ДВА ВАЛЕНТИНА
То, в связи с чем написана эта маленькая статья, нельзя назвать событием. Короткий эпизод, неожиданная встреча и при этом неизбывное впечатление. Сейчас, когда двух Валентинов – Распутина и Курбатова – уже нет с нами, размышления об их присутствии в творческой и общественной жизни России приводят к определенным драматическим итогам целой четверти века с 1988 по 2013 год. Время, на которое лично для меня и моей семьи выпали не колебания молодости – они были далеко позади, не выбор пути профессионального, не поиск комфорта домашнего. При полном раздрае в стране, надо было не растерять те убеждения, которые к сорока годам и далее вели нас по пути России и духа.
С творчеством Валентина Распутина я впервые столкнулась в годы работы в Военно-медицинском журнале после того, как вполне осознанно, уступая проблеме со здоровьем, покинула стены МВТУ им. Н. Баумана и решила поступать в Литературный институт. Редакция ВМЖ располагалась в одном из зданий на Красной площади. Тогда в небольшой, хорошей библиотеке тыловых управлений Министерства обороны я постоянно знакомилась с обширной периодикой, с книгами из серии Библиотека поэта. Именно в этой библиотеке в летних номерах 1970 года (№ 7 и 8) журнала «Наш современник» я увидела и прочитала повесть неизвестного мне тогда писателя Валентина Распутина «Последний срок». Не скажу, что это было простое чтение, но главным было открытие той части России – географической и социальной, до которой я тогда еще не добралась через русское классическое искусство. А оно было на первом месте в нашей семье.
Мой прадед по материнской линии протоиерей Иоанн Стась был переведен из Ставрополя на служение и преподавание в Тифлис еще в XIX веке, поэтому его внуки и мы – правнуки – родились в Грузии. Мое обращение к русским истокам нашей семьи совершалось через классическую литературу, через живопись русских реалистов и через ежегодное летнее пребывание в селе Белый Ключ (по-грузински Тетри-Цкаро), где мы обычно жили в доме у моей крестной Приходько Натальи Леонтьевны.
Но прерву отступление и вернусь к прозе Валентина Распутина. Дальнейшее знакомство с ней, гораздо более углубленное, продолжилось в студенческие годы на литинститутских семинарах по текущей литературе. Такие занятия сопровождали студентов первых четырех курсов. На семинарах постоянно обсуждались новые произведения: подборки стихов в толстых журналах, рассказы, повести и даже романы, опубликованные нередко в двух-трех номерах самых разных журналов (как например, роман Г. Панджикидзе «Камень чистой воды», журнал «Дружба народов», 1973 год.). Гораздо реже пьесы. Институтская библиотека тогда имела возможность подписки на периодику не только для абонемента и читального зала в главном библиотечном хранилище, но и по одному экземпляру для читального зала в общежитии. Публикация повести «Живи и помни» в №№ 10 – 11 1974 года все того же «Нашего современника», минуя семинарские занятия, вызвала разговоры в коридорах института.
В дальнейшем, будучи аспиранткой, а затем и преподавателем Литинститута, невозможно было остаться в стороне от движения современной литературы. Не слишком частые, но всегда весомые публикации Валентина Распутина, конечно, читались со вниманием. Очень хотелось погрузиться в язык и стиль его прозы и публицистики, но по моей узкой специализации приходилось много времени уделять проблемам драматургии и театра. Зато было отрадно узнать, что стилистикой прозы Распутина занялся один из выпускников Лита – Эдуард Поляков, который под руководством профессора А.И.Горшкова написал диссертацию на тему «Субъективация авторского повествования в прозе Валентина Распутина». Поляков был одним из тех студентов, с которым мы дружески общались в годы его учебы, в том числе в период подготовки диплома, куда, по моему совету, выпускник включил, кроме рассказов, и пьесу. Став с годами постоянным автором журнала «Русская речь», я занялась прозой Евгения Носова, которую очень любила, Георгия Семенова, поэзией Николая Тряпкина, не оставляя своих интересов в области русской драматургии, в частности Михаила Булгакова, Виктора Розова, Александра Вампилова.
