АНАСТАСИЯ ЧЕРНОВА: ОЧЕРЕДЬ

Анастасия ЧЕРНОВА

Как и когда именно, в котором часу, она образовалась – точно никто не знал. Монолитная суровая очередь застыла у ворот музея, а затем растекалась по улицам. После того, как выставку картин посетил мэр Константин Ложкин, очередь резко увеличилась; теперь конец ее находился за чертой города, теряясь среди бескрайних полей.

Молчаливую, погруженную в думы толпу, можно было не замечать, обходить стороной, но… не чувствовать, забыть – не получалось. Подняв воротник и замотавшись почти до глаз в колючий шарф, студент Макс по прозвищу Филипс, бежал в институт.  Ноги в белых кроссовках замерзали мгновенно, глаза слезились, а скрюченные в кармане пальцы, заледенев, отказывались слушаться. Поэтому первую пару приходилось отогреваться. Бросив рюкзак, он устраивался на полу возле батареи и тут же погружался в приятную дрему, сквозь которую были слышны монотонные голоса из аудиторий да редкие шаги по коридору туда-сюда. На второй паре он пил кофе, спустившись в дешевую закусочную возле раздевалки. Разрывался звонок, тут же хлопали двери. Десятки, сотни, тысячи дверей на всех этажах. Будто горный водопад, сходила по лестнице шумная ватага однокурсников. Сразу становилось душно, весело, мелькали короткие платья девочек, распущенные волосы струились в тусклом свечении неоновых ламп (свет здесь всегда был немного приглушенным). Филипс узнавал, что проходили на лекциях, зачем-то спрашивал домашние задание, а затем, чмокнув самую блондинистую сокурсницу (кажется, ее звали Лина) спешил в дальние коридоры, где стояло огромное старое кресло: после бурного общения хотелось уединиться, поразмышлять о смысле жизни. И только к четвертой паре он, наконец, созревал зайти в аудиторию.

Да, все было как обычно, если бы не эта странная очередь в музей, которая волновала едва ли не больше, чем смысл жизни. «Все тлен…» – думал обычно Филипс, зевая. Теперь к этой мысли прибавилась вторая, для которой пока не находилось подходящих слов. Словно охотник, он чувствовал, как мысль затаилась где-то рядом, трепещет крылышками, зудит. А поделать ничего не мог! «Все тлен… да еще очередь. Все. И эта очередь», – так сформулировал он свою идею.

Вечером Филипс обычно разговаривал по скайпу с Брауном – другом из Канады.

–  All decay … Count up, this queue also … [1]

– О! О! О!… – шокировался Браун, – what about bears? [2]

Филипс уже много раз объяснял другу, что медведи давно ушли в берлоги. Спят, уткнувшись носом в мохнатую лапу. Адский холод! Но, тот, кажется, не понимал.

Попрощались они быстро, и как будто немного поссорившись: скомкано, недружелюбно. «Достал своими медведями», – подумал Филипс, а потом зачем-то включил радио.

– В общем, это было потрясающе! – радостно завершал интервью Ложкин, – возле одной картины, я чуть было не упал в обморок. От переизбытка чувств.

– Опять… Других тем не существует, ага… – он переключил на музыкальную волну, хотел было забыться, исчезнуть под причудливую джазовую вязь. Но странное ощущение смысла жизни не отпускало. То есть, где-то на уровне рассудка он понимал: «все тлен», но сама реальность  кричала, буквально вопила, об обратном.

Очередь была похожа на стрелу, пущенную из лука. Только летит она, пронзая небесные пустоты, вот уже несколько дней. А, может быть, столетий?

И тогда он не выдержал. Схватил куртку, обмотался шарфом, и, сунув ноги в кроссовки, помчался прямиком на выставку, точнее, в самый конец очереди – в Тамбовские леса. У Данте сердцевина ада – ледяное озеро? Все так, все так. Не помогал даже кипяток в пластиковом стаканчике, который щедро разливали волонтеры, черпая ковшом из пузатых цистерн. Правда, замерзал Филипс недолго: к нему подкатил какой-то аферист и, получив в карман солидную сумму денег, отвез на машине в начало очереди. Затем – вверх по лестнице на балкон соседнего здания. Да, вот так в наглую: приставил лестницу, предложил подняться до третьего этажа и переступить на балкон.

– Ну а на той стороне встретит «свой человек», доделает дельце, – с гнусным смешком процедил аферист, – давай-ка, по лестнице, быстро наверх. Батя, я не подвязывался тебя уговаривать. Времени мало. Хочешь ты увидеть картины или нет?

Вздохнув, Филипс выполнил первую часть приключения и поднялся на балкон. Над крышами кружилась стайка белых голубей. Падал снег.

– Молодца, – хрипло крикнул аферист и убрал лестницу, – осталось всего ничего, сигай! Случайных прохожих здесь нет… Не бойся! Если что – Ганс за углом, с топором… на шухере…

Второй пункт хитрого плана. Нужно встать на бортик балкона, а затем, оттолкнувшись, повиснуть на специальной тарзанке, привязанной к фонарю.

– ААА, – завопил Филипс, и уже в следующее мгновение оказался на крохотном пятачке, выпуклом карнизе музейного здания. Ближайшее окно тут же распахнулось, и «свой человек», не дав опомниться, втащил в какое-то помещение, обмел веничком снег с кроссовок, выдал бахилы и повел долгим тайным коридором в просторные залы, на экспозицию.

– Тсс, – приговаривал он, – здесь есть камеры. Вы просто зашли навестить тетю. Просто старенькую тетю-администратора.

Наконец, все опасные зоны были пройдены, и Макс остался один. Точнее, среди ликующей толпы и долгожданных картин.

Тут уж развернулось пиршество красок и света, слез, сдавленных возгласов, прозрений… Макса-Филипса, словно корабль без паруса, носило от одной картины к другой, временами он парил под потолком, временами падал в гулкое забытье. И тогда вспомнился золотистый полдень, какая-то далекая, почти нереальная, боль в коленях, и первая влюбленность, и шум опадающей листвы.

Все соединились в бледном пятне далекой картины, в возгласах тех, кто пробрался ближе и смог увидеть подробности. Кстати, о подробностях. Макс не запомнил ни имени художника, ни примерный сюжет картин, а только вздох, краткий вздох от усталости и внутреннего томления, а также оттенки призрачно-голубого и зеленого, почти изумрудного, тающего где-то там, на горизонте, в желтых искрах полуденного солнца, спелого плода южных небес.

24.07.2020.

 

[1] – Все тлен… Прикинь, еще эта очередь…

[2]  Как насчет медведей?

Анастасия Чернова

Анастасия родилась в Москве

Читайте также: