ПЕТР КУГАЙ. СЕМЬ ОБРАЗОВ ДИСМАСА

Рассказ из книги Петра Кугая О чудном и чудном

– Ваш билет, пожалуйста. По прибытии можете забрать, если нужно. Чай, кофе, минеральная вода, лимонад, дорожный пищевой набор… Обращайтесь! Барнаул, не ближний свет, вагон-ресторан к вашим услугам: завтрак, обед, ужин. Там, кстати, и попутчик ваш, уже поторопился, – проинформировала меня проводница, самой своей комплекцией свидетельствующая, что хлеб насущный пока подается нам в избытке.
Однако в те предрождественские дни хотелось, воспользовавшись ничегонеделательным, ввиду долгой дороги, времяпрепровождением попоститься – для здоровья души и для здоровья тела – поголодать.
Я лег с книжкой, но никак не мог сосредоточиться на чтении, отвлекали мысли о благополучно складывающихся обстоятельствах, наконец-то, после нескольких лет ожидания, сдвинувшегося с мертвой точки дела. Уже довольно в поздний час мои благостные раздумья были прерваны вернувшимся из вагона-ресторана соседом по купе. Он был в весьма веселом состоянии, хотя и не казался сильно пьяным.
– Вечер добрый! Я Вася… А вы… Из церкви, как я понимаю?
– Имею отношение.
Василий – на вид лет двадцати пяти-семи, среднего роста и обычной комплекции, хотя и был в состоянии, чреватом нештатными ситуациями, производил приятное впечатление, прежде всего своим открытым улыбающимся и каким-то застенчивым взглядом.
Он тут же проявил сильную заинтересованность в самом откровенном общении на совершенно неожиданную тему.
– Вы знаете, – начал он с ходу, – у меня большой грех на душе, мне нужно рассказать… Я должен что-то делать… Я решил оставить это…
И вдруг рубанул на мой вопросительный взгляд:
– Я киллер.
– Кто?!
– Застрелил тридцать человек и решил остановиться… Они заслужили – криминальные коммерсанты… Но когда они умоляют, просят пощады у тебя в ногах… Не по себе… И вместе с этим испытываешь какое-то удовлетворение, чувствуешь себя другим человеком, не как все – повелителем жизни и смерти, как Бог… Мне дают наводку, ствол, думаю, это менты… Кажется, я у них уже на очереди… Вообще-то я решил скрыться, сбежать от них… Я один, у меня никого нет – сирота… Но денег хватит, накопил. Не трачу лишнего… И работать умею: у меня специальность строительная… Скажите, что мне делать?.. Я слышал, Бог может все простить…
– Оставить это и каяться в страшных грехах. Бог прощает кающихся…
– А я могу быть прощен?
– Если будете настойчивы в покаянии.
– Я решил все изменить, стать другим! Спасибо вам! Однако извините, вы уже легли, а я не даю спать.
Он быстро улегся, выразив намерение продолжить наш разговор на следующий день, благо дорога впереди длинная, и пожелав спокойной ночи.
И мне почему-то действительно было спокойно. Как ни странно, этот жуткий рассказ от первого лица не произвел на меня ужасающего впечатления. Если все это не было бредом в пьяном угаре, то человек этот, казалось, уже стал другим…
На следующий день, пока я бодрствовал, он не вставал. После полудня я прилег и уснул, когда уже ближе к вечеру проснулся, увидел на сидении напротив незнакомого человека. Это был не тот Вася, который разговаривал со мной вчера, точнее, это был он, но совершенно другой… Я невольно вглядывался: та же комплекция, одежда, те же волосы… Но он ли это в самом деле? Передо мной сидел какой-то внутренне очень напряженный человек – комок нервов. Ощутив мое внимание, он повернулся в мою сторону.
– Я выпил вчера, если чем потревожил, не берите в голову, – сказал он, испытующе глядя на меня. Что творилось в этом взгляде, он будто пронзал, разъедал изнутри. Он не был угрожающим, вызывающим или дерзким. Но в нем отражалась какая-то цепкая хватка доминирующего человека, способного взять верх над любой ситуацией. И еще в нем были какая-то сухость и отчужденность. Да, именно отчужденность (не нужно путать с отрешенностью), будто все, что вне его, было ему бесконечно чужим.
Вдруг в моем сознании начал обретать ощутимые черты вчерашний рассказ: воспринимавшийся сначала как абстракция и отдаленная теория, теперь он материализовывался в неотвратимую реальность. «Помнит ли он свои хмельные откровения или забыл по пьяному делу?» – подумал я и поторопился ответить вслух,

