ПАВЕЛ ВЕЛИКЖАНИН: ФРЕГАТАМ НА ОЗЕРЕ ТЕСНО

Ополченцы 41-го

До сих пор стоят, обуглены, пни –
Не утешить: смерть, мол, смертью поправ.
Это поле под Москвой чуть копни –
Зазвенит металл очковых оправ.

Позабыв латинских буковок вязь –
Древо истин оплела, как лоза, –
Прилипали к чёрным мушкам, слезясь,
Устремлённые на запад глаза.

Вместо скрипки лёг приклад на плечо,
Вместо мела пальцы сжали цевьё.
Небеса заштриховал паучок,
Будто судьбы им недолгие вьёт.

С четырёх сторон ударят враги,
Кроме почвы с небом – выхода нет.
Смертоносными мазками сангин
На снега ложится братский портрет.

Не оставлен тот рубеж был никем
Из живых. А мертвецов жгли дотла.
И навстречу «мессершмиттов» пике
Плыли души, уходя из котла.

Всё твердили затихающий хрип,
Что исторгла помертвевшая плоть.
И мольбы услышав тех, кто погиб,
Пожалел Россию, видно, Господь.

Олонец

Стучат молотки корабелов
В ускоренном ритме сердец:
Так занят строительным делом
Любимец Петра – Олонец.

Когда-то здесь бились со шведом
Гребцы новгородских ладей,
А нынче куется победа
С закалкой в студеной воде.

Здесь ядра так мастер сработал,
Что в герб городской попадут.
Здесь первенцы русского флота
Со стапеля скоро сойдут.

Фрегатам на озере тесно,
Покинут они колыбель,
Андреевских вымпелов песню
Неся до заморских земель.

Летать научились орлята,
Окрепло Петрово гнездо…
И пот свой смывал император
Купельной карельской водой…

Яло

Она из плоской глубины
Глядит в мои глаза.
Мне солнца свет – ей свет луны.
Мой смех – ее слеза.

Моя улыбка стоит ей
Отчаянья гримас.
Я стану в сотню раз сильней.
Она – слабей в сто раз.

В ответ на правду будет лгать.
Кричит – а я молчу.
Мне от нее не убежать…
Да я и не хочу.

Другое Место Дж. Б. Пристли

Я в сонном царстве сытых тел,
Где словно вечная сиеста,
Где вместо красок – бледный мел…
А я б хотел
в Другое Место.

Здесь льют бездонные дожди,
Мужчины рыхлые, как тесто,
Их жены – вечно в бигуди…
А я б хотел
в Другое Место.

Там люди те же, но не те,
Там ждет меня моя невеста.
О, как бы я туда хотел!
Но где оно,
Другое Место?

И грянул гром

Судьбу народов и людей
Вершит не Бог и не злодей.

Она висит на волоске.
Она – рисунок на песке.

Легла песчинка чуть не так –
Врагом стал друг, и другом враг.

Упала капелька дождя –
И нет всесильного вождя.

Взмахнула бабочка крылом –
И все не так… И грянул гром…

Хоронили эпоху по имени «Сталин»

Хоронили эпоху по имени «Сталин».
«Что же дальше?» – всех мучил вопрос…
В этот день на снегу было много проталин
От горячих и искренних слез.

Колыма развернула теченье к истокам,
Пена слов потекла с языка,
И схватились за власть два бульдога жестоко,
С беспощадностью беглых ЗэКа.

Уводили манящие дудочки брючин
Избалованных дочек-сынков,
И опричники метел железно-колючих
Превращались в домашних совков.

Большинству же – ни жарко, ни холодно в целом:
Что тогда, что потом, что сейчас…
А иначе не выжить под вечным прицелом
То Господних, то дьявольских глаз.

Почтальонка

Крутятся колеса,
Крутятся педали.
Цепь скрипит тихонько:
Стар велосипед.

По жнивью покосов
В зреющие дали
Едет почтальонка —
Девятнадцать лет.

Косы из косынки
Рвутся ветру в руки.
Солнце в знойной выси
Пляшет на углях.

В ящичках посылки
Возит по округе:
Пенсий ждут и писем
Люди в деревнях.

Здесь, в глубинке русской,
Словно воздух — почта.
Сколько этих вдохов
В сумке на ремне?

По тропинкам узким,
В срок всегда и точно…
Здесь замрет эпоха
Если почты нет.

Внучке почтальона,
Ей известно это.
В той деревне – школа,
В этой — отчий дом.

Стукнет по баллонам,
Утром встав до света,
И летит по селам
Солнечным лучом…

Нансен

Он сорванцом рос, не зная диванную негу,
С братьями жил месяцами в лесном шалаше.
Он мог на лыжах пройти и по льду, и по снегу.
Все его пули всегда попадали в мишень.

Даже зимой в окнах комнаты не было стекол,
Даже зимой он повсюду ходил без пальто,
Он изучал ремесло рулевого и кока…
Но для чего? Вот об этом не ведал никто.

Но, когда в трудном пути по гренландской равнине
Он прошел там, где никто не мог раньше ступить,
Всем стало ясно, что люди способны отныне
Даже вершину планеты своей покорить.

Да, тот поход был тяжел, беспримерно опасен,
Но покорился ледовый арктический щит
Храброму парню-норвежцу с фамилией Нансен.
Он доказал: путь на Север для нас не закрыт.

После немало других было важных походов.
«Фрам» оказался сильнее арктических льдов.
Слава полярника только росла год от года,
Смелых зовя в путь сорваться, отдать свой швартов.

Но не одним только рыцарем северных странствий
Мог бы он жизни своей подписать альманах.
Пленных и беженцев судьбы устраивал Нансен,
Хлеб вез в Поволжье, работал в армянских горах.

Он пробивался сквозь холод в сердцах равнодушных,
Словом и делом горячим растапливал лед…
И потому от полярных широт и до южных
Память об этом норвежце навечно живет.

Шарапов имел право спорить с Жегловым

Шарапов имел право спорить с Жегловым
О судьбах убийц и карманных воров:
Зрачок на обоих нацелен свинцово,
Моргнешь – он из черного станет багров.

С лихвою и лиха, и грязи хлебнули:
Хлеб – горек, труд – страшен, а век был суров.
Лишь тем, кто под финкою ходит и пулей,
Судить загрубелых и злых оперов.

Об авторе 

Лауреат нескольких поэтических конкурсов и премий: Южно-Уральской литературной премии (2015), международного конкурса имени Куприна (2016), премии «Справедливой России» и «Роман-газеты» (2017), фестиваля-конкурса «Хрустальный родник» (2017), конкурса имени Николая Денисова (2017), конкурса «Отечества священная палитра» имени П.И. Шестакова (2018), финалист Волошинского конкурса (2016), шорт-листер премии Фонда им. В.П. Астафьева (2017), лонг-листер Филатов-Феста (2018) и др.
Мои стихи печатались в таких журналах, как «День и ночь», «Роман-газета», «Крым», «Отчий край», «Союз писателей», «Симбирскъ» и др.
В 2017 году выпустил книгу «В едином свитке».
Родился в Кузбассе, жил в Сибири, позже переехал в Зауралье, а потом в Поволжье. Сейчас живу в Волгограде и Волжском.