В начале 2000-х годов в Литинституте стали говорить о возможной работе Распутина на Высших литературных курсах, переговоры с ним, впрочем, безрезультатные, вел ректор Сергей Николаевич Есин. Моё мимолетное, фактическое знакомство с Валентином Григорьевичем произошло на первом театральном форуме «Золотой Витязь» (2003 г.) в театре на Таганке перед показом спектакля Иркутского ТЮЗа «Прощание с Матерой». Привезти в Москву этот спектакль рекомендовала театровед Елена Стрельцова, моя однокурсница и ближайшая подруга. Перед началом спектакля она познакомила меня с писателем, и нам с Валентином Григорьевичем довелось обменяться мнением о положении в театре вообще. Тогда театральная ситуация становилась для меня все тревожней – Распутин был настроен еще более пессимистично. На этом первом театральном форуме «Золотого Витязя» я выступала на теоретическом заседании, где поделилась своими тревогами.
Фамилия Валентина Яковлевича Курбатова, статьи и в том числе предисловия к книгам Виктора Астафьева запомнились мне с конца 70-х годов. Сообщения о Пушкинских театральных фестивалях в г. Пушкинские горы, в Михайловском, где присутствие Курбатова было практически постоянным, тем более привлекали моё внимание. В 90-ые и 2000-ые годы книги Курбатова выпускал иркутский издатель Геннадий Сапронов, среди которых исключительное место занимает альбом-биография «Портрет на фоне времени» замечательного художника-графика Юрия Селивёрстова. Все, кто встречал двухтомник Селивёрстова «Из русской думы», не могли не запомнить его. К началу двухтысячных годов я уже прицельно ловила работы Курбатова о творчестве Вал. Распутина, Евг. Носова, Виктора Астафьева. Наша семейная поездка в Михайловское принесла в домашнюю библиотеку и другие произведения Курбатова: «Хранители памяти» о Семене Степановиче Гейченко – «домовом» музея-заповедника Михайловское, о Савве Ямщикове, о реставраторе Юрии Спегальском. Эти биографические очерки вошли в сборник «Мастера» (Роман-газета для юношества №1, 1990). В последние десятилетия я прицельно искала книги Курбатова в книжной лавке при Литинституте. Зачитывалась его «Нечаянным портретом. Время в зеркале одного дневника» (Иркутск, издатель Сапронов, 2009). А в сборнике его статей «Пушкин на каждый день» (Псков, 2014) медленно продвигалась от страницы к странице по статьям конца 20-го века: об Олеге Чухонцеве, о прозе Юрия Куранова, о поэзии Вячеслава Шапошникова. Читая эти статьи, слышу голос Курбатова, ставший знакомым благодаря документальным фильмам и редким передачам по каналу «Культура». Я радовалась, что Валентин Яковлевич был членом жюри премии «Ясная Поляна».
В те прошедшие годы переписка двух Валентинов, их писательские труды виделись мне натянутой через всю Россию – от Пскова до Иркутска – струной, издававшей чистый звук, отзывавшийся в сердцах, настроенных на это звучание. И теперь он продолжает звучать во мне, когда я открываю книгу «Каждый день сначала. Валентин Распутин и Валентин Курбатов: диалог длиною в сорок лет» Послесловие Д. Шеварова. (М., Красный пароход, 2021).
В те прошедшие годы переписка двух Валентинов, их писательские труды виделись мне натянутой через всю Россию – от Пскова до Иркутска – струной, издававшей чистый звук, отзывавшийся в сердцах, настроенных на это звучание.
Осенью 2013 года выпускник Литературного института Федор Черепанов – поэт, публицист и в те годы главный редактор альманаха «Братина» – сообщил мне, что в Фотоцентре на Гоголевском бульваре проходит выставка фотографий Ивана Ивановича Жука. Я была знакома с работами Ивана Ивановича как сценариста и драматурга. И ещё я знала, что он в составе небольшой артели просфорников выпекает просфоры для служб Патриарха и других церковных иерархов. Федор показал мне несколько его фотоснимков, один из которых я поместила в четвертом томе «Воспоминаний о Литературном институте». (Над этим четырьмя томами мне как редактору-составителю довелось поработать с декабря 2007 года по 2012 год.)