что, мол, ничего, все нормально. Захотелось поскорее убраться из купе. Пришлось-таки тащиться в тот самый вагон-ресторан, в который меня отправляла проводница. Возвращаться было как-то не по себе. Я просидел там до самого закрытия под глубоким впечатлением от всего произошедшего, от этих столь выразительных глаз и их магической перемены. Почему-то вспоминалась гоголевская «Страшная месть», точнее эпизод, в котором ее персонаж – злодей, убийца, чародей – в изнеможении от тяжкого греховного груза пришел к святому старцу с последней надеждой на покаяние, но не выдержал его любви, признав ее за насмешку и издевательство…
Все же пришлось возвращаться… Сосед спал. Я лег. Мысли, перебивая друг друга, роились в голове, вспоминались разные истории о злодеях и покаянии. Наконец, под утро уснул.
Когда проснулся, попутчик мой уже сидел на своем месте. Вставая, я украдкой успел взглянуть на него пару раз, и, как мне показалось, выражение его лица вновь претерпело преобразование. Я не мог уловить, что именно изменилось, но оно почему-то не вызывало уже столь гнетущего впечатления, чувствовал я себя намного спокойнее и не стал никуда уходить, сел читать книжку. Прошло довольно много времени, когда мой сосед, воспользовавшись тем, что я, отвлекшись от книги, стал смотреть в окно, вдруг нарушил молчание:
– Я тут читал вашу книгу и заметки на полях тоже посмотрел, извините, не стоило, не спросясь, это же личное…
– А, ничего, ничего, пожалуйста.
– Я думаю, мне вас Бог послал… Я уверен…
Я внимательно на него посмотрел. Мне показалось, что лицо его приобрело какой-то глубоко сосредоточенный вид, и против вчерашней чужеродности оно как будто выражало стремление проникнуть в нечто, вобрать какой-то искомый смысл…
– Я сразу решил, что доверюсь вам… Помогите мне… Если без лишних подробностей… Мне нужно покаяться. На мне кровь многих людей…
У меня уже не было вчерашней тревоги, но и позавчерашней снобистской уверенности тоже, было только недоумение: как на все это реагировать? Видимо, он уловил мою растерянность. Его глаза увлажнились, в них вдруг появилась какая-то неизбывная печаль.
– Брат, я гибну, что мне делать?
– Ну, нужно покаяться… Таинство исповеди должен совершить священник, а потом всю жизнь приносить плоды покаяния и не отчаиваться, потому что Господь искупил все наши грехи, – ответил я как-то слишком по-книжному.
– Нет уверенности, что у меня будет возможность исповеди священнику: я видел на станции, как в поезд подсели ребята, – боюсь, они по мою душу…
– И в тюрьме можно покаяться, туда приходят священники, даже бывают тюремные храмы…
– Если до меня доберутся, в живых не оставят…
Меня вдруг осенило: я же видел, как в Москве в соседний вагон садился священник. Я предложил разыскать его и попросить принять исповедь.
Когда я вернулся от батюшки, попутчик мой уже был собран. Договорились, что я провожу его, пойду впереди и предупрежу в случае появления кого-то похожего на тех подсевших в поезд парней…
Перед выходом он сказал, что надеется сбежать, тепло поблагодарил меня, обнял, попросил молиться о Василии. Я обратил внимание, что лицо его вновь преобразилось, на этот раз выражением вдохновленного ожидания и надежды. И, надо сказать, я поймал себя на мысли, что испытываю колоссальную силу его влияния и в эту минуту готов сделать для него что угодно.
Добравшись до нужного купе, он торопливо нырнул внутрь. Я остался снаружи и вдруг растерялся, ведь мы не договорились, ждать мне его или нет. Из-за двери послышалось мерное чтение последования исповеди, а потом сдавленное мужское рыдание… Мне стало как-то неловко, будто я вторгаюсь во что-то сокровенное, заглядываю туда, куда не должен обращать свой посторонний взор, а еще подумалось, что лучше не привлекать лишнего внимания. Я ушел (потом переживал и сомневаюсь до сих пор, не было ли это моей роковой ошибкой).
Вернувшись в купе, я почувствовал себя совершенно разбитым. Не раздеваясь, прилег и вопреки намерениям тут же отключился.
«Помяни мя, Господи, егда приидеши во Царствии Твоем» (Лк. 23: 42) – звучало в моей голове, можно сказать, кричало, прямо-таки долбило… Я

