НА СЛАДКОЙ КАТОРГЕ

О книге С. С. Арутюнова «То, что всегда с тобой»(изд-во «БУКИ ВЕДИ» Москва 2018)

Поэзия С. С. Арутюнова поражает, удивляет. Иногда даже возмущает, но не оставляет холодным. Она выходит далеко за рамки той «обыденки», казенщины,  зарифмованных рефератов, которыми изобилуют сегодня страницы поэтических сборников, интернет-площадок, студий и проч. Он необычен и ярок. И всем, своим опытом, убеждением и мастерством – он противостоит той бледной (иногда – вызывающей) графомании, которая одолела в нынешнем бесцензурье, перешла все рамки приличия. В этой кажущейся всеобщей «свободе выражения» он стоит особняком. Было время, когда придумки «куртуазных маньеристов», «конструктивистов», «андеграунда»  — пытались привить на нашей почве. Эти семена кружили и носились чуждыми нам западными ветрами на сквозняке из под приподнятого «железного занавеса». Писались манифесты под оправдание их существования и даже «права» – прорасти на русской почве. Не получилось. Они, однако же, поражали не мастерством, а – гораздо чаще – бессмысленностью и бессодержательностью. Куртуазной манерностью. Дурной и ничем не оправданной напыщенностью. Часто намеренной красивостью ради красивости. Французское ханжество не привилось русской земле. Но последствия их «рассвета» и заката» и теперь, — и давят, и терзают безжалостно русскую систему стихосложения. Многих из тех, кто (так или иначе) причастен литературе, кто отслеживает «литературный процесс», кто учился Слову, чуток к Слову, любит Слово, стихи Сергея Арутюнова весьма и весьма порадуют.

 

В библиотеках не иском,

Чужой и золоту, и нефти,

Не встану бронзой на Тверском.

Там и стоять, по чести, негде.

 

Ни за экю, ни за пистоль

Не обольщусь печалью строгой.

Поэзия! Ты – звук пустой,

Насмешка сквозняка над створкой.

 

Из мусора мой постамент,

И путь мой тёмен и ухабист.

Мне в этой жизни места нет.

Не обнаружено, покамест.

 

Конечно, не только скромное знание «своего места» в стихотворчестве, не выпячивание груди — отличает подлинного поэта. Мы знаем и самовлюбленных донельзя, и всё же признанных. И всё же – не самовлюбленность, а самоукорение, сомнение в своём таланте – часто отличают подлинного поэта от поденщика. Кроме того – это самая уважаемая черта в Православии, без которой не построишь и не воспитаешь душу. 

…«Вся Россия пишет стихи!» — с брезгливой иронией сказал когда-то, в лучшие (чем наши дни) и времена для поэзии — Е. Евтушенко. И возмутило тогда многих (и меня в том числе). Это была его декларация общей (будто бы) бездарности. Констатация общей бездарности, этот упрек всему СССР, который не имеет права писать стихов по причине врожденной своей бездарности, а он, Евтушенко, — один из тузов, и имеет право на всё. И на хромой верлибр, и на фельетоны в стихах. И это удивительно было — притом, что уровень образования и воспитания был тогда несравним с нынешним. Чтение введено было в культ. И купить сборник Н. Гумилева, или А. Ахматовой, или даже того же Р. Рождественского было невозможно. А. Вознесенский был в избытке, и понятно, почему. Но вот многие и многие подлинные поэты и тогда пробивались с трудом. И это странно, ведь литературные объединения были в каждом городе, в каждом областном центре, а поэтов подлинных можно было (все же) перечесть по пальцам.

Сегодня ситуация вовсе иная. Обыватель щеголяет своей неграмотностью, демонстрирует нежелание свое — не то что учиться письму на русском языке, а демонстрирует даже и ненависть к чтению классики… И при этом… пишет стихи, выпускает сборники стихотворений всякими путями издаваемые. «Стихи ру», всяческие группы в интернете, и т.д.

В самом деле, подлинная поэзия – очень редка была и тогда. Но подлинной красоты и силы строки – куда скроешь. Они проходили через все препоны, пробивались через все цензуры. Да, с трудом. Но степень признания была иная. Первая книга молодого автора выходила тиражом 100 -150 тысяч экземпляров. Был литпроцесс, было кому и похвалить и поругать. В те «далекие, почти былинные» времена едва ли не всеобщего  обожания поэзии, когда «вдруг» просияли и Ю. П. Кузнецов, и А.К. Передреев – и… многие, — но и тогда подлинно поэтические сборники – были «изделия штучные». И – только теперь, изрядно пожив на этом свете, понимаешь какая это тайна почти священнодействие слова. Сергей Арутюнов:

 

Сквозь дымку веков едва ли

Расслышишь одно из двух –

Охотников на привале

И необъяснимый звук:

Поскольку семь дней, как осень,

Отрекшись от баловства,

Пятнистая от коррозий,

Летит со стволов листва.

 

Но где тот чудесный мальчик,

Искусственный, как шелка,

В сплетениях мать-и-мачех

Выслеживавший жука?

В мерцанье ионосферном

Соломки не подстелил

Туда, где танцует с ветром

Тектоники пластилин,

 

И сам, кое-как подкован,

Сворачивал к полусну,

Под едкий вороний говор

Истаивал в белизну –

В скафандре и с лучемётом,

Во всей своей полноте,

Пытается быть четвёртым

И в троице, и нигде.

 

Скажут наверняка: это набоковский тончайший полёт. Это его ловля невидимых для обывателя бабочек… Сравнить? Быть может, но это несравнимо. Отдельно. Кроме всего сказанного уже – стихи С. Арутюнова нельзя читать подряд. Два-три в день, не больше. Они осмысливаются, «ферментируются» в душе лишь с течением времени. Их и впрямь нужно вынашивать, носить сборник с собой. И время от времени открывать. Тогда суета этого мира не поглотит, не поместит в своё чрево. Не оттого ли и название сборника: «То, что всегда с тобой»…  

Времена, когда поэтические вечера собирали – …и полные залы, и аудитории университетов, даже стадионы, — тот упрек именитого пиита в дилетантизме – брошенный Союзу, казался  вовсе незаслуженным. Даже жестоким. Да, многие «сочиняли» стихи. Но для того чтобы опубликовать и уж тем более получить признание в те времена – необходимо было пройти, повторяю, сквозь такое сито и редакторов, и цензоров, и советов по культуре… Пройти сии круги ада могли редкие, очень немногие писатели и поэты. К тому же в те времена отменно платили за сборники стихотворений. Сегодня поэты, подлинная поэзия растворена в серой графомании. Попробуй-ка, выуди поэта. С. Арутюнов для меня стал открытием, находкой. И это при том, что он давно и прочно признанный мастер, много лет преподает в Литинституте, ведет мастер-класс, а это – плотное трение, до искры, до загорания трута, — до смертных обид на всю жизнь и даже драк между учениками, — такая «работа», что не приведи бог. А ведь так – даже для избранных творческим конкурсом, с экзаменами в Литинститут. Теория стихосложения – это только первая пядь, первое движение за колючую проволоку поэзии. Уход разведчика на вражескую территорию. С риском для жизни. И он, преподаватель, как никто другой понимает это. Ставка – жизнь и судьба. Не больше, ни меньше.

 

…Как однажды замкомбата

Щурясь, обронил –

В горы лезть  высоковато,

Хватит и равнин,

По изгаженному снегу

Выходи пестреть,

Запоздавшую разведку

В котловине встреть,

 

Чтобы хоть на послезавтра

Смолкла дичь команд,

И заря б не воскресала

С октября по март,

И, самим собой затравлен,

Дождик моросил,

И постанывал с окраин

Местный муэдзин.

 

Отчего ж так тошно, грустно,

Будто мордой вниз

Лёг, расстёгнут, как разгрузка?

Чистый модернизм:

В размышленьях о финансах,

Думах, как Москва,

Жизнь твоя, как нудный насморк,

Мертвенно тускла.

 

На своих местах исконных

Стайный быт салаг,

Небо в пепельных осколках,

Яства на столах…

И в сомненье обоюдном

Мысль, как урс*, узка:

Новый год под Алхан-Юртом

И тоска, тоска.

 

(*урс – нож (чеченск.))

 

Арутюнов на любой территории, и особенно вражеской – идёт от себя. А это и есть поэзия.

 

Кроме всего сказанного, обидно, что он на четверть века запоздал с приходом к читателю. Так сложилось, так вышло. Сегодня ситуация — прямо противоположная той, которая культивировалась в  «империи» — СССР, когда целая индустрия работала и на образование, на творчество. Имена талантливых поэтов отслеживались, им помогали. Требовали уступок, правок, согласований – да. Но и поддержка была. Не представляю себе, чтобы судьба у поэта С.С. Арутюнова в те (ныне оболганные) времена была бы схожа с нынешней. Если бы я, как редактор, увидел такие строки, я «не отпустил» бы автора. И отслеживал бы, и рекомендовал бы…

 

1 января

 

Оранжевато-синеватым,

О вымерзанье юморя,

За новогодним снегопадом

Приходит утро января,

Неотличимо от ситкома,

Чей ржавый ржач, как роботанк,

И суть его, так поселкова,

Гудит в обмокших проводах…

 

О, эти типа городского

Изысканные по суду,

Как будто на краю раскопа

Сползающие в пустоту

Селенья, где народ судачил

Про тех, кто, ездя, не запряг,

И скурвился к чертям собачьим –

О ценах, войнах и царях…

 

Но как была, так и белела,

Над ними мгла, навек дана,

И родового гобелена

Бледнели буйные тона.

Ужель до смерти быть покорным,

И, начиная год, идти

По свежим цитрусовым коркам,

Припорошённым конфетти…

…Но и такие строки, как мы видим, такие могут затеряться (и затерялись) в нашем времени! Оказывается, доступность для всех поэтических площадок – истинно вред. Отыскать и впоследствии «вести» поэта, отобранного для себя, без помощи ближайших друзей, тоже поэтов, проверенных и отобранных тобой – так же редка, как покупка выигрышного билета лотерейного «на миллион». Впервые я услышал имя С. Арутюнова от Будина О. Стихотворения, представленные мне учеником – о своем учителе С.С. Арутюнове – не просто заинтересовали, а удивили,  поразили.  Сборник тот, давний – «Саланг» изданный в изд-ве «Русский двор», поразил прежде всего своей ни на кого не похожестью, жесткостью… Это потом я прочту в сборнике «То, что всегда с тобой»:

 

…Отрезвляя, приводят к смиренью,

Понуждают одеться теплей

И сентябрьские прятки с мигренью,

И прогорклая гарь фитилей…»

Это вечное, данное свыше,

Разрывное, как искры из глаз,

Изуверствуя, смотрит бесстыже,

Погружает в ознобный экстаз –

 

Это зарево млечных дробинок

В искажённые лица бросал

Менуэт на советских руинах,

На советских руинах базар.

И повсюду, как слышно поодаль,

Беззастенчиво целясь в князья,

Пробуждается сонная одурь,

Беззащитные свечи гася.

 

Или:

 

…Теперь ты мёртв, и на заре вечерней

Тебе приснятся дни святых учений,

Когда рассвет безжалостный воскрес.

Туманом полусъеден, стлался ельник,

И было слышно, как в глухих селеньях

К обедне бьют, как будто в ржавый рельс.

 

 Противостоять наплыву графомании, кажется сегодня, нельзя никак, а только подлинной поэзией. Собственным даром. Своим словом. И — С. Арутюнов в этом понимании происходящего наставляет и меня собственным примером. Пойдет немало времени, прежде чем узнают и поймут стиль его ни на кого не похожей походки. И, конечно, оценят, и за поиски, и за находки (часто – подлинные открытия!), и за его борьбу (я бы именно так и сказал: за борьбу бескомпромиссную с серостью и заурядностью). Лишь бы не поздно. Лишь бы услышали и не пропустили так, как были пропущены, и хорошо, если не забыты многие поэты.  (Так ушли, хоть они и не могут сравниваться ни с автором, ни между собой — и В.Хлебников, и В. Каменский, и Д. Бурлюк, от которого остался в памяти даже и литературоведов — остался лишь тот, кто «развил» и применил находки: В. Маяковский)…

Работа на аллитерациях, ассонансах и диссонансах, рифмы, которые сами как самородки, – эта «езда в незнаемое», которую оценит лишь филолог, поэт или специалист — нелегка. Рифмы и ритмы автора непредсказуемы, совершенно особенны. Он, преподаватель техники стихосложения, едва ли не в каждой строфе — рискует идти на эксперимент. Даже и теперь, когда, кажется, нельзя ничего изобрести из того, чего никогда не было.

 

Господи, щади несносных,

Ухавших ветрами в соснах

Меж полей Твоих.

Если только рот разину,

Дунь в хмельную парусину,

Расточи тупик.

 

Иль не видишь, как седеем,

Как, чужды иным затеям,

Цепь себе куём?

Рассуди, тропу означь нам,

Ткни арапником казачьим

В путь за окоём.

 

Его преданность и любовь к литературе – можно вполне, по моему убеждению, вполне назвать подвигом. А за труд, творчество и самоотдачу в этом труде — подвижником. Мастер-класс в Литинституте. Работа со студентами, связавшими свою жизнь со стихосложением, вообще с писанием, конечно, непроста. Люди и судьбы трудные. Кто учился в Литинституте – поймут, о чём я говорю. Чтение и подготовка чужих сборников к печати, врезки, критика, подготовка дипломных сборников (что само по себе отнимает немало времени), кроме того, что он – главный редактор портала «Правчтение. Ру» Издательского совета Русской Право -славной Церкви, он ещё и научный сотрудник совета, главный редактор Международного детско-юношеского литературного конкурса «Лето Господне» им. Ивана Шмелева, эксперт Патриаршей литературной премии и открытого конкурса изданий «Просвещение через книгу». Член редколлегий «День и ночь», а до недавнего времени – и журнала «Литературная учеба». Но прежде всего, конечно же – поэт.

        Необходимо добавить, что дело, конечно, не в званиях, вернее не только в званиях и регалиях, которые, если их перечислять подряд, — все  награды, премии и дипломы, —  всё перечисление заняло бы немало места и немалое время. И вот, если представить все награды (а вернее и точнее было бы сказать – не награды, а и отметины от ран в боях и борьбе за подлинную, настоящую и стоящую литературу), мы увидим что немало людей, групп и сообществ которые понимают и принимают поэзию С. Арутюнова. Он не боится рисковать. А это много значит. На это способны лишь избранные. В литературе – если ты рискуешь дать читателю новое – ты рискуешь главным: не быть понятым. А это значит, потерять репутацию. Репутация для поэта – самое главное. Не важно, как ты живёшь. Ты можешь хулиганить и пьянствовать, и примеры мы знаем, многие, — и это прощается, и даже служит порой на пользу славе, известности, тиражности. Ты можешь быть в общении с людьми – идиотом, даже сущим дъяволом, — и это простят, если читатель принимает тебя как поэта. Но если ты пишешь не так и то, что ждут от тебя, — ты можешь быть трижды героем и святым – о тебе вряд ли кто узнает в среде поэтической, вряд ли кто примет тебя в круг своего чтения, а значит, ты не будешь ни понят, ни прощён. Поэт, таким образом, ищущий автор рискует всем что имеет, ведь поэзия для поэта – самое главное.

Так как пишут сегодня, при нем, при С. Арутюнове, и как писали до него – он освоил и отбросил. И забыл. И пошёл дальше. Он может, и знает, как это новое пишется. Он обходит известное. Взбирается выше. Он мотивирован взобраться на Эверест, не больше, ни меньше. Смелость такого замысла дорогого стоит. И даже больше того: только это и есть творчество. Знаю, что он не любит это высокое определение, и всё равно применяю, потому что создать новое из ничего – только это и ценно. Только это и можно так определить. Ведь и Демиурга, самого Бога называют не иначе как Творцом. Он создал мир из ничего, из пустоты.

И когда мы прочтем такие строки, поймем главное, само содержание человека его величина (человеческая) — определятся единственно величиной его замысла. И великий замысел заставляет искать, и находить (или не находить, но продолжать искать). И рисковать.

Кроме того, кроме всех перечисленных уже  «прав и обязанностей», кроме названного ранее – он, С. С. Арутюнов, выпускает ежегодно по книге стихотворений. Прозы, переводов, публицистики. А это вовсе не те проходные книжонки, которые пишут «литературные негры» под заказ. Это не забавные опусы «ироничных детективов» бабенок-домохозяек. Это не хроники-жизнеописания или витиеватые измышления на темы исторических катастроф. Здесь всё гораздо непредсказуемей и непонятней. Здесь кроме памяти, здоровья и досуга необходимо ещё многое и многое из того, чтобы именно так сложилось. К пазлу пазл. Чтобы патрон попал в казенник и там остался. Более того, чтобы выстрелил. Это книги мастера. Одно только Небо знает — сколько дней, ночей, усилий, а главное – мужества стоит сказать только свое слово, без оглядки, ни на кого не похожее Слово. Эти книги требуют усилий для простого смертного непонятных. Сладость, тревога, боль, гордость и покаяние…

С.С. Арутюнов ярко выделяется среди прихожан и «прохожан» и «захожан» нынешнего «храма искусств». Он настолько предан делу своей жизни, что заряжает своей энергией тех, кто стал причастен его судьбе.  

…У серьезного дела всегда немало проходимцев. Ими пестрят, как я уже говорил,  — интернет, и самиздат, и прочие «софты». И «русскоязычные», и импортированные к нам «иноязычные».

В наше непонятное, какое-то несформированное, и как бы даже в главном своём — обессмысленное время, он многое понял, усвоил из опыта прошлого, и постарался забыть. Всех предшественников (и это видно по его поэзии). Изучил и техники, и стили, и архитектонику… И акмеизм, и футуризм, и имажинизм…. – и все «измы» изучил, и благополучно переварил. Вышел, повторяю, «один на льдину». Там и там в его поэзии можно найти (при желании) и дальние отголоски, как бы продленные и по-своему продуманные и «переформатированные» образы оставленные нам  великими поэтами прошлого. Но лишь – как смутное горное эхо. И все эти «находки» будут спорны и двусмысленны. Он – именно «сам свой». Он меняет, ломает и структуру стиха, и даже ритм, — всегда намеренно и под себя. Ну, не дать, и взять – именно «один на льдине» или «ломом опоясанный». И не только в поэзии, а и по жизни. Он многое видел и пережил. Учился музыке, даже и воевал. Писал стихи и увлекался роком. Был учеником, а стал преподавателем и не где-нибудь, а в Литинституте.

         …«Кто на войне не бывал – тот Богу не маливался» — говорят в народе. И говорят, конечно, метко. Сказал так – явно, человек, переживший и страх, и потери. С. Арутюнов работает в Издательском Совете Русской Православной Церкви. И вряд ли не верующий, или «не маливавшийся» в большой беде человек – смог бы разобраться и разобрать все те завалы книг и рукописей, которые приходят на суд жюри конкурсов и «издательских форматов».

Жизнь, как рубаху, всегда приходится примерять на себя, — чтобы понять человека и ценность его, или напротив – отраву его «антитворчества». Чтобы разобраться в этом потоке книг, необходимо понимать что к чему и глубоко «вьезжать» в представленные концепции. Сравнивать со своим миропониманием. Лексион С Арутюнова удивляет широтой. Порой кажется, что картины и образы его мелькают как в калейдоскопе: перевал Саланг, и мокрое или снежное утро в Москве. Детские впечатления, мгновения, отраженные  в стихотворении, — вдруг завершаются таким выводом и философским обобщением или афоризмом – так, что замираешь от неожиданности. И вот ты, десятилетия отдавший литературе, то ли останавливаешься, то ли спотыкаешься то там, то здесь на стихотворении, которое сделано именно так: в ярком противоречии, даже и в заявленном споре с общепринятым. Это можно сравнить с пушкинским, этаким вызовом и баловством, скольжении по краю: «…читатель ждет уж рифмы «розы», — на, вот, возьми её скорей»». Это скольжение, этот полёт – без сверхусилий – только кажущийся. Он от силы и мощи. Это – игра льва с растением «перекати-поле» — игра как с мячом. Читаешь, видишь, поражаешься этому переливу образов, множеству аллитераций, аллюзий, гармоний, ассонансов и диссонансов, — читаешь, и никак не поймешь, — как же это сделано? Откуда его истоки? Велимир Хлебников? Николай Гуилёв? Бродский, Бурлюк, Рембо, Верлен… — да, наверное. Наверное, и они участвовали в становлении С. Арутюнова как  поэта. Но и это спорно. Он – то «конкистадор в панцире железном», то – воин, то «смеется,как смехачи» без цитирований и без повторений, без всего того, что можно было бы хоть отдаленно назвать заимствованием. И при всём при том, ни к чему читать или заучивать «Словарь расширения русского языка» — от «классика», — достаточно внимательно принять стихотворения (и прозу) Сергея Арутюнова. И при этой широте и многообразии – есть поистине стихотворения-откровения поистине экзистенциональные! Грусть он мешает с юмором. Он не навязчив и не предвзят. Главное для него – находка, которая усвоится, с которой надо прожить время…

Читая С. Арутюнова, понимаешь отчетливо, что он – родоначальник какого-то нового направления в литературе, в поэзии. Названия этому «изму» пока нет. Да и «изм» ли это? Арутюнов никак не декларирует это направления. Не пишет манифестов, ни собирает единомышленников. Вот почему я определяю его как «один на льдине». И это особенно ценно. Спорно? Да, конечно? Все ли заметят это? Вернее даже так: пожелают ли заметить? Это зависит от «классности» читателя. Желания и возможности этого читателя приложить определенные усилия. Его сборнику необходимо со-творчество. Потому что творчество, и особенно – поэзия — труд. Сладкая каторга. И С.Арутюнов предполагает, что читатель потрудится. И это прекрасно характеризует самого автора.

Освободиться от всех нависающих над нами авторитетов, от всех уз и условностей, — писать и стихотворения, и прозу вполне свободно и независимо – не самоцель. Не оглядываясь ни на чьи мнения и оговорки, даже и авторитетные, — таков, повторяю, на мой взгляд, принцип творчества Сергея Арутюнова.   

Василий КИЛЯКОВ