Выставка должна была дать более полное представление об этом разностороннем человеке. В один из дней выставки после занятий в Литинституте я быстро собралась и выскочила на Тверской бульвар через Богословский переулок, обогнув церковь Иоанна Богослова, Театр им. Пушкина и села на троллейбус № 15. Пятнашка довезла меня до остановки Сивцев Вражек, а фотоцентр встретил на другой стороне бульвара. Небольшая выставка, но каждый фотопортрет задерживал возле себя, не отпускал.
В те годы вплотную к станции метро «Кропоткинская» со стороны бульвара слева и справа еще примыкали постперестроечные лавки, магазинчики, киоски. Наскоро сооруженные, они уже выглядели поприглядистей, чем это было в 90-е годы, но всё это по-прежнему виделось временным, наносным: австрийская пекарня, американский хот-дог, цветочный магазин с голландскими поставками.
Дома, как я помнила, оставалось мало хлеба, и, увидев небольшую пекарню с «перекусочной» стойкой внутри вдоль витрины, завернула туда. Чтобы не оставить голодным супруга, купила объемный и неправдоподобно легкий белый хлеб, а себе – не выдержала – небольшую булочку с кофе. Картонный стаканчик стоял передо мною на стойке, я неторопливо жевала булочку, мыслями обращаясь к только что увиденному на выставке.
Напротив меня, подсвеченная изнутри, в ряду других стояла лавка с какой-то приглаженно-прилизанной американщиной. Приближался час пик, но было еще светло, и народ только начинал подтягиваться к метро.
Неожиданно среди людей мой взгляд зацепил две знакомые фигуры: высокий худощавый, глубокие морщины на лице, выразительный поворот головы к собеседнику и мужчина пониже с некоторой кругловатостью не в фигуре даже, а в седой прическе. В руках у обоих ладные кожаные портфели, несколько старомодные и основательные, и это тоже выделяло их из толпы. Собеседники – а было сразу видно, что это собеседники, – шли медленно. Занятые неспешной беседой, они никого вокруг не отмечали своим вниманием, никто не замечал их, никто не останавливался, не оглядывался на них. Я заметалась возле стойки перед огромным стеклом: мимо пошлой лавки с сэндвичами или хот-догами шли Распутин и Курбатов. Они раздумчиво покачивали своими портфелями и о чем-то говорили. Контраст между ними и фоном был разительный. Впервые и пока единожды я пожалела, что на мой скромный кнопочный мобильник невозможно было сделать два-три поспешных снимка. Секунды проходили, и я уже видела только спины двух Валентинов. Беспомощно оглянулась – никто не разделил моего волнения.
Я заметалась возле стойки перед огромным стеклом: мимо пошлой лавки с сэндвичами или хот-догами шли Распутин и Курбатов.
Добираться домой удобней было на метро с двойной пересадкой: Охотный ряд (вернули название в 1990-м году) – Театральная и Новокузнецкая – Третьяковская, а потом до Новогиреева и оттуда на маршрутке почти до самого дома. Но нырять под землю не хотелось, вспомнилось, что наш сын в детстве и отрочестве любил ездить только наземным транспортом. Я побрела к храму Христа Спасителя (почему-то казалось, что Распутин с Курбатовым должны были зайти туда), села возле храма на Волхонке на троллейбус № 2, который довез меня до остановки Охотный ряд. В голове крутились мысли о том, что сделай я такой снимок, кое-кто мог бы и не поверить, посчитав его за монтаж. Потом обнаружила, что забыла в троллейбусе полиэтиленовый мешок с хлебом. Дай Бог, этот хлебушек кому-то пригодился, а нам с мужем пришлось удовольствоваться нарезным батоном из магазина возле дома.
Весь немалый путь домой я не могла избавиться от слов, которые пришли в голову почти сразу – Русь уходящая. Выставка Ивана Жука сопрягалась с впечатлением реальной жизни, которое привело за собой Коринское название. Кто и зачем поставил меня перед этой уличной картинкой? Вспомнилось Пушкинское: «случай – орудие Провидения». Несколько мгновений, озаривших меня, заставляли и до сих пор заставляют вглядеться и вдуматься в творчество и деяния этих сильных личностей. И они, эти мгновения, меня укрепляют.
