СНЯТСЯ МНЕ СТИХИ

Стихи, посвященные творчеству и поэзии

КРАСОТА
Я знаю, что любые перемены
Осядут илом в жизненной реке.
Но красота, рождённая из пены,
Не умирает в песенной строке.
Она не миф, не фраза эрудита,
Не статуя былого миража —
Забытая Европой Афродита,
Как прежде, в русской памяти свежа.
Хоть нелегко с отбитыми руками
Ей вглядываться в сумрачную даль,
Богиня никого не упрекает,
По-пушкински светла её печаль.
Дитя ключей кастальских и мечты,
Храни себя, храни, душа поэта.
Быть может, оскверненная планета
Твоей спасется струйкой красоты.

* * *
На гранях мирового слома,
Что четко обозначил век,
Довольно слов,
Да будет Слово,
Простое, чистое, как снег.
Рождённое великой болью
Из непомернейшей нужды,
Оно засветится любовью
На каждом атоме вражды.

РУССКАЯ СЛОВЕСНОСТЬ
Она надежду нам несла от века,
Вела за перевалом перевал…
В её кастальских белопенных реках
Любой прохожий губы омывал.
Вмещала всех,
Терпела и прощала,
И обещала розовый туман.
И в грохоте базарном замолчала,
Чтоб не сойти от грохота с ума.
Как выжить ей, когда повсюду прорва
Словес в соседстве с аспидной тоской!
Вон даже Пушкин наклонился скорбно
Над полоненной пошлостью Тверской.
Нет выхода, как всё разрушить снова
И разобрать завалы всех дорог.
И пусть опять вначале будет Слово,
Прекрасное, живое Слово —Бог.

* * *
Не видит сердце, и душа не слышит
Ни слов, ни ликов, только тихий звон…
Я чую, как в молитве кто-то дышит
Во мне ли, по соседству. Это Он.

Его ключом я открываю двери
В чертоги музы, преклонив чело.
Я Им обоим бесконечно верю,
Не видя и не слыша ничего.

* * *
Тепло. Иван Купала.
Безлюдье. Тишина.
За всю-то ночь упала
Лишь звёздочка одна.
Короткий ясный прочерк
В разлив земных огней.
Пиши, мой друг, короче,
Молчи, мой друг, длинней.

ТОСКА
Она вдохновенье разладила,
Связала меня по рукам…
А всё оттого, что Исландия
Готовит нам новый вулкан…
Быть может, и я в нём виновен,
Зарытый в тоскливую бредь.
Исшаркал квартирный линолеум,
Не зная, куда себя деть.
Но вот посреди бездорожья
Куда-то уходит тоска.
Я чувствую с радостной дрожью,
Как в сердце трепещет строка.
Как движется вверх по аорте
Сквозь тромбы унылые, как
Птенец, оперившийся в горле,
Поёт наконец-то в руках.
Но руки его не удержат,
Он знает своё ремесло —
Наверх, к непреклонным надеждам
Летит всем печалям назло.
Звенит поэтический зяблик
Во всю свою детскую прыть.
— Алло! Отзовись, Рейкьявик,
Вулкан прекращает дымить.

МОЙ ГРЕШНЫЙ ДРУГ
Крест поставив на привычках прежних,
Сочиняет до сих пор стихи.
И о чём же пишет, старый грешник,
Коль лимит исчерпан на грехи?
Всё о тех же звёздах над просторами,
О любви, о травах и цветах,
О подошвах жизни, под которыми
Беспечально почивает прах.
Где-то вновь зовут на баррикады,
Требуют пересмотреть тариф…
А ему-то ничего не надо,
Кроме самых простодушных рифм.
И ещё строений деревянных
В беззаботной дачной тишине,
Где мы все зализываем раны
В основном по собственной вине.

* * *
Бедные поэты-графоманы,
Кто сегодня слышит голос наш
В суете рекламного обмана,
Посреди всеобщих распродаж?
Может быть, грядущий Генрих Шлиман,
В чью-нибудь уверовав строку,
Разузнать захочет, как дошли мы
Через суховеи к роднику.
Как с незащищенными глазами
В пыльных бурях рыночных сахар
Донесли божественный гекзаметр
Через нескончаемый базар.
Раскопает нынешнюю Трою
И отыщет в розовом песке
Мощи неизвестного героя
С шариковой ручкою в руке.

* * *
Ты жалуешься Небу, что один,
Кастальские не покидаешь струи.
А «звон щита», а «с белых яблонь дым»,
«Кремнистый путь», «недорого ценю я»…

Неисчислимы стаи воронья,
Наверно, никогда они не кончатся.
Но ведь не так мала уж и семья
Товарищей твоих по одиночеству.

