ТРАДИЦИЯ VS СОВРЕМЕННОСТЬ

Андрей Тимофеев о дискуссии по проблеме обновления поэтических форм, состоявшейся в Шолоховском центре СПР

На стартовом, так называемом «нулевом», семинаре 19 апреля планировалось поднять вопрос взаимосвязи традиции и современности: попробовать понять, что значит для нас традиция, и как мы, опираясь на неё, можем осмыслять и познавать время, в котором живём. Однако неожиданно даже для самих организаторов в центре семинара встал более частный вопрос – об обновлении форм в поэзии. Такая идея возникла сама собой, когда оказалось, что в тот день в Шолоховский центр СПР должны прийти Сергей Арутюнов и Василий Попов.

Нашумевшая серия их статей в «Литературной России» вызывала у меня противоречивые чувства. Первая статья была типичной публикацией ЛР, в которой «героя», Василия Попова, просто старались облить грязью (очевидно, что подобными скандальными публикациями газета пытается заработать себе популярность). Однако потом дискуссия неожиданно обрела пристойный этический вид и, что важнее, перешла в конструктивную плоскость. В центре её встал вопрос, который, по моему мнению, интересно было бы обсудить.

Суть вопроса, как мне кажется, такова: есть поэт, в целом пишущий в русле русской классической традиции. Необходимо ли в современных условиях такому поэту заниматься обновлением поэтической формы? Кстати, подобный вопрос (в более широкой формулировке) ставился и на последнем Совете по поэзии СП.

Ниже я попытаюсь привести отрывки из выступлений некоторых участников дискуссии. Замечу, что это был не полноценный семинар с заданной темой и выбранными докладчиками, а лишь спонтанный разговор людей, которые по большому счёту просто пришли на презентацию книги. Однако мне видится, что отрывки эти содержат много интересных мыслей.

«В современном литературном процессе так мало конструктивных обсуждений важных вопросов, связанных с художественным творчеством. В основном критические выступления сводятся либо к «юбилейным» похвалам; либо к разбору тенденций без рассуждения о художественной ценности текста; либо к острой полемике с переходом «на личности», когда тому или иному автору присваивают какой-то ярлык, не касаясь собственно самого его творчества. И потому мне особенно хотелось, чтобы семинар критики Совета молодых литераторов был местом серьёзной конструктивной, а вместе с тем корректной по отношению друг к другу дискуссии».

Сергей Арутюнов: Давайте поговорим о традиции, коли это слово у нас сегодня настолько сакрализовано. У нас сейчас есть христианский рок и наверняка, если поискать в интернете, можно найти и православный дэф-металл и православный грайндкор и другие подобные стили. Соответственно говорить (по крайней мере, в музыке) о традиции, принявшей такую форму, можно. И потому нам приходится ставить вопрос о расширении рамок традиции. Православие это не только тёмная часовня, где скрещиваются два луча света от умело прорезанных окон, не только старая почтенная икона 16-17 века, одна на всю эту часовню; не только старый батюшка, которого мы помним из детства, а это и что-то, что привносится людьми третьего тысячелетия в нашу действительность. И если вернуться к литературе, то мне видится десяток, а то и два десятка вещей, которые должны существовать сегодня.
Я думаю, нет ни одного человека, который в здравом уме и твёрдой памяти, сказал бы: я хочу быть православным писателем и ничем больше. Это похоже на какое-то странное ограничение, такие наручники, которые добровольно на себя надеваются. Наверно, человек может по-разному относиться к православной традиции, но волей-неволей он к ней примыкает. В какие-то периоды своей жизни отталкивается от неё, в какие-то периоды, наоборот, хочет выказать приязнь к ней. Но в любом случае это очень сложные личностные процессы.
Но не будем говорить здесь об идеологии. Будем говорить о том, как должна выглядеть современная русская литература. Возможно ли сейчас обновление канонов? Я скажу так – если этого не произойдёт, то поэзия останется в рамках исключительно номинатива. Если человек будет мыслить с оглядкой на то, какой была лирика двести лет назад и ученически копировать этот канон, падать на колени, клясться в том, что он верный и никогда не предаст, то ничего хорошего не будет. И потом мы придём к тому, что у нас было в 20-ые годы ХХ века, когда люди стремительно разрывали с тем же православием, отрекались от своих родителей, усиленно писали социалистическую лирику и т.д. Я, например, с большим недоверием отношусь к тем кондовым православным поэтом, у которых что ни слово, то Господь или провидение и постоянные цитаты из святых отцов. Они рифмуют всё, что угодно. Я не могу принять такую литературу, потому что всё это, как правило, плохо сделано. Это гадость и это то самое отречение от корней: ты жил в социализме, ты конспектировал Маркса, а теперь также стучишь лбом и также дурно рифмуешь.
Если канон мертвеет, и там постоянно рифмуются «ице-ице» «аце-аце», и ты видишь, что это было в романсах, это было в русских песнях, что человек стилизуется, что он буквально ходит в косоворотке, то ты не веришь такому человеку. Настоящая православная поэзия это кровавое дело, это страшный бой человека с самим собой. Если поэт не проходит через страшные искусы, которые стоят ему конкретных искажений личной судьбы, если это даётся ему слишком легко, то это подлость, это преступление против поэзии и той же традиции.

Григорий Шувалов: Сергей Сергеевич важную проблему поднял, но он, на мой взгляд, как-то сузил рамки современной поэзии. Мы можем вспомнить, что в своё время и Рубцову, и всему тому поколению, которое мы теперь называем «тихой лирикой», говорили: вы повторяете за Есениным, вы ничего нового не создадите. Ведь тот же Рубцов – с точки зрения формы ничего нового у него нет: да, очень разнообразный ямб, очень разная мелодика, ритмика, но если мы не будем глубоко вкапываться и посмотрим на его поэзию простым читательским взглядом, то мы не увидим большой разницы по сравнению с его предшественниками – это обычные русские стихи.
И мне кажется, вопрос нужно поставить немного по-другому: возможно ли в наше время создать русские классические стихи, которые будут выглядеть так, как выглядели стихи Серебряного века, 60-ых годов? Либо мы должны дрейфовать в другую сторону. Но за последние 25 лет мы увидели, что представляет из себя эта другая сторона, когда только эта другая сторона и говорила. Там, наоборот, канонов никаких нет, стихи сами по себе и не важны, важен сам автор – то, что он напишет, то и будет литературой. Особенно если правильные люди это продвинут.
Но разобраться, кто прав, в данном случае можно только делом. Мне кажется, хорошее решение спора предложил Василий – творческая дуэль. Это будут конкретные стихи, и тогда любой сможет не рассуждать о высоких материях, а взять их, прочитать и при желании конструктивно обсудить.

Александр Орлов: У современной традиционной поэзии или русской линии, как её ещё можно назвать, есть одна большая проблема. Из-за отсутствия нормальной критики и лоббирования интересов определённых кругов потерялось само стихосложение как наука. Ведь то, что печатается во многих изданиях, это не поэзия, это не стихосложение, это фольклор. Нам говорится, что это по канонам, но это всего лишь устное народное творчество, которое переведено на бумагу и прославлено определёнными журналами. Оно не является наукой. А стихосложение это наука. Именно так она хранит свои традиции, именно так оно развивается.
У Варлама Шаламова есть такое выражение: «Опыт это стихи». Любой текст это, прежде всего, опыт. И когда ты видишь текст взрослого человека, совсем не мальчика, а в этом тексте жизненный опыт не виден совсем, там нет ни ошибок, ни взлётов, ни поражений, а есть просто наивная мелодика – это и есть фольклор, а не поэзия.

Василий Попов: Воспринимать поэзию как науку о стихосложении – на мой взгляд, крайность. И эта крайность меня очень настораживает.
Дело в том, что когда мы пытаемся для той или иной строки найти революционную рифму и целиком погружаемся в этот процесс, и не видим больше ничего другого, то эта рифма начинает нам диктовать смысл стихотворения, и уже не мы своей волей пишем стихи, а рифма за нас. И этот сугубо технический момент обесчувствывает поэзию. Приведу пример. Стихотворение Сергея Сергеевича Арутюнова «Сарай», которое он предоставил в рамках нашей поэтической дуэли. В начальной строфе этого стихотворения сарай сравнивается с осклизлой пастью бульдога не потому, что между ними и правда есть какие-то сходства, а исключительно потому, что найдена неожиданная рифма «где топко/бульдога». Именно к ней подтягивается весь последующий смысл, и автору уже не важно, соразмерен ли этот новый смысл теме, которую он заявляет, словам, которые он использует или нет. Именно поэтому образ в стихотворении получается притянутым за уши к смыслу слов этой хлёсткой рифмовки. Это и есть то, что я называю обесчувствованием поэзии.

Анастасия Чернова: На мой взгляд, мы подошли сейчас к вопросу о соотношении формы и содержания. Потому что когда стихи хорошо сделаны по форме, но без души, это крайность, но когда в них только яко бы душа, а никакой оправы – это другая крайность. Мне кажется, разговор очень важный, он может дать импульс для дальнейших размышлений. Спасибо всем выступающим, мы обозначили здесь болевые точки современной поэзии. Я, как прозаик, мысленно пыталась перевести всё сказанное на прозу. В прозе ситуация, наверно, похожая. Вот Сергей говорил о тех поэтах, которые пишут «Бог» в каждой строчке, и о том, насколько это фальшиво звучит. В прозе тоже сейчас есть целый пласт, так называемой, православной литературы, в которой герой при любых проблемах идёт в храм, ставит свечку, и всё чудесным образом разрешается. И говорят: вот православный рассказ, как хорошо, он отображает духовное возрождение нашей страны. Но на самом деле ведь можно написать рассказ, не используя высоких слов, не говоря явно ни о церкви, ни о Боге, но так, что мы почувствуем присутствие иного мира через образ.
Образ может содержать звуки, мелодию, краски. Образ показывает, что этот мир не замыкается на видимом, что в этом мире есть не только стул, стол – что есть другая реальность. И это, возможно, гораздо более убедительное свидетельство существования Бога, чем сотни слов о высоком.

Конечно, даже по приведённым отрывкам видно, что дискуссия была несколько сумбурной и что зачастую участники высказывались не по самому вопросу, а по смежным темам. Однако видно и то, что разговор был достаточно интересным и содержательным.

В завершении рискну и попытаюсь сформулировать собственный взгляд на поставленную проблему – впрочем, это будет взгляд критика, не занимающегося поэзией непосредственно, воспринимающегося себя исключительно как читателя.

Мне кажется, в поэзии, как и в прозе, всё определяет в первую очередь масштаб личности автора и глубина его внутреннего опыта; и во вторую очередь – умение замечать в мире нечто важное, представляющее как бы самую суть человеческой жизни. Вот, например, у Василия Попова есть одно стихотворение, где лирический герой сидит в тёмной комнате вместе со своей возлюбленной, а рядом горит свеча. Стихотворение это заканчивается такими строчками:

Как получилось, что двоим светила,
А тень лежала на стене одна?

Вроде бы логический ответ на заданный вопрос ясен – просто два человека сидели рядом, и потому тень от их тел получилась на стене единой. Однако в образе, который создаётся этим, как бы даже несколько наивным вопросом, заключено нечто важное – можно сказать: соединение двух людей в одно через любовь, но даже эта формулировка не исчерпает всей глубины смыслов, заложенных в этом незатейливом, казалось бы, образе.

Но просто увидеть важное – недостаточно; необходимо ещё и выразить это важное в наиболее адекватной и органичной ему форме, и потому третье, что определяет поэта, это умение облекать свой опыт в стихи, то есть то, что собственно и называется мастерством. Без этого умения поэт, каков бы ни был масштаб его личности и что бы он не умел подмечать в этом мире, останется «великим немым» и не состоится, как поэт. Но и здесь значение имеет, прежде всего, не виртуозность владения стихосложением, но умение найти словесный сосуд, органично облекающий то, что необходимо выразить. Если появляется предмет, который уже невозможно влить в форму из старого материала, то поэт ищет материал новый – так и только так происходит, на мой взгляд, обновление формы.

Конечно, время не стоит на месте: любовь, может быть, остаётся одной и той же, как тысячу лет назад, так и сегодня – но чувствуют и выражают эту любовь люди тогда и сейчас всё-таки по-разному. Поэт, если он настоящий поэт, будет чуток к современности, потому что та реальность, которую он видит вокруг себя и которую выражает, находится в конкретном историческом времени – а значит, внимательно вглядываясь в эту реальность, он естественным образом будет находить в ней нечто отличное от того, что было раньше, а значит – и выражать это новое он будет по-новому. И потому определённое обновление формы неизбежно, но необходимость этого обновления не нужно декларировать или рассудочно обосновывать – оно может лишь естественным образом следовать из внимательности к изменениям окружающей реальности.

Андрей Тимофеев