


АРЕНТ
IGNI
И за такими не бросаются в огонь,
когда трава в степи покрыта пеплом,
и кажется пространственность нелепой,
когда терзает мозг пытливая гармонь,
и за такими не бросаются в огонь.
Таких не вспоминают пеленой,
внезапно будоражащей сознание,
когда становится надёжною стеной
тобою вымученное страдание,
таких не вспоминают пеленой.
И для таких никто не будет близок,
в конце их обособленных путей,
где нету кровли, гроба, дна и низа.
Там, на излуках высыхающих морей,
и для таких никто не будет близок.
Таким не верят, и в таких не верят,
таких терзает галактической тоской
глубокий мир внутри, глубокий трепет.
Где запредельное становится росой,
таким не верят, и в таких не верят.
Но даже для таких отыщется приют,
Обрубок хлеба чёрствого, пивная кружка.
Неправильно сказать – они найдут уют,
а правильно сказать – найдут ловушку.
В которой
даже для таких
отыщется приют.
и дом отыщется.
и где-то на окраине –
церквушка.
*igni – лат., «пожар»; «огонь».
ДЕЛАЙ, ЧТО БУДЕТ, И БУДЕТ ДОЛЖНО
Как пережить расстояние
и сократить его временем?
делай, как было велено,
и сохраняй обладание.
будь, как быть не могло:
ты не скули, друг, – смейся;
песня лихая, лейся,
ляг крестом на чело.
будь, как, должно быть, было:
холодно, весело, грязно:
над нами ничто не властно:
любовь всегда легкокрыла.
Как пережить расстояние,
не сократившись временем?
сделай любовь бременем,
но ничего – заранее.
***
Вот она: жизнь моя. Уместилась на детской ладони,
что сожмётся вот-вот в кулак.
Я терзал себя муками и агоний
пережил, в общем, больше ста,
но сто первый всегда контрольный.
Пискнет жалобно пистолет,
вылетая из дула холодного пуля,
после выпадет на паркет.
Поднимаю её, вставляю. Ветер рвёт меня изнутри.
Две минуты: возьми себя в руки.
Две минуты: иди и смотри.
Два мгновения осталось держаться.
Спрячу взор, но ускорю шаг.
Между солнцем и тенью метаться,
лишь бы жизнь не отдать «за так».
***
Под ржавеющем осенью солнцем
Воедино сольются прохожих следы.
Даже маленький мальчик бьётся
не за выигрыш, а на смерть…
Пожинающие плоды,
Бессердечные люди трудятся.
Как же сложен глоток воды,
Если пальцы безжалостно трусятся.
Если смерть за порогом, здесь
Не осмелишься сделать и шагу.
Если я, в этом городе весь,
Всё шагаю, как на расправу.
Наше солнце по сточным трубам,
Греет жителей–переселенцев.
Только как объяснить душегубам,
Что они воскрешают Освенцим?
***
Идущие по улицам непременно напоминают
больных, нищих, убогих и сирых.
Складывают себя в огромные чемоданы и говорят,
что бежать для них – не ново. Гадают
о том, что будет, если всё же наступит осень
на горло. Снова болят
засыпанные раны. Солью
или перекисью водорода.
Уже давно неважно.
Каждый в этом огромном чемодане, своего рода,
бумажный.
Я зарываюсь в каждый бесприютный закоулок в чулане
Скомканный и отправленый в корзину
– неудачный черновой вариант.
как и каждый в этом огромном потрёпанном чемодане
– неотвеченный адресант.
ГРОЗА НАД ПЕТЕРБУРГОМ
Я знал двух влюблённых, живших в Петрограде в дни революции и не заметивших её. Борис Пастернак.
Мы безлико шли друг другу,
Солнце горизонт пронзало,
Мы безлико шли по кругу –
Этого казалось мало.
Мы другу друга знали долго,
Но не перешли на «ты».
Солнце заливало Волгу –
Солнце развело мосты.
И закаты, и рассветы –
Всё для нас и всё про нас.
И я знаю точно, где-то
день поманит синью глаз.
И тогда над Петербургом
Громогласно, властно, сильно,
Самым тёплым летним утром,
Дождь грозит разбить витрины.
А в витринах – манекены.
Плавать не умеют. Тонут.
Даже тряпочные вены
Сшить никак себе не могут.
Но гроза над Петроградом
Громыхала, грохотала.
И раскатами, и градом
Заливалась, хохотала.
Жгучие порывы страсти
Надо ль прятать? Коль кругом,
Убегая от напасти,
Люди обретают дом.