* * *
Мелькают сезоны и числа…
Но есть неподвижность во мне.
Я плохо писать разучился,
Чтоб сделалось лучше стране.
Лежу неподвижно, как камень,
У оползней всех на виду,
Упершись упрямо руками
В свою и в чужую беду.

* * *
Весенний день в окно смеётся,
Зовёт куда-нибудь к реке.
А мне уйти не удаётся
Из стихотворного пике.
Река ледовый плен взломала,
Зато в плену моя рука,
Ей и тепла, и солнца мало,
Пока не свяжется строка.
Я то по комнате слоняюсь,
То над столом своим склоняюсь,
Ловлю в пространстве благодать,
Терзаю бедную тетрадь.
И наконец вздыхаю сладко,
Когда, терзаньям вопреки,
Вдруг распахнёт себя тетрадка
Для незачёркнутой строки.

* * *
Всюду хмурые тучи и лица,
Позабытые плугом поля,
По орбите изломанной мчится
Потерявшая радость Земля.
И поэтому прежде подумай,
Чем настраивать струны свои,
Как нужны ей надежд трубадуры,
Как важны менестрели любви.

СНЯТСЯ МНЕ СТИХИ
Иногда стихи мне снятся ночью.
Утром долго с памятного дна
Достаешь трепещущую строчку,
Как ерша из тины полусна.
С чем сравнить могу мгновенья эти —
Сплав души, бумаги и руки!
Изо всех чудес на белом свете
Нет чудесней вылета строки.
В клетке сердца, в голове-темнице
Долго зреет солнечный мираж.
Вспышка света —и летит жар-птица.
Смотришь, села… в бросовый тираж.
Да, порой стихи, как в праздник ели,
Бесприютно мерзнут в январе.
Поиграют ими две недели,
Выбросят на свалку во дворе.
Или без игры в бумажном хламе
Сказочная птица пролежит.
Могут печку растопить стихами.
Но никто их чуда не лишит.

* * *
Будь монахом, я бы скрылся в келью
И творил молитвами покой.
Но стихи… они такое зелье,
Что не сдержишь пробкой никакой.
Бьёт, искрясь, таинственное чудо
Через все затворы и века.
На границе святости и смуты
Каждая рождается строка.

МАСТЕРСКАЯ ПОЭТА
Если душе не дышится,
Может дышать рука,
Если руке не пишется,
Ты помолчи пока.
Творчества круг замыкается,
Ты успевай, лови
Это безмолвное таинство
Слова, руки, любви.
Ту тишину благотворную
В сердце своём подержи,
После в строку стихотворную
Тоже молчком положи.
И отпусти на ветер,
В холод людской реки,
Как отпускают дети
Мыльные вверх пузырьки.

* * *
Поранит вдруг строка поэта —
И ты прошепчешь:
— Боже мой!
Ведь это я сказал! И это —
Как возвращение домой
Из путешествия, где ярче
Всех впечатлений отчий дым.
Удача гения маячит
В тумане светом золотым.
Она бросает семя-зависть
В азарт рабочей борозды —
И смотришь, солнечная завязь
В тебе взрастит свои плоды.

МУЗЕ
Ты одна сегодня душу греешь,
На исходе возраста и сил,
С той поры, как Александр Сергеич
Вниз на землю к нам тебя спустил.
Все мы твои дети-подголоски…
Даже злой, как африканский слон,
Над тобой трунивший Маяковский
Не коробит твой молитвослов.

МУЗЕ-РОССИИ
Пока архивные трудяги
Не занялись моей судьбой,
Я на пустом листке бумаги
Сам повинюсь перед тобой.
Каким я стал —
Спасибо Зверю
За длинные его клыки.
Я не всегда Тебе был верен
Священным таинством строки.
В душе таланту было тесно,
А бесам и страстям —простор…
Ну что ж, поэзия —не тесто,
Поэты праведные —вздор.
Когда вино играет слишком,
Добавить спирт в себя велит.
Чем фрак темней —светлей манишка
И выше пушкинский цилиндр.
Но сердце не прикроешь фраком…
Зажгу свечу в душе своей.
Тебе, измученная мраком,
Тебе, надежда тёмных дней,
Моя царевна Несмеяна.
Лишь ты в изменчивой судьбе,
Ты мне одна не изменяла.
И вздох последний мой —
Тебе.

* * *
По опушке идёшь и зелёные
Подминаешь ботинком шелка,
Наступаешь на лужицы сонные,
Разбивая ногой облака.
А стихи —стоит лишь наклониться —
Поднимают затоптанный шёлк.
…Ты всегда тяготел к лаконизму,
Лаконизм тебя поздно нашёл.

* * *
Рука улыбчивей пера…
Вот, скажем, ручка топора,
Она себе названье ищет,
Страшней насадки —
Топорище.
И для тебя на склоне лет
Перо —надёжный пистолет.
Но ручка, как ни хорохорится,
С руками лет напрасно борется.

* * *
И ночь глухая может быть ранима,
Когда ей брошен вызов из окна…
Наверное, поэтому ревниво
В мои стихи уставилась луна.
Она висит в окне, как свежий пряник.
Я для неё из общества цикад,
У лампы задержавшийся упрямец,
В июльский не вписавшийся закат.
Повисла, словно разобраться хочет:
— Гляди-ка, человеку не до сна.
О чём строчит? О чём в душе стрекочет,
Когда в земном чулане тишина?
Что ж, у луны профессия такая —
Глядеть тюремным сторожем в глазок,
Пока я шторы ночи раздвигаю
Руками строк.

БРЕД
Полмесяца июнь в ненастных всхлипах,
Всё льёт и льёт небесная вода.
Зато цветёт разросшаяся липа,
Задев собой электропровода.
Уже не раз напоминал электрик
Опасность замыкания…
Сквозь мглу
Гляжу на дождевые слёзы веток,
Всё не решаюсь взяться за пилу.
Мне липу жаль, и силы на исходе,
И сроки приближаются, когда
Замкнуться могут при любой погоде
Мои в последней вспышке провода.
Ещё листок бумаги чистый мучаю,
Рождая в нём очередной сонет,
Что не успел в душе обрезать сучья
Перед командировкой на тот свет.
— Поэт, поэт, —мне скажут, —ты в бреду, мол,
До старости вздыхаешь не о том,
Химерами живёшь,что напридумал.
— Но ведь они и есть мой вечный дом.

* * *
У поэта льды на Антарктиде
С пальмами соседствуют в мечте.
Зраком сердца он способен видеть
Ад и рай во всей их полноте.
Посетить грядущую эпоху
У себя за письменным столом.
Тайный опыт послушанья Богу
Воздаёт свободу в остальном…
Потому, когда в тоску и смуту
Вдруг впадает,
Ты ему не верь:
Он в любую грустную минуту
Может приоткрыть в блаженство дверь.

* * *
Не всё ль равно, когда своих гонцов
Владыка дней моих пошлёт мне с того света.
Я жечь привык фитиль свой с двух концов,
Такая участь русского поэта.
Работа —первый кончик фитиля,
Любовь —другой, а середина свечки —
Семья, друзья, родимая земля,
Мой дачный дом недалеко от речки.
Благодарю, Владыка, за свечу,
Что теплится пока у изголовья.
Чем я Тебе на Небе отплачу?
Тем, что и здесь, —работой и любовью.

* * *
В пожарный век, покрытый серым пеплом,
Где всё под этим пеплом гнётся вниз,
Ты не пугай дальнейшим адским пеклом,
Всем ближним и не ближним улыбнись.
Им сообщи, что и Господь улыбчив,
Что Он устал от всех людских затей,
Что не сошлёт на адские кулички
К унылым бесам
Собственных детей,
Которые, вверх дном поставив Землю,
Теперь готовы сами лечь на дно.
Безвинным не считай себя,
Приемли
Всё, что случится,
С ними заодно.
Ты не пророк, вооружённый Сунной,
И не имам давать порокам бой.
Тем более поэт не Ангел Судный,
Ему бы поуправиться с собой…

* * *
Жизнь сил ещё не забрала, но нет охоты
В мариенбадские дела уйти, как Гёте.
Что продолжать земную бредь, смущать амалий.
Мне б до ухода протереть себя и дали.
Пусть дрожжи выпадут на дно,
а с ними —страстность.
Пусть обретёт моё вино сухую ясность.
И тру строку стиха до дыр, до сладкой дрожи.
А пир… пускай продлится пир,
Но без чумы.
О Боже!..

ПОКАЯНИЕ
Хорошего воина пули кусают,
Как правило, насмерть в житейскую рань.
Француз говорил: если тридцать гусару
И жив —значит, он несомненная дрянь.
И Пушкин, и Байрон, и Блок, и Есенин
Давно в моём возрасте стали травой.
Прости меня, муза, за годы везенья,
За то, что пишу, и за то, что живой.

ВИНО ОСЕННЕЕ

Чем возраст музы нашей строже —
Светлей бродильное вино.
Игра словами, словно дрожжи,
Садится хлопьями на дно.
Когда, тигрицей спину выгнув,
Смерть приготовилась к прыжку,
К тебе совсем иные игры
Приходят в душу и в строку.
Душа на росстанях бракует
Любую муть и всякий мрак.
Пускай потомок просмакует
Лишь высшей выдержки коньяк.
И сам захочет стать дрожжами,
И строки повторятся вновь…
Ведь для того их и рожали,
Чтоб чью-то будоражить кровь.
Но есть причудливая поросль,
Душой неведомая мне.
Ей наша боль, и страсть, и порох —
Щелчок в компьютерном окне.
Ты к пристани в крови причалил,
Под колесо эпохи лёг,
Чтоб кто-то хладным примечаньем
Тебя засунул в мёртвый блог.

* * *
Ну, почитайте, ну, толково
Хоть поругайте на бегу…
Подмышку сунул век торговый
Мои стихи —и ни гу-гу.
Не столько шум поэту важен,
Как чей-то вздох, улыбка, взгляд.
Мне эти мысли руки вяжут,
А грудь —лирический разлад.
«Душа обязана трудиться
И день и ночь», —сказал пиит.
Но ей ведь надо убедиться,
Что и соседняя не спит.
Что обе в облаках витают,
Из общих родников испив…
Ах, голова моя седая,
Сама в мечтах своих не спи.
Трезвей на шее у поэта
Среди базарной тишины.
Ты вытерпеть должна и это —
Что мы эпохе не нужны.

ФЛЕЙТА
Поэзия —причудливая вотчина,
В ней странные встречаются цветы.
Играл поэт на флейте позвоночника,
А мы теперь —на флейте глухоты.
Скорее, на всеобщей оглушённости
Пытаемся унять базарный хор.
Но он рычит в своей неублажённости,
Заслышав родниковый лад стихов.
Зачем ему фиалки натуральные,
Когда в ходу цветные муляжи?
Скрипят везде котурны театральные
И вавилонских башен этажи.
Переживём.
Забудется и это,
Торговый бог себя отвергнет сам.
И позовёт людей всё та же флейта
К опасно небрежённым Небесам.

СТИХИ
И чем случайней, тем вернее
Слагаются стихи навзрыд.
Б. Пастернак
Мои не пишутся навзрыд
И не случаются,
Они горят в крови, как стыд,
Как рожь, качаются.
И чтобы не пропала рожь
В России нынешней,
Они хотят упасть, как дождь,
В наш век пустыннейший.

* * *
А на уме одно —
не сдаться бы, успеть
Строкою золотой пометить лист бумажный.
О сердце, пламенеющий доспех
Тем ярче, чем враждебней копья вражьи!

ПЕРЕКЛИЧКА ПОЭТОВ
Там жили поэты, и каждый встречал
Другого надменной улыбкой.
А. Блок
Сегодня у меня желанья нет
В затвор душевный уползать улиткой
И, выползая из него на свет,
Встречать коллег заносчивой улыбкой.
Давно надменность сбита с наших лиц,
Она сегодня перешла к торговцам.
Когда же сгинет хоровод тупиц
И место обозначится под солнцем?!
Не сгинут, знаю,
Их лишь Божий суд
Сметет, а человечий им не страшен.
Перевороты все перенесут,
Неугомонней сделаются даже.
А мы, поэты, как нас молотком
По голове ни бьёт эпоха,
Дружно
По-прежнему вздыхаем над цветком
И тучкою любуемся жемчужной.
И что тут скажешь. Блок, конечно, прав:
Метель по нам метет напропалую,
Эпохи нас затаптывают в прах,
А мы всё верим: это Бог целует…

* * *
Так береги остаток чувства,
Храни, хоть творческую ложь.
Лишь в легком челноке искусства
От скуки жизни уплывешь.
А. Блок
Поэта скука жгла,
А нам куда податься?
И чем законопатить
Пробоины души?
Плывет остаток чувств
По морю святотатства,
А творческая ложь
В обычной тонет лжи.

СОВРЕМЕННОМУ СТИХОТВОРЦУ
Ты, Есенин, сегодня попей-ка,
Побуянь… Нынче все мы тихи.
Воду пью и пою канарейкой —
Перестали платить за стихи.
Сколько бедной коровой комолой
Мне пощипывать дачный пырей,
Не ответят вожди комсомола.
Ни венков, ни рублей, ни вождей…
Мы с вождями веками не ладим
И не можем без них никуда.…
Тучку белую ласково гладит
Приютившая небо вода.
Наслаждаясь закатным покоем,
На цветник опускается взгляд.
Оглушающе пахнут левкои,
Словно свечи, шафраны горят.
И какое-то странное чувство
Проливается в душу мою —
Будто скоро придётся очнуться
Исстрадавшимся людям… в раю.
На земле нашей нежной и новой
В час, когда после долгих тревог
Через нас несказанное Слово
Миру вымолвит любящий Бог.

* * *
В поэзии я уберёгся
От многих искусов её,
Страна великих парадоксов
Спасла взросление моё.
И на судьбу роптать не вправе.
Она за грешные дела,
Воздав рубцами, всё же к славе,
Хоть и негромкой, привела.
Не нужно громкой. Что с ней делать,
Коль до экрана доберусь?
На царский трон не пустит челядь,
А на вторые роли —грусть.

ОБÓЖЕНИЕ
Отнесись, читатель-прихожанин,
Как к молитве, к моему стиху.
Обóженье я —не обожанье,
Не дорога к смертному греху.
Если стих в душе твоей раздует
Божью искру до огня свечи,
Значит, почитал меня не всуе.
Сердцем благодарным помолчи.
Ведь не мне твоё благодаренье
За свечу и за стихотворенье.
Это Иисус тебя коснулся,
Это же Творец в тебе проснулся.

* * *
Поэт, да пребудет с тобою отвага
И волны любить, и ложиться на дно.
Душа хороша, если бродит, как брага,
Стихи же, когда полежат, —
как вино.

* * *
Ты проснулся. Дождь о подоконник
Бьёт морзянку. За окном туман.
Значит, ангел с дальней колокольни
Поменял тебе рабочий план.

Нужно написать хоть пару строчек,
Не чинить в саду гнилой забор,
Отдохнуть от прочих заморочек —
Копки грядок, сбора помидор.

И в ГУЛАГах, и в кровавых битвах
Выживали среди тяжких уз
Тайные поклонники молитвы,
Пленники непокорённых муз.

Сгинут демократии и культы,
Но не обойдутся никогда
Ни цари, ни боги, ни манкурты
Без святого таинства труда.

* * *
В туман уходит старый год, который
Принёс поэту мало новых тем.
Ты не суди, читатель, за повторы.
Спроси меня по-дружески:
— Зачем?
Зачем строку напитываю ритмом
Того, что было сказано не раз?
Но ведь стихи мои сродни молитвам
О жизни, о России и о нас.
Я пробую стихами укрепить
Надежды ускользающую нить.

ВЫСОКИЙ ШТИЛЬ
Размышления в год литературы
И внемлет арфе серафима
В священном ужасе поэт.
А. С. Пушкин
С рождением словесности московской,
Когда язык наш, как вино, бродил,
Учебники гласят:
Тредиаковский
Высокий штиль и оды учредил.
Тем штилем Ломоносов и Державин
Блистали,
и небесный серафим
На Пушкина державный луч направил,
Тот жаждою духовной был томим.
Река родной поэзии, немало
Костров на берегах твоих зажглось,
Тяжеловесных од на них не стало.
И пусть. Но без потерь не обошлось.
Сегодня реку загоняют в русло,
Где места нет ни штилям, ни стихам.
Вино родное выродилось в сусло,
Повсюду правит долларовый хам.
Духовной жаждой вся страна томима,
Взываем к власти: дай душе вздохнуть!
Владимир Путин, арфе серафима
Верни её достоинство и Путь.

ПАМЯТНИК В ТОТЬМЕ

Нынче музы классической маятник
На окраине застучал,
Вологодчина ставит памятник,
Здесь поэзии русской причал.
Искупление за напраслину,
За три тысячи сборников в год,
За локтями лезущих в классику,
За берущих её в обход.
Одинокая и щемящая
Чисто, чисто звенит струна.
Негасимая, непропащая
Деревенька в ночи видна.
Мы не сгинули, коль с поклонами
Едем к этим печалям святым,
На которых растут зелёные,
Те что снились ему, Цветы.

Об авторе: Юрий Михайлович Ключников (род. 24 декабря 1930 года, в г. Лебедин, Сумской области, УССР, 91 год) — поэт, публицист, переводчик, философ, путешественник, общественный деятель в области культуры и просвещения. Автор26 книг стихов, переводов с 12 языков, эссе и прозы. Член Союза писателей России, Союза журналистов России. Академик Петровской академии наук и искусств. Родился в рабочей семье 24 декабря 1930 года в городе Лебедин Левобережной Украины. До начала Великой отечественной войны жил с родителями в Луганске и Харькове. Закончил филологический факультет Томского университета. Работал сельским учителем, завучем, директором школы, журналистом, главным редактором Новосибирского радио, главным редактором Западно-Сибирской студии кинохроники. С 1960 года живёт в Новосибирске.