проснулся, сильно стучали в дверь, требовали открыть. Разве я ее запирал?
– Майор Иудкин, – представился, показывая удостоверение, вошедший человек в кожанке, – пройдемте, будете свидетелем и понятым.
Через открытую дверь ватерклозета, к которому меня подвели, я увидел тело, полузасыпанное снегом (как я потом понял, наметенным через разбитое окно). Оно распласталось в неестественной позе среди кровавых пятен: одна нога поджата, другая уперлась в угол, туловище выгнулось дугой, голова запрокинута, открытые глаза смотрят вверх, на лице застыло выражение недоумения. Это лицо я не сразу узнал, оно казалось каким-то подростково-детским…
– Вот. Ваш сосед. Застрелился.
– Что?
– По предварительному осмотру – два ранения: в живот и в область сердца.
– А как же контрольный в голову?! – неожиданно для самого себя воскликнул я под впечатлением накатившей горечи и обиды.
– Да вы не волнуйтесь так, до прибытия управимся…
Я дал свидетельские показания, односложно ответив на какие-то вопросы, подписал список предметов, обнаруженных при жертве, среди которых, как помню, и удостоверение личности на имя Василия Николаевича Дисмаса.
На станции я забрел в привокзальную часовню, входя услышал: «Помяни Господи новопреставленного…» – батюшка из поезда – отец Силуан – служил литию. Помню, я вдруг почувствовал какое-то отрешенное спокойствие, исчезли все эти мучительные раздумья о смыслах и значениях, я смирился: «Да будет воля Твоя».

Потом в своей книжке я нашел вложенную салфетку с адресованной мне Василием запиской:
«Промысел, избавляющий от безумия, спасающий от зла. Теперь я верю в него. Мы встретились неслучайно. Спасибо за все!»

Зло, страшное зло поистине безумно в своей бессмысленной жестокости, не поддается пониманию, его нечем оправдать, но вдруг у злодея, с которым столкнулся лицом к лицу, оказывается живой человеческий дух, теплящийся где-то в недрах мрачной бездны, скрытая под спудом тьмы, страдающая душа, и ты понимаешь – даже при всей очевидности его злодеяний, о нем не так-то просто вынести хотя бы суждение, не то что суд…

Думаю, Василий прав: наша встреча не случайна, она произвела на меня неизгладимое впечатление, и не только своей трагичностью и силой испытанных переживаний; в Барнаул приехал уже не совсем тот человек, что выехал из Москвы – вместе с Василием изменился и я. Как? Сложно определить. Очевидно одно: мы прошли очень значительный для нас обоих, установивший меж нами какую-то глубинную связь путь, одного приведший к новому жизненному витку, другого – к эпилогу.
Василий занял в моей душе прочное место. Но при этом, всякий раз вспоминая его, я ловлю себя на мысли, что никак не могу ухватить его суть, понять: а какой же он был на самом деле?

Читайте также: