ЛЮДМИЛА ПОПОВА: ВАРЕНЬЕ ИЗ ЛЕСНОЙ МАЛИНЫ
Лауреат конкурса малой прозы им. А. Платонова в номинации рассказ
ВАРЕНЬЕ ИЗ ЛЕСНОЙ МАЛИНЫ
С чего бы, думала Тётка Настасья, у неё начало прихватывать живот? И, правда, с чего? За всю жизнь она ни разу не обращалась к врачам и гордилась этим. Лечилась переданными от предков способами: банька, мёд, отвары из целебных трав. Зубами тоже никогда не страдала. Только рожать пришлось в больнице. И с тех пор невзлюбила врачей: городские, не знающие деревенской жизни, обычаев, — чужаки. И имена не людские. Того молодого, который роды у ней принимал, звали звериным именем: Лев, Лев Иванович! Ну, какой из него лекарь?! Деревенские забывали, как его звать, особливо старики, не привыкшие и со стариковской памятью. Так и норовили то Слоном, а то Тигром Ивановичем величать. Вот вы смеётесь, глупый, мол, народ! А ничего подобного.
Сам-то этот Слон Иванович тоже всё путал. К примеру, когда рожала тётка Настасья, роды тяжелёхоньки случились! Потому больше и деток не было, одну дочку только и осилила. Так вот когда схватки у ней начались да такие ядрёные, будто кто нутро железными когтями рвёт, не стерпела, перестала совеститься, разинула рот пошире и ну вопить: калаур, калаур! Когда воешь, боль не так сильно чуешь. А этот Лев Иванович, клюква моченая, ей и говорит: Не беспокойтесь, женщина! — Он в коридоре стоит, дожидается. Сюда его не пускают. Медсестра, женщина местная, бывалая, удивилась и спрашивает: Это кто ж такой, по-вашему, в коридоре дожидается? А врач ей отвечает: Так муж роженицы! Это ж она мужа зовёт на помощь? – Медсестра так и покатилась от смеху: роженица караул кричит на своём местном языке. Так что ничего они, пришлые врачи, из местной жизни не понимают. Что к ним обращаться?!
Тётку Настасью уважали в селе: трудящая, не скандальная. Всю молодость проработала на свиноферме. Теперь же силов хватало только на своё приусадебное хозяйство: огород, садик, куры, кабанчик да козочка. На зиму, как все селяне, солила в деревянных бочках помидоры и огурцы, мочила яблоки, груши и тёрен, квасила капусту, засыпала в погребок картошку, свёклу и морковь, в чулане хранила лук, чеснок, фасоль и сухофрукты. Пенсию заработала скудную, но своих харчей на жизнь хватало. Кроме того куры и яйца свои, раз в год колола кабанчика, сальце солила и окорока коптила впрок. Коза давала молока. В общем, жила тётка Настасья, не жаловалась. По старой памяти продавали ей на ферме маленького поросёночка и кормов подешёвке. Плохо стало, когда мужа потеряла. Хороший мужик был, работящий, понятливый. Да на беду машиной сбило по пьянке. Хорошо еще, что сразу насмерть, — не мучился.
Пришлось с той поры одной тянуть лямку. Правда дочка приходила помогать, когда сажать огород или окучивать картошку пора наступала. И зять иногда наведывался. Да какая от них помощь?! Дочь то беременная ходит, то с малыми детьми нянчится. А зять никудышный попался. Пьющий. Это б еще ничего, тепереча кто не пьёт на селе? Только покойники. А он, Митрошкой его звать, Митрофаном, к тому ж и гулящий. Какая бабёнка поставит бутылка, у той и заночует. А дочка тётки Настасьи, Варюха, конечно слёзы льёт, убивается. Пробовала тётка Настасья на зятя повлиять. И ругалась, и стыдила, и к начальнику ходила жаловаться (Митрофан — водитель у председателя совхоза на легковушке). Да никакого толку. Только возненавидел её зять: как напьётся – в драку лезет. А кулачищи у него железные. Слава Богу, хоть Варюху и детей не трогает. Варюха говорит: ты, мама, не приходи к нам, когда он пьяный!
А дочка, Варюха, хорошая девка выросла: красивая, грамотная, на продавщицу выучилась. До замужества в центральной столовой буфетчицей работала. Стоит за прилавком в белом накрахмаленном фартучке, в кружевной косыночке – загляденье. Тут её Митрошка и приглядел, завлёк, в жены взял. Теперь она бедная, света белого не видит: на детей и на мужа стирает, готовит, убирает. Да и плачет, когда муж по бабам шляется. Жена его больше не интересует. Теперь ему воспиталка из детсада приглянулась. А то бы! Ни детей, ни мужа – только за собой и следит: волосы накрутит, лицо напудрит, принарядится и ну хвостом вертеть, да мужиков чужих завлекать. А на Варюху, занюханную, тепереча без слёз не взглянешь. Совсем замухрышкой стала. Заневолил, запоганил её Митрошка, зятёк проклятущий.
Кабы был Егор Палыч жив, пообломал бы рога барану этому, зятьку. А теперь некому. Тётке Настасье одной не справиться. И Варюшеньку, доченьку, до чего жалко! И ведь любит она этого забулдыгу без памяти. Не хочет от него уходить. Чем он больше гуляет, тем больше она по нём сохнет. Вот же ж беда какая!
Так вот, не обращалась никогда тётка Настасья к врачам, нужды не было. Ничего у ней никогда не болело, даже зубы. А тут начал живот побаливать. Поначалу поболит-поболит да и пройдёт сам собой. Может чего съела, может тяжелое что подняла. А тяжестей тётка Настасья таскала изрядно. Всё ведь хозяйство на ней, помощников нету. Дочка если раз в неделю вырвется, — и то спасибо.
А ведь за кабанчиком каждый день уход нужен: и покормить, и почистить. Козу на пастбище вывести и к колышку привязать, чтобы не потерялась. Сенца опять же ей припасти, чтоб зимой не голодала. И курочки ухода требуют. Помидоры, капусту и огурцы – каждый вечер поливать надо, не то засохнут. Сколько ведер воды перетаскать приходится! В саду яблоки-падалку собрать, перебрать, что – кабану, что на сушку, на компот. Так и бегает целыми днями от рассвета до заката с ведрами, лопатами, тяпками… На селе говорят: летний день весь год кормит.
И дровишки, и уголёк на зиму заготовить на деревне полагается. На грузовике подвезут, а уж в сарай перетаскать самой приходится. Колоть дрова тоже самой. Вот так-то!
В субботу отправилась в баню совхозную. Хорошую большую баню выстроили, — воды горячей вдоволь. Напарилась, накупалась. Соседка берёзовым веничком так душевно отхлестала! Думала Тётка Настасья, вся хворь с водой и утечет. Не тут-то было! Ночью заснуть не смогла, извертелась, измучилась: то на живот ляжет, то на правый бок, то на левый, то на спину. Боль не унимается, мочи нет терпеть. Утром хотела встать – так прострелило, будто зятёк колом кишки проткнул. Решилась пойти к врачу.
Врач, Владислав Петрович, в роговых очках, бородка клинышком, давно в их деревне работает, прижился, распорядился положить в больницу: с животом, мол, не шутят.
Пролежала тётка Настасья полторы недели в больнице, сделали ей анализы, лечили разными таблетками, кормили едой больничной диетической — вроде боль поубавилась, прошла. Выписали её из больницы. На прощанье Владислав Петрович (из-за нехватки врачей и в поликлинике вёл приём, и в больнице лечил) печально так поглядел на неё сквозь роговые очки и порекомендовал: не переутомляться, тяжести не поднимать, про лекарства не забывать.
Тётка Настасья, окрепшая и повеселевшая, решила непременно отблагодарить дорогого доктора. На другой день принесла домашнего сала, свежих яиц и огурцов, вкусно пахнущих грядкой.
Выйдя за дверь, завозилась с сумкой: молнию заело, никак не хотела закрываться, и невзначай услышала, как врач за дверью говорил медсестре: Жаль… Хорошая женщина, а жить ей осталось месяца три-четыре, не больше. Раньше бы ей обратиться, может и удалось бы спасти …
У тётки Настасьи перед глазами со страху потемнело: речь-то о ней, о ком еще! Тихо вышла она во двор и от волнения долго не могла сообразить, в какую сторону идти. Вроде как заблудилась. Несколько минут стояла, открыв рот и беспомощно вертя головой, не замечая обильно текущих по щекам слёз. Ужас сковал её плоть и сознание. Долго она топталась на месте, пока, наконец, не просветлело немного в голове.
Возвращаться домой не хотелось. Еще больше не хотелось встречаться с соседями, которые следили за её хозяйством, пока лежала в больнице. Только вчера она хвалилась перед ними, что совсем поправилась, а оказывается жить ей осталось всего ничего …
Ноги сами привели к дому дочери. Варюшка, нечёсанная, в мятом халате и мужниных шлёпках, укладывала спать младшенького и сделала ей знак подождать. Тётка Настасья прошла на кухню, села на табурет лицом к окну. В саду играли внучата: восьмилетний Егорка и пятилетка Танюшка. В раскрытое окно долетал беззаботный детский говор. Дети её не замечали, вот и хорошо. Совсем скоро уйдёт она от них туда, откуда не возвращаются. Она не переставала плакать и с нетерпением ожидала, когда выйдет дочь. Хотелось, чтобы кто-то пожалел, обнял, поплакал вместе.
Сзади тихонько подошла Варюха, обняла мать за плечи да вдруг как заплачет: оказывается, Митрофан бросил её с детьми, ушел насовсем к воспиталке. Она пыталась его вернуть, говорила и с ним, и с разлучницей. Всё напрасно. Митрошка сказал, что больше не любит. И что же её теперь делать, с тремя малыми?! Ну, хоть помирай!
Тетка Настасья мигом забыла про свою беду. Крепко обняла дочь и расплакалась уже от жалости к чаду своему. Теперь мысли её занимались только одним вопросом: чем помочь дочери?
Плакали вдвоём так долго, насколько хватило слёз. Когда же слезы кончились, а глаза и носы покраснели и распухли, решили действовать: мать возьмёт на себя детей, а Варюха снова пойдет работать продавщицей.
Через некоторое время Варвару взяли буфетчицей в центральную столовую, где она и работала раньше. А тётке Настасье не оставалось больше ни единой минуты на размышления о страшной болезни, а тем более о смерти. С восходом солнца занималась она своим хозяйством, потом спешила к дочери, чтобы забрать ребятишек. Пока грудничок дремал в коляске под яблоней, старшенькие помогали ей вырывать сорную траву в огороде и собирать в саду яблоки-падалку для порося. Надо было еще свозить ребетёнка к матери на кормление, помочь дома у дочери с постирушкой, а вечером полить грядки. Прибавилось хлопот с бедовыми внучатами, но зато Танюшка и Егорка как-никак помогали бабушке по хозяйству. Да оно и веселее, когда рядом разудалые молодые помощники.
Зять всеми способами увиливал от алиментов. К счастью, у Варюхи появился дополнительный заработок — официантки по совместительству. Она теперь очень за собой следила. В «Доме быта» сделали ей модную прическу, пошили на заказ белый кружевной фартук и чепчик. Такая стала красавица: от мужиков отбоя нет.
И Митрофан готов вернуться, да Варюха не пускает. Не хочет больше плакать и мучиться.
Прошло лето, за ним осень, потом подкралась зима. Снова весна расцвела, и опять лето жаркое вернулось. Никогда еще так не радовалась жизни тётка Настасья. Внучатки росли пригожие и крепкие, как грибочки после дождя. Егорка в третий класс перешёл. Самый младший, Миколка, уже ходить пробует. Скоро так бегать научится озорник, что бабушке и не угнаться. Ручонками тянется всё пощупать да на зуб попробовать, смеется так, что бабушка хохочет вместе с ним до слёз. Послушные, смышленые детки. Варюха вертится на работе, чтоб больше денег получить. Теперь еще и уборщицей в той же столовой подрабатывает. В общем, на трех работах. Что поделаешь, ежели отец на алименты скуп. А дети-то растут, всё больше им требуется. На одну школу сколько расходов! Хорошо хоть бабка помогает: мясо, овощи и фрукты свои. Кабанчика как заколет, — кое-что на рынке продаст, тоже доход. Варварушка после работы приходит никакая, поэтому тётка Настасья и у себя, и у дочери по дому старается.
И вот как-то в середине августа спешит она по обычаю к дочери, в одной руке трёхлитровая банка с малосольными огурцами и пол-литровая с вишневым вареньем в другой – кошёлка с молодой картошкой и зелёным луком, надо переходить дорогу, а тут машина за машиной, машина за машиной, так и несутся, пылище подняли! Глаза совсем запорошило. Вспомнила, как Лев Иванович, молодой доктор, возмущался: И это называется свежий деревенский воздух?! Теперь где-то в городе по чистым улицам ходит, радуется. Так вспоминала, усмехаясь, и не заметила, что какой-то человек рядом остановился и за ней наблюдает : Анастасия… эээ… забыл, как вас по батюшке… Вы ли это? Я уж вас того… а вы бегаете так прытко, да еще с грузом! Молодым фору дадите! Как же вы сумели здоровье поправить, голубушка? Случай редкий… Прямо скажем, уникальный…
Видит тетка Настасья: доктор, Владислав Петрович, про которого она совсем позабыла, перед ней стоит. В жар её так и бросило от стыда.
— Ой, извини, Владислав Петрович, что я твоих надежд не оправдала! Ты мне сроку дал, а я не уложилась. Дочку мою мужик непутёвый с тремя малыми детями бросил. Ну, как тут помирать? На кого же дочь и внучат оставлю?! Вот то-то и оно! Решила переждать, покуда необходимость во мне имеется.
Владислав Петрович с нескрываемым удивлением выслушал взволнованную речь пациентки. Потом заключил добродушно:
— Да живите, сколько хотите, милая моя, разве ж я против?! Поверьте, я только рад, что вы в полном здравии! Лекарства, какие прописал, надеюсь, принимали?
— Ой, доктор, прости великодушно, опять виновата! Всё некогда в аптеку сходить. Обещаю, сегодня-завтра – пренепременно куплю.
— Вы бы сперва зашли в поликлинику, время выбрали! Обследование провести… Может лекарство уже другое требуется, а может и ничего не надо…
Он улыбнулся во весь рот напоследок и пошел своей дорогой.
Тётка Настасья после той встречи и вправду собиралась доктора навестить, целую неделю собиралась, да так и не собралась. Некогда. А потом и забыла. Впрочем, зачем он, доктор, когда ничего не болит?!
Варя преобразилась, как на работу вышла: похорошела, стала женщиной с гордостью и чувством достоинства. Посватался к ней главбух столовой, в которой работала, человек серьёзный, уважаемый. Вишь, даже с тремя детьми взял, так приглянулась!
Не стала больше Варя на трёх работах горбатиться, осталась только буфетчицей. И тётку Настасью разгрузили: отдали Миколку, младшенького, в детские ясли.
В конце октября погода совсем испортилась: похолодало, пошли дожди да еще со снегом. Сыро, промозгло на дворе. В такую пору ребятня часто простужается и хворает. Не зря Тетка Настасья летом заготавливала малиновое варенье: из лесной малинки, оно целительней и ароматней, и из домашней. Перед сном послушала по радио прогноз погоды и решила, что завтра отнесёт дочке варенье.
Варвара всегда её душевно принимала. Если мать заходила к ней на работу, угощала чем повкуснее из буфета: к примеру, конфеточку хорошую и стакан фанты или пепси. Тетка Настасья важно, как завсегдатай, усаживалась за столик, не спеша лакомилась прохладным шипучим напитком и шоколадкой. Дома у дочери смотрели телевизор: зять купил. Тётка Настасья любила телевизор. Забавно! У неё такой игрушки в доме не было. Новый зять, Фёдор Иванович, обещал подарить. Да зачем ей телевизор?! Радио достаточно. Пусть лучше детям чего купит. Или Варюхе какую обновку.
Среди ночи она почему-то проснулась. Промокшая от пота ночная рубаха прилипла к телу и холодила спину и грудь. И в горле совсем пересохло. Водички бы глоток! Родниковая вода стояла в графине на кухне. Но не хотелось вставать. Вдобавок мучила резь в животе. Она поплотнее укуталась в стёганое одеяло, свернулась калачиком, поджав колени, чтобы согреться и облегчить боль и подумала: завтра, как встану, так сразу прямым ходом к врачу, Владиславу Петрови… Он, родимый, меня звал… Потом варенье внучатам отнесу… Из лесной малинки, оно пользительней и ароматней… Завтра… А теперь, дай Бог, уснуть поскорей… Завтра, как встану… Завтра…
Крошечный старичок-домовичок Яшка всегда просыпался первым и с нетерпением ждал, когда встанет хозяйка, растопит печь и начнет жарить яичницу. В доме сразу становилось тепло и уютно. Трещала на сковороде яичница-глазунья на румяных шкварках, домовичок глотал слюни от вкусных ароматов и зорко следил, когда сковороду поставят на стол. Прячась за хлебницей, он незаметно от хозяйки воровал дымящиеся лакомые куски и с наслаждением жевал, поглаживая руками округлившийся живот.
Если хозяйка долго ленилась вставать, он взбирался на кровать и щекотал ей нос, чтобы разбудить. Она громко чихала раз-другой, открывала глаза, смотрела вприщур на стенные часы, висевшие напротив, и приговаривала, потягиваясь: хватит бока отлёживать, пора подниматься!
Вот и сегодня разленилась. Домовичок взобрался на кровать, вытащил перо, торчащее из подушки, и принялся щекотать хозяйкин нос. Хозяйка не шевелилась. Почуяв недоброе, домовичок приложил ладошку к её носу. Он неприятно холодил, как остывший жестяной чайник. Вот тебе раз! Значит, сегодня не жди теплой печки и вкусной яичницы… Но самое горькое и обидное : больше никогда, никогда не видать ему этой доброй хлопотливой хозяйки, к повадкам, запаху и голосу которой он так привык! Яшка уже знал, что это такое. Так уже было с хозяином… Собралось много народу. Хозяина уложили в длинный ящик, а потом унесли и спрятали навсегда.
На улице просевшее от сырости небо поливало землю косым дождичком со снегом. Жаловался на простуду бездомный бродяга ветер. Домовичок Яшка, укутавшись в недовязанную хозяйкой толстую шерстяную варежку поверх самодельных рубахи и портов, скакал через лужи к соседскому дому, чтобы временно перекантоваться у кума, пока осиротевшее жилище не обогреют новые хозяева. Студёная грязь обжигала босые ноги, дождь стекал по сморщенному личику вместе с солёными слезами и вой ветра заглушал тоненькие, как писк котёнка, рыдания …
