СЕРГЕЙ СКУРАТОВСКИЙ: СТУЧАТСЯ ВРЕМЕНА

Предсказание

Ты слышишь, друг? Стучатся времена
В трухлявые ворота у границы.
Юродивый выходит из окна
Хрущевки на окраине столицы.
Его последний шаг обводят мелом,
И странный следователь, в белом,
Помоет руки розовой водой.
Запишет имена. Под ветром трепеща,
Кровавый расползается подбой
Его плаща.
Я слышу, как волнуется народ,
Спешит бабища с парой пустых ведер
На плац Семеновский, где вольнодумец Федор
Уже готов взойти на эшафот.
Петровский ботик пляшет на волне,
А новый Блок хрипит свои «Двенадцать»,
С усмешкой поворачивая мне
Свой череп. Остается клацать
От страха челюстью. O tempora, o mores –
Латынью не поможешь кораблю,
Что тонет.
Но, сквозь туман и морось
Виднеется наивное «люблю»,
Записанное на асфальте… вновь, и вновь.
И, почесав расквашенную бровь,
Колдырь, задрав кадык, увидит в небе синем,
Что ангелом расстрелянным любовь
Взлетает над Россией.

***
Гора молчалива и велика.
Некто опять приходит к ее подножью;
Маленький мальчик рассматривает облака,
Обиженно, жалобно. Со странной внутренней дрожью
Переводит взгляд вниз, на испачканную ладонь.
Делает вывод: раньше не было этих линий.
Шорох камней по склону: «Отче, избави, не тронь!»
С земли небесная твердь кажется слишком синей.
«Я вчера лишь упал, коленка сильно кровит.
Пап, я присыпал пылью, так будет легче?»
Вдалеке пошел дождь. «Смочи, от пыли горит.»
Сзади, по камешкам, девочка: «Пойдешь купаться под вечер?
Я игру придумала нам. Она называется «прятки».
Это не страшно, весело. Давай, догоняй, Адам!»
Адам изгибается, чтобы достать колючку из пятки.
Дети заходят в еще не названный Иордан.

Про дурака
А стол один, и прадеду и внуку.
Грядущее свершается сейчас.
И, если я приподнимаю руку,
Все пять лучей останутся у вас.
А. Тарковский

Я, подобно Арсению, в небо протягивал руки,
А космос меня встречал созвездием Кулака.
Мне Саша шептал: «Шуты умирают от скуки»,
Как же убить, отравить, зарезать в себе дурака?

Кажется, поумнел, прожил лет эдак двести,
А закроешь глаза — все та же вольфрамовая спираль.
Чайник на грязной плите свистит… И на этом месте
Я просыпаюсь. Пытаюсь схватить Грааль.
На опохмел не хватает ни крови, ни плоти, ни света.
Молитвы смешаны с матом. Слов шелуха, чешуя.
Зачем я, скажи, зачем, зачем я пишу об этом?
Остынут слова, растворятся. Останемся, Ты да я.

Сон
Закрой все двери в квартире,
Пусть сон твой будет глубок.
В переплете старой псалтири
Заснул твой маленький бог.
И снова тебе будет сниться
Детство травное — вдалеке.
День прожит — мертвой синицей
Зажат он в твоем кулаке.
Здесь где-то шевелится завтра,
Тенью ползет по стене,
Может быть, мудрый автор
Сказку придумает мне?

Кошки царапают небо,
С железных тянутся крыш.
Звезды мерцают нервно
И падают в желтый камыш,
Где старая глупая рыба
Глотает их через боль.
А эти звезды могли бы
Светить нам с тобой.

Те, что остались, звезды
Гаснут. Разинув рот,
Смотришь наверх и видишь гвозди,
Забитые в небосвод.
И сквозь тебя течет сказка,
Деревья хмурятся вслед,
С травы облезает краска,
И, кажется, воздуха нет.
Рассветом ранено утро,
Сквозь слезы поют петухи.
И ты шагаешь навстречу кому-то,
Дымят под ребром стихи.

Вот оно, твое завтра,
День светел, правдив и глубок.
Зачеркивает автор
Сказку наискосок.
Рассветом — наискосок.

Кронос
«…На расстоянии пяти дней от Британии, если ты поплывешь на запад, и три других острова, удаленных на равное расстояние от нее и друг от друга, лежат по направлению точки летнего захода солнца. На одном из них, согласно рассказу, поведанному ее обитателями, Зевс держит в заключении Кроноса, и древний Бриарей несет стражу и охраняет эти острова…»

Плутарх, «Лики Луны»
Есть часы, страшные, как печать.
Ее не сломать, не соскрести сургуч.
Смотри на часы, ты должен смотреть и молчать,
И, вот, секундная стрелка превращается в луч
Медного солнца, забытого в грязном окне,
Все будет вовремя, и не важно, когда
Сварятся макароны на небольшом огне…
Сухой можжевеловой веткой к тебе потянулись года.
А дальше, под метроном, тебе споет твоя кровь
Странную древнюю песню гиперборейских теней,
И сказано в ней, что время – это всего лишь бог,
Заточенный между пяти часовых камней.

***
Осень тянется — страшно и нежно —
Мокрыми листьями — по щеке.
Время длится — плавно, бережно,
Так засыпает рыба в реке,
Так застывают соки в деревьях,
Трамваи пустеют, мерзнут — и в парк,
Так в истории тонут поверья,
Сама история пишется так.
Так, на плечах, кто-то вечность носит,
Да мне эта ноша — не по горбу,
Рот деревянный никак не спросит:
«Господи, милый, как там — в гробу?»

Голову — вверх, а в дубах — черные птицы,
И белым пером Бог на плечо садится.