СВЯТЫЕ БЕЗ ПРОТОКОЛА

Лидия Головкова: «Просто так эта боль не проходит»

Восемьдесят лет назад начался Большой террор – период массовых репрессий, принесших нашему народу неисчислимые страдания. Тогда, 30 июля 1937 года, был принят страшный документ, запустивший кровавый маховик, – секретный приказ НКВД № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». В интервью «ПМ» старший научный сотрудник Отдела новейшей истории Русской Православной Церкви Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета рассуждает, чему в следственных делах того времени можно верить, а чему – нет.

– Лидия Алексеевна, как вышло, что вы, профессиональный художник, обратились к теме новомучеников?
– Еще в конце 80-х годов я ездила по России, посещая разрушенные храмы и монастыри, заброшенные имения. И вот как-то раз я оказалась в Екатерининском монастыре под Москвой. Меня это место настолько поразило, что в течение полугода я пыталась узнать подробнее его историю. Ничего не получалось. А потом один человек, который родился в лагере и там же провел свою юность – рассказал, что когда-то здесь размещалась политическая тюрьма, называемая Сухановская. Очень жестокая, пыточная. Так я стала заниматься этой темой. Работала в архивах ФСБ, УФСБ по Москве и Московской области, ГА РФе, пользовалась архивами Международного НИЦ «Мемориал», библиотекой Сахаровского центра, встречалась с последним узником Сухановской тюрьмы, председателем общества «Возвращение» С.С. Виленским и другими сведующими людьми.

– С какими трудностями вы столкнулись, работая со следственными делами?
– Когда архивы только открылись в 90-х годах, мы очень многое могли посмотреть. Даже такие документы, о которых сейчас и мечтать нельзя, чтобы их дали. Однако круг возможностей работы с делами постепенно сужался, и, наконец, сузился до того, что теперь мы можем смотреть только дела Москвы и Московской области.

— А если дело находится, предположим, в Челябинске?
– Тогда нужно ехать туда. Однако неизвестно, дадут вам это дело там или нет. Госхранение, например, не подчиняется ФСБ. Где-то с радостью показывают всё, разрешают переснимать, а в других городах вообще не подпускают к архивам. У всех свои правила. А это значит, что правил нет вообще.

– Насколько можно доверить следственным делам? Ведь, получается, их составляли люди, враждебно настроенные как к Церкви, так и к арестованному. Какие-то факты они могли просто исказить…
– Полностью отделить вранье от правды невозможно. Поэтому мы совершенно не согласны с тем, чтобы следственное дело было критерием святости или несвятости человека. Нередко дела писались не просто следователями, а людьми, не знакомыми с Уголовным кодексом. Было такое огромное количество дел, что к работе привлекали пожарников, работников загса… Они допрашивали по списку вопросов.

– В чем же тогда ценность этих документов?
– Как правило, в них представлена биография священнослужителей. Не имея следственного дела, мы могли бы вообще ничего не узнать о человеке, даже имени. Но с делом нужно обращаться очень осторожно и с рассуждением. Например, мы никогда не пишем, что такой-то батюшка что-то сказал. Мы указываем, что «в следственном деле написано так-то». Сами чекисты говорили: «Мы не позволим сделать из вас святых, обольем такой грязью, что вовек не отмоетесь…»

Обретут ли наши современники способность сопереживания, стремление дойти во всем до самой сути, разобраться в том, что с нами случилось в совсем недавнее время? Не от этого зависит сама возможность существования русского цивилизации?

– По какому же критерию можно тогда распознать святость, на ваш взгляд?
– Во-первых, сама кончина за Церковь и за Христа. В делах никогда не встречается, что человек отрёкся от Бога или хулил Церковь. Сегодня учитывается и предыдущая жизнь человека, что, на наш взгляд, несправедливо. Мы знаем прекрасно о святых, у которых сначала была совершенно неправедная жизнь, а впоследствии они пришли к вере. Вспомним хотя бы разбойника на кресте, который в последние минуты обрел святость. Все эти моменты очень и очень тонкие, и, в целом, до сих пор не решены.

– В одном интервью вы заметили, что со следственными церковными делами вам были легко и радостно работать. А почему? Казалось бы, наоборот…
– Видишь стояние человека за веру. Вы знаете, это была единственная категория людей, которые понимали, за что их осуждают. Все остальные дела – это просто сплошная чушь и абсурд. Очень распространённым поводом для обвинения было «решение убить члена Правительства». Судили даже за «изучение льдов Северного Ледовитого океана со шпионскими целями». И люди, как правило, подписывали протоколы и соглашались с этим.

– Соглашались и подписывали заведомо абсурдные показания?
– Для того, чтобы заполучить подпись, практиковались избиения, терзания… Можно даже не бить человека, а просто поставить «на стойку» на несколько суток, чтобы он простоял без сна, не садясь. Меняется охрана, а ему нельзя даже задремать. И вот человек – это уже не человек. Он теряет всякое представление о том, что вокруг него происходит. Те люди, которые выжили, говорили: «Не помню, подписывал я что-то или нет… я вообще ничего не помню. Ничего, кроме этого ужаса».

– Получается, если человек не оклеветал сам себя – это уже и есть героический поступок?
– Не обязательно. Многое зависит от того, как человек физически устроен, сколько у него терпения. Конечно, были люди, которые не подписывали, но мы никогда не узнаем правды. Никогда. Поэтому лучше думать хорошо, чем плохо о человеке, которого мучают.

– Вы работаете с делами с 1992-го года. Какие тенденции в изучении темы наблюдаются сегодня? Появляется ли что-то новое?
– Общий фон постоянно обогащается в том смысле, что узнаёшь что-то новое.

– То есть открываются новые детали?
– Даже не детали, а серьёзные вещи. Мы как-то привыкли, что расстрелянные люди – самые большие мученики. А сколько еще умирало детей и стариков во время вынужденного переселения? Не мгновенно, от пули, но еще долго мучаясь от холода и голода? В необитаемое, неприспособленное для жизни место привозились и выбрасывались целые народы. Информации об этих событиях становится все больше. И по мере ее изучения вырисовывается все более и более трагическая картина происходящего.

– Отражаются ли сюжеты, связанные с подвигом новомучеников в современном искусстве?
– Скажем так, народ не хочет этого знать.

– Чем можно объяснить такое равнодушие?
– Тема очень тяжелая, а человек хочет, чтобы ему было весело и хорошо. Соприкасаясь с житием новомучеников, приходится сострадать, просто так эта боль не проходит.

Анастасия ЧЕРНОВА

Опубликовано: газета «Православная Москва» №16 (629) август, 2017 г.

Биографическая справка: Лидия Алексеевна Головкова окончила графический факультет Московского Художественного института им. В.И. Сурикова. С 1966-го до начала 1990-х гг. работала как художник. С 1994 г. – сотрудник, с 2000 г. – старший научный сотрудник Отдела новейшей истории Русской Православной Церкви Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Работает со следственными делами. Принимала участие в подготовке изданий, посвященных новомученикам и исповедникам Российским, в том числе, в качестве профессионального художника. Награждена орденом св.равноапостольной княгини Ольги III степени и медалью св. благоверного князя Даниила Московского.