СОЛДАТ ПОБЕДЫ. УЧИТЕЛЬ. ХРИСТИАНИН. ПАМЯТИ МИХАИЛА ЛОБАНОВА

Михаил Петрович Лобанов. Вот он входит в знакомую до боли аудиторию Литературного института. Добродушно улыбаясь нам, снимает пальто. Обведя взглядом своих учеников, произносит: «Ну что, начнём?». Затем отыщет взглядом студента, работа которого сегодня будет обсуждаться, вновь улыбнется, уже персонально ему, ободряюще подмигнув обоими глазами.

…Впервые встретились мы в августе 2003 года, когда я держал вступительные экзамены в Литературный институт. Помню, как был несказанно удивлен, узнав, что мои конкурсные работы отобрал не кто-нибудь, а сам Михаил Петрович Лобанов – известный ещё с шестидесятых годов писатель, критик и публицист. 
О нем я был наслышан: в свое время, еще в шестидесятые, он в своей статье «Просвещенное мещанство» обличил кое-каких известных, «модных» в ту пору людей, исподволь исповедующих нигилизм, презрение к собственной стране и народу. Статья наделала много шума, особенно негодовал бывший главный идеолог ЦК Александр Николаевич Яковлев. Не менее смелой была и последующая статья Михаила Петровича «Освобождение», посвященная роману Михаила Алексеева «Драчуны» и опубликованная в журнале «Волга». Об этой статье было доложено аж тогдашнему главе СССР Юрию Владимировичу Андропову. Из-за той публикации состоялось даже заседание ЦК, после которого был снят главный редактор журнала Николай Палькин, а сам Лобанов подвергся жестокой «проработке» на специальном заседании Союза Писателей СССР. Впрочем, могло выйти куда хуже – за подобные статьи можно было вылететь из партии, а затем и с волчьим билетом – с работы.

Но кроме мужества Лобанова меня поразила и его прозорливость. Еще за двадцать с лишним лет до пресловутой перестройки и последовавшего за ней разрушения великой державы Михаил Петрович точно угадал всю гниль, низость и нигилизм тех, кого обличал. Подойдут к концу восьмидесятые, и эти люди вмиг отрекутся от прежних идеалов и начнут с веселой ненавистью хаять все и вся, в том числе и страну, которая дала им все мыслимые и немыслимые блага. А тот самый Окуджава будет во всеуслышание восхищаться расстрелом Дома Советов в черном октябре 1993-го…
Воочию с Михаилом Петровичем мы познакомились на экзамене по творческому мастерству. Подойдя к нему в перерыве, я поинтересовался, какого объема должен быть этюд. Михаил Петрович в ответ просто и добродушно улыбнулся, сказав: «Да не гонитесь вы за объемом! Главное – это суть». А после поинтересовался, кто из руководителей семинара предварительно отобрал меня на творческом конкурсе.
– Вы, – ответил я.
– А как ваша фамилия?
– Алексеев.
– Так это ваша повесть «Расплата»? Как же, читал! Очень необычно и реалистично написано. Вы, выходит, военный?
– В том-то и дело…
Я признался Мастеру, что вряд ли поступлю, и что, в общем-то, мне нет смысла сдавать остальные экзамены. Как-никак школу я закончил пятнадцать лет назад и маловато помню что по литературе, что по истории, а уж с сочинением точно не справлюсь – с пунктуацией у меня совсем худо. Да и когда мне учиться с моей службой?
Однако Мастер был другого мнения. Он сумел ненавязчиво переубедить меня.
– Уверен, все у вас получится. Выше голову! – улыбнулся в конце разговора и чуть заметно подмигнул обоими глазами.

Помню первый семинар в сентябре того уже далекого 2003-го. Из нас, заочников-новичков, первым обсуждали меня. Вначале старшекурсники, как водится, разнесли в пух и прах каждую фразу моего рассказа. Некоторые предлагали оставить из семи страниц от силы несколько абзацев. Под конец слово взял Михаил Петрович. Спокойно, доброжелательно он поставил на место самых ярых критиков, детально разбирая каждый кусок, проводя параллели с произведениями известных писателей. Вместе с тем Мастер четко, точечно выхватил ляпы, излишние красивости и прочий словесный мусор. А после занятия, когда мы остались вдвоем, произнес:
– А вы молодец, не раскисли, не смешались под разносами наших студентов. Кстати, уж не обижайтесь на них: кто, если не посторонний глаз, разглядит твои недочеты, верно?

Уже позже, на последующих семинарах, я не раз удивлялся способности Михаила Петровича чувствовать момент. Например, когда разбирали меня, наш Мастер, зная, что я, как говорят спортсмены, неплохо «держу удар», он позволял дать высказаться по поводу произведения всем доморощенным критикам с нашего семинара. Когда же в один из разов обсуждали робкую и донельзя чувствительную девушку-первокурсницу, наш Петрович вовремя мягко, но решительно остановил обсуждение ее рассказа односеминарниками и сам взял слово. Говорил он долго, убедительно, искренне хваля удачные моменты и деликатно указывая на слабые.

Или другой случай. К тому времени я уже закончил институт, но, как и другие выпускники-лобановцы, продолжал приходить на семинар нашего мастера. Кстати сказать, практически все его выпускники, получив заветный диплом, регулярно навещали Мастера по вторникам, и когда между обсуждениями действующих студентов возникало «окно», Михаил Петрович с удовольствием принимал на разбор работы своих прежних учеников.
В их числе был и я. Однажды, спустя года полтора после окончания института, я предложил Михаилу Петровичу обсудить мою юмористическую миниатюру. Вначале Мастер оживился, но прочтя ее, начал убеждать меня не выставлять ее на общее прочтение.
– Знаешь, тут уж больно персонажи узнаваемы, – сказал он. – Я разу угадал в них наш семинар: тебя, Иру, Яна, Настю, Машу, Кирилла и других. Хорошо ты их описал, только… – Петрович сделал паузу и произнес: – Кое-кто может прочитать это и обидеться. Тем более что один, что второй – люди ранимые. А ты их тут так откровенно пропесочил. Давай лучше не будем твою зарисовку обнародовать. Договорились?

Опытный, прозорливый наставник Михаил Петрович умел предвидеть конфликтные ситуации и пресекать их в зародыше.
А еще он был более чем терпим и доброжелателен к людям, умел и учил не делить окружающий мир только на черное и белое. До того, как я начал заниматься в Лобановском семинаре, я представлял себе его как некий орден непоколебимых православных патриотов-единомышленников – под стать руководителю. И каково же было мое изумление, когда я увидел среди питомцев Михаила Петровича совершенно разных людей. Какие взгляды только не исповедовали его ученики! В том числе и в своих рассказах-зарисовках. Как-то одна барышня принесла на обсуждение начало повести с провокационно-мерзким названием, а уж содержание этого отрывка представляло собой такую откровенную похабщину, что шокировало даже меня, человека искушенного, не чурающегося крепкого словца. Я был уверен, что наш Мастер вскипит и как следует отчихвостит авторшу. Но Петрович, начав разбирать опус, неожиданно заговорил с сожалением. Твердо, но тактично указав на всю пошлость и несуразность творения студентки, он сумел ненавязчиво объяснять ей, что она, гонясь за новомодными течениями в нынешнем бульварном чтиве, пошла по неверному, роковому пути. Губительному прежде всего для нее самой. Не как для литератора, но как для человека. И свершилось чудо: к концу Лобановского монолога девушка сидел притихшая и готовая расплакаться. Но не от обиды на слова Мастера, а от осознания собственного поступка.

Уже многим позже я понял, что это качество – ненавидеть грех, но любить человека и постараться помочь ему как можно быстрее и безболезненней избавиться от поселившейся в нем заразы – качество истинно православного христианина, имеющего дар свыше отделять зерна от плевел.
Впервые я оценил это, когда мой однокурсник под конец учебы признался: «Я пришел в Литинститут этаким западником, а покидаю убежденным патриотом-почвенником. И все это благодаря нашему Петровичу. Это он на наших семинарах сумел заинтересовать меня русской историей, философией, помог по-новому открыть для себя Шолохова, Аксакова, Леонова. Да что там – благодаря Лобанову я взглянул на Россию совсем иными глазами!»
Но при всей своей тактичности, милосердии и доброте Михаил Петрович никогда не уступал, если это противоречило его совести. Об этом качестве нашего Мастера лучше всех сказал его давний товарищ, известный писатель и публицист Владимир Бондаренко, в статье «Лобановская твердь»: «…В миру это мягкий, улыбчивый, совестливый человек, кажется, поплачься перед ним, поделись своими житейскими трудностями, – и он уступит, подпишет твою рукопись, согласится с твоей редакторской правкой, навязанной сверху, из ЦК КПСС, или еще из каких органов, мол, иначе премии лишат, журнал не выйдет и так далее. Но вся мягкость и улыбчивость пропадают, когда дело касается его принципов, его взглядов на национальную русскую культуру… Лобановская твердь – это и мужество фронтовика, уже в семнадцать лет взявшего в руки оружие, чтобы не дать фашистам захватить русскую землю, получившего тяжелейшее ранение, но лишь закалившее его характер…».

В канун девятого мая мы всегда поздравляли Михаила Петровича с Днем Победы. Помнится, на импровизированном застолье после майского семинара кто-то поднял тост за нашего учителя, произнеся слова: «За вас, Михаил Петрович, за Солдата Великой Победы». Наш наставник смутился, попытался было возразить, мол, зачем такой пафос и громкие слова, тем более что он там повоевал – в сорок третьем после ранения сразу комиссовали… Но тут все мы единодушно возразили: «Нет, Петрович, это именно благодаря простым солдатам, Советский Союз смог переломить хребет Гитлеру и победить. И вы – один из этих солдат!»
Он оставался солдатом до последних дней. И даже когда вынужден был оставить работу. Это короткое время Михаил Петрович продолжал трудиться дома, писать, как и прежде, правдиво и глубоко, твердо отстаивая те принципы, которым служил всю жизнь.
Он и ушел, как православный воин. Накануне смерти, в последний раз исповедовался и причастился Святых Христовых Тайн. Отпевали Лобанова в храме, прихожанином которого Михаил Петрович был много лет.
Там и собрал в последний раз наш Мастер своих учеников…

Константин АЛЕКСЕЕВ
Подполковник, ветеран боевых действий, выпускник семинара М.П. Лобанова.