ШАМАН АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ

Фрагмент из романа «Терра Обдория»

Слово «шаман» пришло в русский язык из тунгусского. В других языках соответствующими ему терминами являются якутское «ойун», монгольское «боге» и «удаган», тюркско-татарское «кам». География этого явления не ограничивается Центральной и Северной Азией, шаманизм есть в Америке и Океании, Африке и Индокитае, отголоски его существования находят по всей Европе. И одинаково повсеместно шаманы считаются магами, знахарями, проводниками душ, а нередко и поэтами. При этом ни идеология, ни мифология, ни обряды не являются их творениями. Шаманизм, как некие опытно передаваемые, но всё равно всегда личные мистические переживания, везде и всегда движется как бы параллельной тропинкой общественно-религиозному тракту массового сознания. На сегодня общеупотребительным является определение: «шаманизм — это техника экстаза, а шаман — мастер введения в транс и выведения из трансового состояния». Но что касается этих шаманских техник, то они, опять же, вовсе не исчерпывают всех разновидностей экстатических переживаний, зафиксированных в истории религий и религиозной этнологии. Шаман является специалистом по конкретному трансу, во время которого, как принято считать, его душа покидает тело, чтобы подняться на Небо или спуститься в Ад.

В лексиконе хантов есть термин для обозначения человека, который бьёт в бубен, созывает духов-помощников и лечит больного — «ёл-та-ку» (у северных хантов «чертан-ку», «терден-хой»), что означает «ворожит человек». Этот «ворожащий человек» не имеет никаких привилегий ни на медвежьем празднике, ни на похоронах, после заказанного камлания получая лишь небольшой подарок в виде кисета, рубахи или трубки. Хантыйские шаманы, в том же сравнении с алтайскими или якутскими, никогда не выделялись в особую социальную группу, они не живут за счёт даров просителей, а наравне с другими соплеменниками охотятся, рыбачат и пасут оленей или лошадей, кормя свою семью собственным трудом. При исполнении своих шаманских обязанностей они даже не надевают никакого специального костюма для камлания. И их бубны — обязательный предмет общения с иным миром — тоже почти всегда без символических рисунков.

Кроме «ёл-та-ку», шаманами называются сказочники «мантье-ку» (сказка-человек), исполнители героических песен «арэхта-ку» (песня-человек), сновидцы-предсказатели «уломверта-ку»(сон-делать-человек), предсказатели промысла «нюкулыпа-ку» и заставляющие людей плакать фокусники «исылта-ку».

К. Карьялайнен, различая у хантов провидцев, колдунов и ворожеев, считал, что появление таких фигур есть следствие деградации некогда сильно развитого шаманства. К противоположному выводу пришёл В. Чернецов: обратив внимание на то, что в их необычайно развитом фольклоре совсем не фигурирует бубен, утверждал, что у обских угров никогда не было развитого шаманства.

Главной функцией шамана является целительство. Существуют несколько версий относительно причин болезней, но преобладает концепция «похищения души». Любая болезнь, даже если она результат травмы, приписывается потере-похищению души больного умершими предками или злыми духами, и, следовательно, лечение сводится к её поиску и возвращению хозяину. По представлениям хантов, человек, как и другие живые существа, активен и деятелен при наличии двух жизненных сил. Одна из них есть внешность, а другая спрятана внутри, в теле. В некоторых исследованиях первую не без основания называют тенью, а вторую — душой. Этнограф по призванию и сибирский генерал-губернатор по должности Н. Гондатти так и зафиксировал: «У человека есть тень «ис» и душа «лиль»».

Вызванный к больному юганский шаман начинает бить в бубен, пока не войдет в экстаз. Оставив тело, его душа достигает нижнего мира, где ищет потерявшуюся душу пациента. Если нет никаких особых обстоятельств, загробным жителям достаточно небольшого выкупа — рубашки или платка. Но случается, что шаман вынужденно прибегает и к более грубым средствам — запугиванию или борьбе при помощи духов-помощников. Выйдя из транса, он крепко держит добытую душу больного в кулаке и заставляет её войти в тело через правое ухо.

У иртышских остяков вызванный на дом шаман сразу приступает к окуриванию и приносит кусок ткани в дар всевышнему «Санке» (светящийся, блестящий свет). Вечером, после дневного воздержания от пищи, он купается, съедает три–семь грибов и засыпает. Проснувшись через несколько часов в сильном возбуждении, он сообщает то, что ему открыли духи: о причине неудач или болезней и об имени духа, которому нужно принести искупительную жертву. Затем шаман снова впадает в глубокий сон и на утро приступает к требуемым жертвоприношениям.

У васюганских остяков шаманская техника намного сложнее. Если душа больного похищена и проглочена умершим, шаман высылает одного из своих духов-помощников, чтобы тот ее нашел. Дух спускается в преисподнюю и, встретив там похитителя, внезапно извлекает из груди другого духа в облике медведя. Мёртвый пугается и позволяет душе больного выскользнуть из своего горла или груди. Дух-помощник хватает душу и приносит её хозяину на земле. Все это время шаман играет на музыкальном инструменте и рассказывает о приключениях своего пациента. Если же душа больного похищена не мертвецом, а злым духом, то уже сам шаман должен отправляться за ней. Есть и ещё более сложные и опасные для самого шамана виды путешествий в разные миры.

У енисейских остяков исцеление включает два экстатических путешествия: первое из них является ближней разведкой, а уже во время второго шаман проникает далеко в потусторонний мир. Обычно сеанс начинается пением и танцем, в это время к нему слетаются духи, по очереди загоняемые в бубен. Когда духи прибыли, он начинает подпрыгивать, что означает, что он оставил землю и летит к облакам. Через некоторое время шаман, если он не нашел душу больного или увидел её очень далеко, в стране умерших, возвращается из транса. Отдохнув, шаман снова начинает танец и танцует, пока вновь не оставит тело и, уносимый духами, не перейдёт в другой мир, откуда вернётся с душой больного.

В любом случае, шаманский экстаз является не пассивным трансом, а состоянием «вдохновения». И главным средством достижения экстаза является музыка. Интоксикация путем употребления в пищу грибов также вызывает контакт с духами, хотя и грубым и пассивным способом. И эта техника представляется поздней и явно заимствованной. Так, экстаз, вызываемый дымом конопли, был известен в Древнем Иране. Иранское слово «бангха» (bangha) — «конопля» прямо не упоминается в Гатах, но во Фраваши-яшт говорится о некоем Пуру-бангха, «обладателе большого количества конопли». В Яшт сообщается об Ахура Мазда — «без транса и без конопли», а в Видевдате конопля просто демонизирована. И вот интересно, что во многих финно-угорских языках обозначение шаманского гриба (agaricus muscarius), употребляемого в качестве интоксикационного средства до или во время сеанса, созвучно этому иранскому «бангха». Например — мансийское «панкх», мордовское «панга», «панго» или марийское «понго». На северо-мансийском языке «панкх» обозначает также «опьянение», «пьянство».

В Сибири отбор шаманов происходит через наследственную передачу шаманской профессии и через призыв богов или духов. Бездетный шаман передает её другу или ученику. Известны случаи, когда шаманами становятся по своей воле или по воле рода. Однако таковые, в сравнении с теми, кто унаследовал эту профессию или последовал зову духов, считаются слабыми. Независимо от того, «наследственный» шаманизм или «спонтанный», он всегда является даром богов или духов, т.е. в определенном смысле «наследственным» он только кажется. Широко описанная обязательность болезненных детства и юности кандидата в шаманы не только не означает дальнейшей болезненности уже посвящённого, более того, перенесённые им до полового созревания лунатизм, депрессивные психозы или эпилепсия являются его обязательным же личным опытом, облегчающим преодоление чужих психических заболеваний и отклонений. Экстатические переживания, определяющие призвание будущего шамана, традиционны для всех церемоний посвящения: страдание, смерть и воскрешение. Если изначальная болезнь избранника есть лишь спонтанное испытание перед посвящением, то переносимая под руководством учителя потеря сознания, вплоть до реальной агонии, символизирует его смерть. Состояние «внутри смерти» сопровождается «расчленением» тела будущего шамана духами, после чего происходит обновление внутренних органов, вознесение на Небеса, нисхождение в Преисподнюю, общение с богами, духами и душами умерших шаманов, разнообразные откровения религиозной и шаманской природы — познание языка растений и животных. Так, якутский шаман Софрон Затеев утверждал, что будущий шаман «умирает» и в течение трёх дней лежит в юрте без воды и питья. Другой шаман, Петр Иванов, более подробно рассказывает об этой церемонии: части тела кандидата отрываются и раздираются железным крючком; кости очищаются, жидкости выпускаются из тела, а глаза вырываются из орбит. После этой процедуры все кости собираются заново и скрепляются железом.

Выздоровевший через инициацию шаман резко выделяется в среде единоплеменников своими интеллектуальными способностями, устойчивой психикой и физической выносливостью. Эти качества необходимы, когда прошедшего через болезнь и страдание неофита опытные наставники обучают технике произвольного вхождения в транс, все остальные знания он получает сам через тот опыт, который ему удается получить во время пребывания в экстазе. «Там» начинающий шаман узнаёт своего духа-покровителя и приобретает духов-помощников, часто в зверином образе. Во вхождении в транс самым главным этапом является смерть и расчленение его тела богами или духами, после чего оно возрождается в мир с обновлёнными органами. В смерти и воскресении кандидат знакомится с языком духов и зверей, благодаря чему приобретает тайные, скрытые от обычных людей, знания, позволяющие ему более-менее безопасно путешествовать по Космическому древу-столбу во всех трёх мирах. Этими знаниями шаман лечит и узнаёт будущее, изменяет ход истории и сочиняет гимны.

Ритуальные песни остяцких шаманов, записанные В. Третьяковым, содержат рассказы об экстатических путешествиях ради исцеления больного. Но эти песни имеют некоторую автономию по отношению к собственно лечению, поскольку шаман подробно и восторженно описывает свои приключения в небе и в подземелье. Порой создаётся впечатление, что за переживаемыми событиями пути поиск души больного отходит на второй план или вовсе забывается. Остяцкие шаманы с реки Таз поют о своем полете среди чудесных цветов, о сиянии высоты, с которой они видят Середину Мира, где их учителя когда-то делали бубны. Наконец, достигнув высшего неба, где, после многочисленных приключений, они входят в железный дом, в котором засыпают, окруженные пурпурными облаками.

Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился,
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился;
Перстами лёгкими как сон
Моих зениц коснулся он:
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он,
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полёт,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный, и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассёк мечом
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнём,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп в пустыне я лежал,
И Бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей.

Это пушкинское стихотворение вводило в транс Достоевского. Так тропа шаманизма, видоизменяясь временем и приспосабливаясь к давлению обстоятельств, ни на секунду не прерывалась от пещерных трансов неандертальца до экстазов в Политехническом.

Читайте также: