что автор старается расширить диапазон созвучий и оторваться тем самым от излишней обусловленности рифмами (порою даже и в порядке эксперимента). Вот некоторое, пусть и выдернутое из контекста, но тем не менее: «речей — вообще», «слаб — лат», «ау» — молву», «лес — крест», «вор — вой», «скатерть — во аде», «печали — венчальных», «дождь — ложь», «ребро — вшестером». А иногда даже автор выходит за известные пределы созвучий и рифмы его получаются связанными друг с другом лишь при помощи неких фонемных намёков: «божьей — извозчик», «youtube — костюм», «пыль — быть», «коммент — такой вот», «местами — старость», «предсердия — зеркале».

Наверное, я здесь, конечно, излишне заглубляюсь, ибо, по всей вероятности, звучание таких рифм в контексте авторской напряжённой рефлексии и оправдано и вполне естественно. А, возможно, скорее всего, это сознательный приём как стремление к раскрепощению от давно условных форм.

Впрочем, современная рифма — категория слишком спорная, чтобы быть в этом вопросе абсолютно правым или не правым. Если вспомнить, что, скажем, в начале 19-го века считалось рифмами, то следует признать, что поэтические предки наши были более привержены погремушкам, хоть и точных, но однообразных созвучий. Однако рифма, слава богу, явление эволюционирующее, а, следовательно, и демократичное. Нет никакой гарантии, что, возможно, в будущем поэзия вообще не воплотится в некий синтез из классических стихов и верлибра, дабы стать, хоть и более утилитарной, но менее тиранической по форме и не загонять поэтов в смысловую логическую зависимость от ласкающих ухо пыльных её атрибутов. Да и ритмы и манера подачи материала у авторов всё равно останутся индивидуальными в отличие от рифм.

Если говорить о жирных плюсах, то в стихах Бориса Кутенкова нет модного ядовитого цинизма и той сочной, хоть и великолепно положенной на безупречный стиль, но безысходной смысловой чернухи, после которой, если и не захочется поставить точку пули, то повыть на диск луны не покажется чем-то странным. Стихотворения, безусловно, романтические, настраивающие, несмотря ни на что, на нечто доброе, конструктивное, в чём-то похожие на ангелов-хранителей, а не на пришельцев из ада.

Очень много свежих неизбитых поэтических образов, что вызывает впечатление лексического богатства. Да и сами стихи по сути своей глубокие — виден постоянный самоанализ и реагирование на события внешнего мира, постоянные колебания чувствительного поэтического камертона (и в этом проявляется какая-то схожесть с Иннокентием Анненским). В целом, ощущается свободная раскрепощённость и отсутствие поэтической жеманности, равно как и отсутствие страха перед экспериментами и поисками самого себя. Хотя на этом этапе мне почему-то кажется, что стиль поэзии Бориса Кутенкова ещё будет подвергаться изменениям вплоть до обретения своей окончательной настоящей формы.

Ну, а что касается трудностей, которые возможны при восприятии Бориса Кутенкова, то они могут быть следующими. Язык, хоть местами и высоко-символичный, слишком не то что наукоёмкий, но иногда как будто нарочно усложнённый с целенаправленно накрученными для пущего воздействия поэтическими эффектами. И как следствие отсюда недостаточная, что ли, прозрачность для удержания читательской концентрации и внимания. Тема вроде бы начинается, ведёт, а затем уводит далеко в лес, где порою кидает в ледяные объятия темы совершенно неожиданно другой.

И параллельно этому: даже там, где описывается какой-то попавший в авторское поле зрения объект, мысли по его поводу всё равно проецируются на авторское «эго». И отсюда следует известная доля напряжённой рефлексии, а нередко и определённый процент стерильного и воздушного. Проще говоря, не всегда достаточно того самого стороннего земного, за которое любит хвататься обычная человеческая мысль.

А вообще, краткий мой отзыв — это не столько попытка найти какие-то помарки, сколько возможность наиболее ясно понять для себя творчество Бориса Кутенкова, синтезировавшего в себе, как ни странно, лирику самых разных авторов — от классиков 19-го века и вплоть до современности. Поэт, судя по манере подачи материала, человек, конечно же, особой душевной организации, тонко чувствующий, напряжённо ищущий себя вместе со своим читателем и, несомненно, самобытный. Может быть, отсюда его пёстрая палитра поэтических образов и иногда бьющий через край метаморфический символизм. И в данном случае лучше просто сказать, что в книге его есть замечательные стихотворения — «Человек погибает, зажатый тисками поэта…», «Если станут биографы время искать в дневниках…», «Остывает разлитое солнце над миром-таверной…», «Чай, заварка, вскипающий чайник…», «Человек-толпа не умеет сберечь…», «Когда человек умирает…», «вот любовью летит самолёт навьючен…». А «Обретший свет» и «Если станут биографы время искать в дневниках…» на мой взгляд, так и вообще могли бы украсить любой поэтический сборник.

В «Если станут биографы время искать в дневниках…», как мне кажется, скрыта одна из главных направляющих в жизни Бориса Кутенкова:
«…Мы расходимся: Питер, Китай, полюса-направленья.
Переезды одних, переезды других, перемены во мне.
Подтверждается фраза из давнего стихотворенья,
что ни с кем, ни о чём и, наверно, не в этой стране.

Я стою, провожаю-встречаю – такая работа:
понимать, раскрывая объятья: опять никого там,

как горластое чадо, баюкать обиду свою…»

 

Вполне возможно, что здесь как раз и виден источник творческих проблем, а равно дар и проклятие всех поэтов — необходимость быть ранимым и обнажённым до мяса, чтобы реагировать на сейсмические колебания и в мире и в личном кругу общения. Для того, чтобы создавать стихи.

Нужно ли это будет людям? Поймут ли они это?
«голоса мои более не звучат,

никому мои истины не видны…»

 

Неважно. Главное то, что, если по-другому нельзя, то это судьба.

 

Евгений Морозов

 

 

Читайте также: