КРАСКОВО В СУДЬБЕ КОЛИ РУБЦОВА, ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ
Леонид ВЕРЕСОВ
« Я когда-то думал, что судьба прятала от греха подальше Колю Рубцова — в Красково, потом в Никольском. Но в итоге не уберегла. Мы люди почти все по сути деревенские, а вот лезем всегда на рожон. Да. А потом ищем свои позараставшие дороги в глуши…»
Виктор Рубцов
Село Красково Вологодского района, по нашим ощущениям, какой – то важный узелок в судьбе маленького Коли Рубцова. Узелок, который связал его, уже в возрасте шести лет, с большой русской литературой. Больше года будущий поэт жил в детдоме на территории этого села, который был до революции дворянской усадьбой, как сейчас называют, Золотиловых, Никановых, Саблиных, Аловых. Была бы в Красково, в годы войны школа, то и детдом был бы не дошкольный и пошёл бы Коля в первый класс в неё и не развела бы судьба его с братом Борисом и нашёл бы его отец сразу после возвращения в 1944 году с войны… Но, это всё если бы… Имеем же мы совсем другую линию жизни поэта, которая достаточно подробно описана, а вот красковский год жизни Коли Рубцова нуждается в исследованиях и уточнениях.
Историю Красковской дворянской усадьбы, ставшей детским домом и использовавшейся до сноса и в других качествах, будем писать на основе писем В.М. Гаршина, дневников его жены Н.М.Гаршиной (Золотиловой), текстов исследователей и воспоминаний очевидцев, но имея главной целью Красковский дошкольный детский дом. Строение это не просто дом, это некая веха в судьбах В.М.Гаршина и Н.М.Рубцова, конечно, в разной степени и в разные исторические времена. В этой дворянской усадьбе мелкопоместных дворян Никановых родилась мать будущей жены Всеволода Гаршина. Сама Надежда Михайловна родилась, как удалось выяснить в Вологде, в усадьбе – сельце Федосьин городок на реке Шексне в версте от исторического Горицкого монастыря и в усадьбе Красково провела детские годы. Вот выписка из её дневника 1879 года. «Из всех прадедовских богатств, нам, троим детям нашей матери, никаких уже земель и имений не досталось, а от отца (Золотилова) – я во всю мою жизнь после 6-ти лет не получила ни копейки. И вообще – ни он меня, ни я его – мы не знали друг друга, т.к. я жила у дедов – родителей моей матери (Никановых). Вообще, их дом был мой отчий дом». С В.М.Гаршиным Надежда познакомилась в 1879 году именно в сельце Федосьин городок, куда писатель приезжал к другу. Там он работал над рассказами «Художники» и «Денщик и офицер». Завязался роман, который закончился свадьбой в 1883 году и в эти годы до самоубийства писателя в 1888 году, в Красково они не наезжали, как, впрочем, и в Федосьин городок. Душевная болезнь писателя усугублялась неприязнью матери писателя и невестки. Однако последние годы жизни Гаршин плодотворно работал, опекаемый своей женой.
Так откуда же пошли версии о посещении писателем Красково? Всё дело в том, что после смерти писателя Надежда Михайловна привезла часть архива и библиотеки Всеволода Гаршина в усадьбу Красково, в которой уже была хорошая библиотека её родственников по линии матери. После 1917 года библиотеку в Красково пришлось спасать от разграбления. Так в двадцатые годы 20 века Вологодская публичная библиотека получила автографы В.М.Гаршина и часть книг с его экслибрисами. Надежда Михайловна посвятила свою жизнь реабилитации душевнобольных в память о муже и в частности, с 1911 по 1921 год работала ординатором в Вологодской земской психиатрической больнице в Кувшиново. Большую часть экспонатов и книг, рукописей мужа, хранившихся в её квартире под Вологдой, она передала в Пушкинский дом. Такой своеобразной получилась связь писателя В.М.Гаршина и Красковской усадьбы Никановых – Золотиловых. Никаких сведений о том, что Гаршин посещал Красково не сохранилось (нами были проштудированы письма писателя и записки его жены), с этим согласен и В.В.Гура, известный вологодский литературовед и историк литературы.
Но мы не будем более углубляться в историю рода Золотиловых — Гаршиных, а вернёмся ближе к теме нашего исследования. Какой же была история строения и его архитектура? Сохранилось немного свидетельств и фотографий усадьбы в Красково. Из них складывается такая вот картина. Усадьба была одноэтажной, деревянной с четырьмя колоннами и рядом пристроек. Возле дома располагались постройки для хозяйственных нужд. После революции 1917 года в усадьбе открылся детский дом, для него достроили второй этаж и усадьба, видимо, потеряла весь свой «архитектурный лоск». За зданием усадьбы, по рассказам старожилов, было тоже деревянное, одноэтажное здание при помещиках – мастерские, а после революции в нём устроили Красковскую школу (видимо, в годы Великой Отечественной войны школа не работала, детдом, в который попал шестилетний Коля Рубцов, был дошкольный). Здание школы не сохранилось. Собственно говоря, сегодня можно обнаружить лишь часть фундамента «барского дома» (детдома) и некий гибрид из бывшей кузницы при усадьбе, которая использовалась как баня, когда усадьба была детским домом. Сейчас это дачный домик с надстроенным деревянным вторым этажом.
Из возможных построек дореволюционной поры сохранился дом рядом с усадьбой, в котором долгие годы жила учительница Ильинская Надежда Михайловна. По некоторым сведениям она, иногда проводила занятия с учениками в своём доме. Далее мы подробнее расскажем о Красковском детском доме в годы Великой Отечественной войны, а сейчас о его судьбе. По воспоминаниям В.И.Комарова, который проживает в Красково с начала 60 годов 20 века, расформирован детдом был около 1963 года. Здание использовалось как контора совхоза «Красная звезда», затем в нём был открыт медпункт, а около 1980 года пошло на дрова. Т.е. бывшая, перестроенная барская усадьба, ставшая детдомом, отслужила свой срок, вконец обветшала и не могла более использоваться, хотя имела славное прошлое. Современное состояние дел в Красково прекрасно можно представить по фотографиям, хотя уже трудно вообразить, что посреди обширного парка на краю села Красково располагалась усадьба захудалых помещиков. С 2009 года усадебный парк объявлен охраняемой природной территорией, но местное население об этом почти не знает и от самого парка мало что осталось.
Наверное, пора переходить к тому главному, что волнует нас более всего – что же представлял собой Красковский детский дом в годы войны, когда его судьба и судьба Коли Рубцова стали общей историей. Можно сказать, что исследователям несказанно повезло, ибо сохранились и напечатаны материалы об этом детском учреждении директора Евдокии Михайловны Киселёвой. Мы будем цитировать материал её внучки, Н.Т.Батуриной, имея целью, в первую очередь, подчеркнуть, что в детдоме, в условиях войны, было всё, хотя бы минимально – необходимое, бытовое для выживания детей — сирот и возвращения им детства, от которого они были так варварски отлучены. Близость Вологды (18 – 20 километров) сыграла в этом положительную роль. Итак, «в сентябре 1941 года Красковский детский дом остался без руководителя: персоналу сообщили, что директор ушел на фронт, на самом деле он был отстранен от должности и привлечен к уголовной ответственности за растраты, самым печальным образом отразившиеся на состоянии учреждения и его воспитанников. В детском доме почти не было игрушек, имелась только старая и поломанная мебель, дети спали на кроватях без матрацев, в своей неопределенного цвета не по росту одежде они напоминали малолетних заключенных. Ситуация усугублялась трудностями военного времени: не было дров, транспорта, не хватало продуктов. В этой сложной ситуации с 26 сентября первого года Великой Отечественной войны Красковский детдом и возглавила Е.М.Киселева, проработавшая в этой должности пятнадцать лет».
В своей автобиографии она так писала о Красковском детском доме: « В детдом поступали ребята через Вологодский детприемник. Дорога в Красково была болотистая, с кустарниками, холмами. В деревне Дубровская детей пересаживали на колхозные подводы. В зимние — осенние холода накрывали их общим покрывалом. Когда подъезжали к детдому, откидывали покрывало, пар шел, как из паровоза. Детский крик «Мама! Папа!», — оглушал. Встречаем детей, несем и ведем купать в баню. Одеваем их в разноцветные платья, рубашки, костюмчики. Настроение малышей повышается. Они рассматривают новую одежду, затем идут в столовую кушать. Утомленные дорогой и новыми впечатлениями, ребята ложатся спать в кроватки. Дети воспитывались в детдоме до семи лет, а потом по путевкам гороно – в школьные детдома. Выпуск проводился празднично, с подарками: вручались портфели, пеналы, письменные принадлежности. Ребята прощались с домом, товарищами, своим ранним детством, вступая в новую жизнь. Коллектив воспитателей, обслуживающий персонал заботились о здоровье детей, воспитывая трудолюбие, вежливое отношение к старшим».
Благодаря умелому руководству нового директора и самоотверженности коллектива Красковский детский дом в скором времени стал одним из лучших в области. Об уюте и порядке, царивших в нем, можно судить по сохранившимся фотографиям: белоснежные покрывала и накидки на детских кроватках, вышитые шторы, цветы – и веселые лица малышей. Этот уют давался большим трудом. По рассказам Е.М. Киселевой, в начале войны детдом не имел транспорта, поэтому больных малышей носили в Вологду на руках. По различным вопросам директору приходилось нередко обращаться в областной центр, куда она также ходила пешком (не случайно в преклонном возрасте Евдокия Михайловна страдала от болей в ногах). Первым транспортным средством, полученным детдомом, стала лошадь по кличке Физкультурница. Она то ли была цирковой, то ли просто имела своеобразный нрав, — во всяком случае, на фронт ее не отправили, так как лошадь имела обыкновение посреди пути ни с того ни с чего вставать на дыбы, и совладать с нею в такие минуты было невозможно. Однако в Красково были рады и такому транспортному средству. Ослабленные дети часто болели. Когда имелись тяжелобольные малыши, директор ночевала в детском доме, не спала ночами, наблюдая за их состоянием».
А вот какие выводы в материале Н.Т.Батуриной по поводу пребывания в детдоме Коли Рубцова «Детдом размещался в бывшей усадьбе жены писателя В.М.Гаршина, отопление печное – дровами. Детей в период войны было в два раза больше нормы. А после снятия блокады стали поступать блокадные дети, измученные, похожие на старичков. Работники детдома старались приложить все силы, чтобы сохранить жизнь этим детям. Было организовано подсобное хозяйство. Были коровы, лошади, куры, свиньи. Нужно было кормить детей и обслуживающий персонал. Был земельный участок. Сажали картофель. Сеяли и обрабатывали зерновые. Косили сено. Сами заготавливали дрова для отопления здания. Дети были одеты и по тому времени сыты, так как были дополнительные продукты от своего подсобного хозяйства.
После окончания войны директор Киселёва старалась разыскать родителей детей и ей это часто удавалась. В то время Красковский детдом считался лучшим в области по всем показателям. …Участок детдома всегда был благоустроен, и дети имели возможность играть и проводить соревнования. Коллектив работников детдома, а их было около 80 человек (по другим данным около 40 человек Л.В), всегда был сплочен и дружен. В детском доме уделялось серьезное внимание эстетическому развитию воспитанников: проводились музыкальные занятия, занятия по рисованию, развитию речи. Детские впечатления, так или иначе, влияют на «взрослую» жизнь человека. Нельзя утверждать, что стихи и музыка, «слышанные» Колей Рубцовым в Красково, сделали его поэтом. Но то, что они находили отклик в душе одаренного ребенка, весьма вероятно. Возможно, искра поэтического вдохновения вспыхнула в душе Н. Рубцова ещё тогда — в раннем детстве – под впечатлением от музыки, стихов, сказок… Тогда же, в далеком детстве, будущего поэта учили видеть красоту родной земли. Не в этом ли крылись истоки его способности тонко чувствовать природу, способности, которая во многом обусловила и характер его глубоко лиричной поэзии? Дети чутко воспринимают и чувствуют отношение к себе взрослых. В Красково к детям относились так, что у поэта не осталось обиды или горечи при воспоминании о том времени. И немалая заслуга в этом, несомненно, принадлежит Евдокии Михайловне Киселёвой, облегчавшей сиротскую участь, как будущего известного русского поэта, так и сотен других детей, у которых война отнимала родных и дом». Далее мы попытаемся разделить эти бесценные воспоминания на те, которые касались военного времени и те, когда всё стало хорошо в детдоме после войны в 50 годы, но когда уже братьев Рубцовых в нём давно не было.
А наше исследование продолжим цитированием воспоминаний старшей сестры Н.М.Рубцова Галины Михайловны записанными учениками учителя литературы Л.М.Дьяковского в 1991 году. Эти воспоминания необычайно важны, ибо записаны в то время, когда Г.М.Шведова (Рубцова) ещё не осаждалась толпами жаждущих услышать от неё какие – то откровения о поэте. Она довольно сбивчиво ведёт свой рассказ, но отдельным фразам нельзя не поразиться, насколько они точны, правдивы, документальны. Отдельные факты непременно должны привлечь внимание исследователей. Отрывок воспоминаний печатается без сокращений, в той редакции как напечатан в рукописном журнале «Начало» со слов сестры поэта Н.М.Рубцова:
«Маму похоронили, мы все остались одни, а, значит, ребятишек надо устраивать в детдом. Сначала отправили Алика, а у Коли болели руки, экзема, она считалась переходчивой, его нельзя было никуда, там тоже дети могли заболеть. Сказали нужно залечить руки, а потом возьмём в детприёмник, когда поправится он. Хозяйка, у неё муж работал в церкви, и сама продавала там просвирки, она каждый день Коле руки мазала мазью. Она намажет, а Коля закричит, видимо лопались пузыри, ему было очень больно. Я плачу, надо ведь тебе руки – то залечить, ну никак тебя никуда не берут, ни в детдом … ладно буду терпеть, слово надо держать. Мазали, мазали, стала я мазать поменьше, у него вроде стало вытекать и подсыхать. Потом достали мыла и этим мылом мыли руки. Потом женщина одна и говорит, что я его усыновлю, он мне очень понравился. А он был такой черноглазый и в детдом ему никак не хотелось. Давай мы с тобой Галя вместе, а я ещё ничто и он ничто… Ни меня на работу не возьмут, ни его, только прислужничать. Если бы на работу меня куда взяли, я бы осталась с ним вдвоём, так не брали же никуда. Женщина, которая хотела усыновлять, вроде раздумала, потом из горкома комсомола пришла девушка, надо же в детдом отправлять. Плачет он, не хочется ему в детдом, мы с Галей будем вместе, мы с Галей, ну а чего же сможет сделать Галя? Ну, чего? Так он со слезами поехал. Отправили его в Краснодарский ли, в Красноборский, забыла название. Алик и Боря тоже там были вместе. А Коля сбежал из детдома. Когда папа пришёл с войны, он постарался первым разыскать Колю почему-то. Он тогда не поэт ведь был, но какой-то сродственный, и я ведь всех их видела одинаково, но Колю почему-то …, он был роднее. Когда я съездила в детдом, мне сказали, что он убежал куда-то, а куда не знаем. И не пять лет ему было, как везде пишут, а седьмой год ему шёл. В тот никольский детдом его отправили не из первого детдома, а после побега. Мы может поэтому и не нашли его, и я с отцом ездила, а папа больше не стал разыскивать. Направили его работать опять начальником, станция Вохтога. Встретил он там женщину Женю, мама умерла, свидетельство о смерти есть, поженились они…».
Итак, самые важные факты из рассказа Г.М.Шведовой мы выделим жирным шрифтом и будем опираться на них в дальнейших рассуждениях. Для полноты картины необходимо привести и часть воспоминаний Г.М.Шведовой (Рубцовой) 1996 года, подлинная рукописная запись которых находится сейчас в нашем архиве, касающихся темы материала.
«После смерти матери детям пытались помочь – приходили из горкома партии, горкома комсомола. Алика и Борю решили отправить в детдом, а Коле не хотелось туда идти. Он сказал мне: «Галя, а можно вместе куда-нибудь?» Я говорю, что только к тете Соне, а у тети Сони (папиной сестры) у самой пятеро детей было. Тетя Соня сказала: «Галя, я тебя возьму, а Колю мне уже некуда». Я ответила, что в детдом Коле не хочется. Это уж потом он, конечно, согласился, понял, что деваться некуда. Алика и Борю отправили, а мы с Колей пока остались в этой квартире на ул. Ворошилова. Целыми днями Коля играл на улице. Очень любил пускать по воде кораблики бумажные, копался в земле (копал лопаткой канавки в земле, чтобы вода уходила от дома). Одно время его хотела усыновить женщина-соседка, все говорила, что «больно уж мальчик-то хороший, глаза-то как звезды». «Отдайте мне его», — просила она. Я ответила: «Ведь он не игрушка, как его отдать?» «Ну, я усыновлю его». Потом она вдруг передумала, решила, что хулиганистый. Я, конечно, заступилась: «Вот именно, что не хулиганистый, хороший мальчик». Но что поделаешь? Мне было двенадцать лет, и меня к себе взяла тетя Соня, ведь у нее и своих детей было пятеро. В общем, хотели мы с Колей быть вместе, но ничего не получилось. Пришлось Коле уехать в детдом. Проводили мы его. Он жил сначала в Красковском детском доме, а потом его перевели в Николу. И мне, и Коле пришлось плохо – голодали».
Видимо, в 1942 году не уютно и не сытно было в Красковском детском доме и поэтому, привыкал маленький Коля Рубцов к казённой обстановке трудно, несмотря на заботу воспитателей, сбегал из него, стремился в семью, которой могла быть Галя или тётя Соня, сестра отца. Может, отправили мальчика так далеко в Никольский детдом в 1943 году, чтобы и мыслей о побеге у него больше не возникало. Просматривая документы, касающиеся детдомов Вологодской области в ГАВО (Государственный архив Вологодской области), конечно, не покидала надежда встретить фамилию Рубцовых во всевозможных списках, в том числе и беглецов из детдомов. Однако слишком жестокой была война, и слишком много было сирот, как и детдомов в нашей области, а сохранившиеся документы представлены не в полном объёме по вполне понятным причинам. Военное лихолетье не способствовало грамотному и регулярному ведению документации. Надо было спасать детей, кормить и одевать их, давать образование, а количество сирот во время Великой Отечественной войны не уменьшалось, как и количество проблем, связанных с их размещением в детских домах. Следует отметить, что страна не бросала своих маленьких граждан и делала всё возможное, чтобы вернуть им детство и заменить родителей.
Приведём некоторые сведения из просмотренных документов для того, чтобы подчеркнуть всю серьёзность ситуации с потерей детьми родителей и спасением их в детских домах. Сведения касаются только детдомов Вологодской области. «По Красковскому детскому дому на 15 марта 1942 года – директор Киселёва, завуч Иванова – 113 детей». Списка нет. На 31. 08.1942 года уже 142 воспитанника и приводится разбивка по годам рождения. Семь лет и старше – 40, шесть лет – 43 (весьма вероятно, что в том числе и Коля Рубцов), пять лет – 29 (видимо Борис Рубцов в их числе), четыре года – 22, три года – 8 мальчиков и девочек. Судя по этому документу и воспоминаниям Г.М.Шведовой (Рубцовой) старший из братьев Алик также мог какой – то период времени находиться в Красковском детдоме в числе детей старше семи лет, но скорее всего он был направлен в другой детский дом. Нам пришлось обратиться с вопросом о том, что рассказывал её отец о детском доме к Марине Альбертовне Фазановой, дочери Альберта Рубцова. Вот её ответ – «Да я помню в разговорах, что отец был в детском доме, но не с братьями».
Неопровержимую правду в этом вопросе могут высветить только документы, которых сегодня для точных выводов не хватает. Однако кое – что из документов можно привести в данной работе, хотя напрямую к судьбам братьев Рубцовых они отношения не имеют. Они дают яркую характеристику трудностей той тыловой детдомовской жизни во время войны. Из документа – плана вывода детей школьной группы из дошкольных детских домов за 1943 год. В том числе из Красковского детского дома – 42 человека в Октябрьский -15 человек, Ероговский (Ершовский, трудночитаемое название) -15 человек, Лежский № 2 – 12 человек. Приведено только количество детей, списков нет. Может быть, Колю Рубцова планировали разместить в одном из этих детдомов? Или перевод в Никольский детдом осуществлялся по другому плану, более реальному и конкретному по датам. Проконсультировавшись с Г.А.Мартюковой можно утверждать, что группа детей из 15 – 16 человек, в которую входил и Коля Рубцов прибыли в Никольский детдом 20 октября 1943 года. Учитывая, что распоряжение Облоно № 8595/8 о переводе детей в Николу, в книге поступлений детей за 1943 – 1947 годы, датируется 8 октября 1943 года, считаем, что неплохо бы выяснить, почему так долго тянули с переводом ребят из Красково в школьный Никольский детдом. Но тут может быть только одно объяснение – война и тяжёлое положение на фронте, никак иначе. Г.А.Мартюковой встречался документ о переводе детей из Красково в Харовский детдом, именно в это время. Но, видимо, это тоже оказались только нереализованные планы, нарушенные военным временем. Кстати, в воспоминаниях никто не вспоминает о ранцах и учебных пособиях, которыми детей к школе снабдили якобы в Красково. Наверное, директор, Красковского д/д Киселёва, всё же вспоминает больше о послевоенных годах своего образовательного учреждения, а в войну всё было не так красиво. Е.П.Буняк, из той группы детей, которые перешли из Краскова в Николу, вместе с Колей Рубцовым, помнит только, что в Красково все ребята были острижены наголо.
Более пространные воспоминания, как — то проливающие свет на эпизод перехода из Красковского д/дома в Никольский оставил А.С.Мартюков, который встретил Колю Рубцова уже в Николе. « Встречай гостей, баба Сима!
— Ребятки-то уснули, Антонина Михайловна. Тише… — шепотом протестует она.
Нет, ребятки уже задирают головы и с любопытством рассматривают пришедших. Антонина Михайловна Алексеевская, воспитатель младшей группы, с мокрыми волосами и с крапинками дождя на плечах, проталкивает вперед присмиревших гостей.
— Ребята, это ваши новые друзья. Они протопали от пристани пешком. Двадцать пять километров. Прямо с парома, без передышки. Время-то осеннее, позднее. Торопились.
Но лишних кроватей в спальне не было.
— Сообразили? Как раз всем — по двое…
Антонина Михайловна умела создавать атмосферу доверия. И улыбкой, и красивым лицом. В матери наши по возрасту она не подходила, но искренне желала видеть нас ее «родными детьми». И самым маленьким — самая большая любовь…
Где теперь Антонина Михайловна Алексеевская, воспитанники не знают. Не знаю и я, но память, любовь к ней бережется, видимо, и не у меня одного.
Алексеевская держала в руках список. Вычитывала фамилии. Вперед, как на сцену, выходили мальчики. Семи -, восьмилетние.
— Валя Колобков.
Вышел Колобков. Коренастый, голубоглазый. И тихий. Таким он и оставался всегда.
Вот мальчик уже разделся и залез под теплое одеяло своего «брата».
— Вася Томиловский!
Устроили и Васю Томиловского.
— Коля Рубцов! Ложись на эту кровать. Мартюков, подвинься.
Без единого слова, но со светом в глазах шел черноглазый мальчишка. Скорее обыкновенное любопытство вызывал.
— А тебя зовут Толей, — тихо утвердил он.
— Да… А как ты узнал?
— На дощечке написано, — уже смело заводила разговор вторая голова «валета».
Так мы стали спать — головы в разные стороны. Сколько это продолжалось, не помню. Кажется, больше года. А может, еще больше…
…И снова тот вечер припоминается, где берет за руку и разводит по местам уставших, вымокших под дождем мальчишек баба Сима, ошеломленная и со слезами на глазах.
— Что же их на лошади-то не встретили? — нараспев говорила няня. — И никого раньше не предупредили? Может, баню истопили бы, белье чистое выдали…
— Белье у них чистое. В бане они были. Сама не знала. По срочной телеграмме их встречали. Где-то детдом разбомбили.
Антонина Михайловна кое-что говорила от себя. В группе прибывших действительно были такие, кто жил почти возле фронта, слышал вой снарядов и видел взрывы.
— Коль, а ты немцев видел?
— Я — нет. Вася Черемхин и убитых видел. Его из Ленинграда вывезли. На горящем самолете. Целый самолет с детдомовцами чуть в озеро не рухнул. Раненый летчик дотянул до берега. Всех спас…
— Он герой!
— Нет. Лейтенант».
Самое важное для нашего материала, что встречали детей в Николе по срочной телеграмме, спонтанно, вот так вышло, что именно Никольский детский дом приютил маленького Колю Рубцова и его друзей.
Если снова обратиться к документам, то в сохранившемся Списке детей, которые подлежали выпуску из Красковского детского дома в 1943 году, фамилии Рубцова нет . Как же так? Убежал на время составления списка? Вошёл в какой – то другой список? Небрежность или ошибка руководства детдома составлявшего список. Но в свете того, что мы знаем о событиях, связанных с поиском отцом сына, то это предчувствие разгадки того, почему Николай не был найден после демобилизации Михаила Андриановича с фронта. Наверняка мы ничего не знаем, но то, что следы Коли затерялись в Красковском детдоме, можем ясно предполагать. А может именно поэтому, отец не смог найти его и пришлось прекратить поиски в связи с неодолимыми препятствиями, связанными с войной, собственными проблемами в новой семье (рождается первый сын Алексей, жизнь заставляет строить новый дом на улице Республиканской в Вологде, состояние здоровья после госпиталя и тяжёлой болезни). И отец смирился с тем, что вот сейчас Колю не найти, да честно говоря, отношения его и его новой жены Евгении Андреевны с другими, найденными детьми от первого брака оставляли желать лучшего. Какой молодой женщине понравиться, такая обуза как неродные дети, возможно, о существовании которых Евгения узнала не сразу и судьба, которых складывалась очень непросто. Если старшие, Галина и Алик, были уже самостоятельны и могли помочь по хозяйству отцу, то Бориса, а по некоторым данным его следы отыскались в детдоме села Погорелова в 20 километрах от Вологды, забрала к себе сестра отца Александра и с ней же он оказался на Кольском полуострове .
Возвращаясь к спискам детей в Красковском детдоме необходимо отметить постоянную ротацию детей, которых привозили в него и которых по достижении семи лет распределяли по школьным детдомам Вологодской области. Как пример, сохранился Список детей доставленных в детдом из блокадного Ленинграда, датированный 1943 годом . Понятно, что в этих серьёзных условиях дети могли быть неточно оформлены, нечётко произносили свои фамилии, не знали судьбу родителей, но стремились к маме и папе и пытались убежать к ним. Надо учитывать также и то, что планы, записанные на бумаге, размещения детей в том или ином д/доме постоянно нарушались. Это касается и Красковского детского дома. Вот, например, документ, правда, ещё 1942 года, но очень показательный . «Воспитанников Красковского детского дома принять не можем. Помещений совсем нет. 10 человек спят по двое на кровати. Междуреченский д/дом» . А вот документ из переписки о розыске сбежавших из детдомов детей, да, существует и такой архивный фонд. Не нашлось в нём сведений о Коле Рубцове, но как пример, можно привести данные на ребёнка, моего полного тёзку. Его брат ищет Вересова Леонида Николаевича, который сбежал из детдома села Заднее, Заднесельского с/с (сельсовета), Усть – Кубенского района. И совсем непонятна судьба этого мальчика.
Хотелось бы сделать здесь небольшое отступление и подчеркнуть, что количество детских домов во время войны на территории Вологодской области было большим, впрочем, как и везде в тылу нашей страны. Л.М.Дьяковский сам был детдомовцем в Тотьме, в годы войны и даже написал книгу «Тотьма – город милосердия», где приведены сведения о девяти детских домах города. Он просил и меня поработать в этом направлении, но соприкоснувшись с темой милосердия в архивах, приходит убеждение, что эту тему надо поднимать в рамках не только одного города и даже области, но всей страны. Если в Вологодской области в годы Великой Отечественной войны были открыты десятки детских домов, то в масштабах страны их число должно исчисляться сотнями. И какой же героической была работа воспитателей этих учреждений по спасению целого поколения советских детей во время войны и в послевоенное время. Когда все они в большинстве выжили, получили образование и стали хорошими людьми. Как же велик вклад педагогических коллективов и хозяйственных служб в дело милосердия. Приведу только один пример, вернее тексты почётных грамот выданных директору Красковского детского дома. «Исполком Вологодского Областного Совета трудящихся награждает почётной грамотой товарища Киселёву Евгению Михайловну за самоотверженную работу по эвакуации населения из города Ленинграда в дни Великой Отечественной войны с германским фашизмом » (Ноябрь 1942 года). «Исполком Вологодского Областного Совета депутатов трудящихся награждает почётной грамотой Киселёву Евдокию Михайловну за самоотверженную работу в дни Великой Отечественной войны по обучению и воспитанию подрастающего поколения» (24 октября 1944 года). «Вологодский областной отдел народного образования награждает почётной грамотой Киселёву Евдокию Михайловну, директора Красковского детдома, за успешное выполнение весеннего сева 1945 года» (29 июня 1945 года). Какие только функции и задачи не выполняли детские дома и их педколлективы, чтобы выжить в тяжелейших условиях войны, разрухи и голода.
Если быть ближе к проблемам данного материала, то мы просто обязаны поставить вопрос, почему в 1943 году Колю отправили в Никольский детский дом, а Бориса в 1944 году в Погореловский детдом? Ведь даже во время войны родных братьев старались не разлучать. Или это было совсем не так и внимания на такие «мелочи» не обращалось. Есть примеры и того и другого. Видимо от людей ответственных за судьбы братьев многое зависело. Но всё же целый год Коля и Борис были в Красково вместе, а потом вдруг оказалось так, что больше в жизни даже не встретились, хотя их дороги временами едва ли не пересекались. Видимо, дело всё же в документах Коли, который сбегал и, возможно, даже в Николу попал не со своей партией детей. Напомним, что семь лет ему исполнилось 3 января 1943 года, а в Никольский детдом он прибыл только 20 октября 1943 года, почти восьмилетним мальчиком. Тогда получается, что если Бориса отправили в другой детдом, а не в тот, куда раньше его брата Колю, то велика вероятность, что документы на Колю исчезли, были потеряны, переданы из Красково. В этом случае, отец при обращении в Красковский детский дом (а этот факт подтверждает Г.М.Шведова Л.В) мог только получить информацию об отсутствии сведений о Коле и его судьбе. Есть даже такая версия, как ни страшно и трагично это звучит, но родные думали, что Коля умер. Тогда в этом разгадка того, почему отец бросил поиски своего последнего, не нашедшегося после войны ребёнка.
Правда возникает вопрос об обнаруженной В.А.Притчиной, в книге списков воспитанников Никольского детдома за 1943 -1947 годы надписи. Г.А.Мартюкова прислала точную копию записи в книге «Отец был в РККА, сейчас неизвестно где. Мать умерла». Слово «неизвестно» зачеркнуто и на полях приписка «пишет». Директор дома – музея Н.М.Рубцова в Никольском подчеркнула, что подобные приписки обнаружены только у двух воспитанников детдома № 6 и никого из тех детей, которые поступили из Красково, не забрали родители, забирать было некому.
Попробуем порассуждать на тему, откуда могла появиться эта приписка, если мы почти уверены, что Михаил Андрианович не знал о пребывании сына в Никольском детском доме на момент демобилизации по болезни из армии в начале 1944 года. Можно предположить, что в октябре 1943 года, когда делалась эта запись в журнал учёта, как регистрирующая поступление Николая Рубцова в детдом, существовали сопровождающие документы из Красковского д/д на его бывшего воспитанника. Вот в них и была пометка, что отец в РККА, но из-за болезни и госпиталя сейчас неизвестно где, но он писал в Красковский детдом. Эта запись была скопирована при занесении данных воспитанника Николая Рубцова в журнал учёта уже Никольского детского дома. Адрес Красковского д/д М.А.Рубцов прекрасно знал из весточек в армию от сестёр или дочери Гали. Возможно, он писал туда, справляясь о сыновьях Коле и Боре, но ни тот ни другой в силу возраста не могли ответить отцу. А эта пометка из Красковских сопроводительных документов (это так громко сказано, а на самом деле это мог быть кусок бумаги, потом выброшенный за ненадобностью) внимательным педагогом переписывающим фамилии прибывших детей в книгу учёта была замечена и воспроизведена в ней, как какая- то личная подробность, которых было немного. Так появилась загадка, которая не даёт покоя многим исследователям. Впрочем, это только версия возможных событий той поры, кажущаяся нам правдоподобной.
В этой связи, с судьбой детдомовца Коли Рубцова перекликается детдомовская судьба Романовой (Буняк) Евгении Павловны. Женя была, также как и Коля, 1936 года рождения, но родилась 2 января, на день раньше будущего поэта. Её по тому же распоряжению Вологодского облоно, как и Колю, в той же самой группе детей направили из Красковского в Никольский детдом. А это значит, что группу тех детей, кому исполнилось семь лет, долго собирали до отправки в школьный детдом. Вот и припозднились Коля Рубцов и Женя Романова с учёбой в селе Никольском. Приведём запись о родителя Жени из той же регистрационной книги «Отец был в РККА, сведений нет. Мать умерла. Сестра в Белозерском (?) д/д». Это очень важная запись. Почему – то о брате Борисе, который остался в Красково, в графе Коли Рубцова нет записи… А это наводит на размышления о судьбе будущего поэта, которая обошлась с ним, в смысле сохранности сведений о родных, неласково. Правда и у большинства других детей, кроме трагедий родителей, другие родственники (братья, сёстры) не указаны.
Очень надеемся, что личное дело воспитанника Красковского и Погореловского детских домов Бориса Рубцова, когда будет найдено, ответит на многие заданные вопросы судеб братьев и отношений их с отцом. Остаётся только отметить, что не следует списывать эти неурядицы на совесть директора Красковского детдома, ибо детское учреждение делало всё возможное для детей, хотя количество их было много больше, чем по нормам даже военного времени, а о материальном положении уже писалось. В этой связи убедительнее всего видится предположение, что детей из Красковского отправляли в тот детдом, который хоть как – то мог принять, обеспечить учебными и жилыми помещениями и минимальными удобствами, питанием для выживания их в условиях военного времени.
И всё же ещё раз сконцентрируем наше внимание на том, почему именно сына Колю не удалось найти отцу после демобилизации из армии в 1944 году. Отметим, что Николай такой же ребёнок для отца, как и другие дети и, наверное, не сразу одномоментно отец нашёл всех их. Значит, были обстоятельства, ставшие непреодолимым препятствием для отца, если один из сыновей не был найден. Нам важно знать, почему им оказался именно Коля, значит ли это, что если бы не нашёлся Алик, то никто бы не бросил и пылинку недоверия в сторону Михаила Андриановича? Боюсь, что так, но ведь не нашёл – то отец Колю, будущего великого поэта Рубцова, а значит ату его нехорошего родителя? Но кто мог предположить такое развитие таланта Николая в то время? Надо пресекать всякие попытки огульно обвинить отца в том, что он не нашёл сына во время войны. Надо просто ждать появления достоверных документальных данных по этому вопросу, по которому не стоит спешить делать эмоциональные выводы. Тем паче кидать тень сомнений на то, почему в 1942 году сестра отца Софья Андриановна не взяла в свою семью всех детей брата после смерти их мамы.
Давайте учитывать, что война сопровождалась смертями, семейными трагедиями и драмами. Из разговоров с Надеждой Михайловной Щербининой, которая родилась 7 марта 1942 года, дочерью Софьи Андриановны Рубцовой, узнаём, что из четырёх детей сестры отца Рубцова трое умерли. Коля умер месячным младенцем, Рита умерла с голоду, Миша трёх лет от дифтерии. Её муж М.Н.Федотов после войны не вернулся в семью, оставил её. Как могла эта честная женщина взвалить на свои плечи судьбы всех детей её брата, если у неё самой был уже тяжёлый личный опыт выживания. И не лучший ли выход для младших Рубцовых был детский дом с гарантией жизни, а не смерти, тем более Галю тётя Соня приютила у себя. В этих фактах, в воспоминаниях трудно точно разобраться с датами, с последовательностью событий, но они сами говорят за себя. Благо это или нет, что Николай Рубцов попал в детдом? Есть такие воспоминания детей учившихся в Никольском вместе с Колей Рубцовым, но жившим в семьях с родителями или только с матерью, а не в детском доме, что они завидовали детдомовцам, которые были лучше, чем они, одеты, и каждый день гарантированно получали какое – то питание.
Не надо судить об этом с позиций сегодняшних знаний, лучше подумать о том времени великой битвы с фашизмом, о своих семейных трагедиях и потерях и быть может, голословно обвинять отца Николая Рубцова у вас не поднимется рука, перо или язык. Семейная драма будущего национального поэта России не будет слаще (а в его стихах она явно прослеживается в отношении отца), но чувства понимания и сострадания возможно смягчат категоричность тона ваших суждений.
Сохранилась фотография подаренная отцом сыну 04.03.1955 года при первой встрече после долгой разлуки с надписью на обороте «На долгую память дорогому сыночку Коле. Твой папка». И чтобы не говорили, в конце концов, отец и сын встретились, как бы жизнь их не разлучала.
Но вернёмся к выводам по теме нашего исследования, к Красково. Летом 2019 года мы с С.И.Петровым побывали в деревне, которая на целый военный год, может быть самый трудный в биографии, приютила Колю Рубцова и, видимо, на два года его брата Борю. Наши впечатления от поездки собственно уже описаны ранее, желание написать о Красковском детдоме всю правду осуществилось в этом материале, но вот то, что над бывшим барским домом витал призрак большой русской литературы, хотелось бы ещё раз подчеркнуть. Та самая «Лягушка – путешественница» В.М.Гаршина, — образ который сопоставим с судьбой Н.М.Рубцова уже реально. Молодым человеком поэт много странствовал по свету, томимый охотой к перемене мест и желанием обрести себя в этом мире. Тонкая «хворостинка» помощи друзей – приятелей нередко выручала его в этих путешествиях. Конечно, прямые аналоги неуместны, но видится сходство и в творческих биографиях писателя и поэта. Так поэт Рубцов провёл в Красково более года в шестилетнем возрасте, а книги с автографами писателя Гаршина поступили в Вологодскую научную библиотеку им. И.В.Бабушкина именно из усадьбы Красково, хотя сам писатель в Красково, видимо, никогда не был. Интересным показался и тот факт, что именно по пути в Вологодскую губернию (в Федосьин городок) в конце июля 1879 года у Всеволода Гаршина в поезде похитили чемодан с вещами и с первой редакцией рассказа «Художники». Пришлось его переписать и уже из Федосьина городка, близ Кириллова, рассказ был послан в журнал «Отечественные записки» М.Е.Салтыкову-Щедрину. Через примерно сто лет почти такое – же случилось с Николаем Рубцовым, у которого на вокзале в Вологде украли чемоданчик с нательным бельём и рукописью повести, по некоторым данным, о службе на Северном флоте, к которой, правда, поэт больше не возвращался.
Роднит их судьбы ранний, трагический уход из жизни в 33 года – Гаршин, в 35 лет – Рубцов. Роднит и нереализованная творческая перспектива – тот и другой находились в расцвете сил и таланта и могли бы ещё многое сделать во славу русской словесности.
