ДОН КИХОТ: ГЛУПЕЦ ИЛИ МУДРЕЦ?
Полина СЕРДОБОЛЬСКАЯ
Три мудреца в одном тазу
Пустились по морю в грозу.
Будь попрочнее старый таз,
Длиннее был бы мой рассказ.
Самуил Маршак
Споры вокруг героя легендарного романа Мигеля де Сервантеса «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский» не утихают. Одни считают его несчастным влюбленным, чье сердце навеки принадлежит прекрасной Дульсинее Тобосской, во имя которой он вершит свои славные подвиги. Другие принимают его за городского сумасшедшего, который решил на старости лет заделаться странствующим рыцарем и сражаться с ветряными мельницами и мешками картошки. Кем же он все-таки был на самом деле: глупцом или мудрецом?
Прежде чем рассуждать на этот вопрос, стоит учитывать тот факт, что данное произведение создавалось с комической целью. Это была своего рода пародия на рыцарские романы, а Дон Кихот являлся собирательным образом рыцарей, вобравшим в себя черты, которыми должен обладать тот самый идеальный мужчина на белом коне, о котором томно вздыхают девицы, томящиеся в башнях. Вот только у нашего героя вместо белоснежного коня старая кляча по кличке Росинант, а вместо серебряных доспехов, шлем с картонным забралом. Далеко не самый лучший вариант, согласитесь? К тому же, герой совершает необдуманные и спонтанные поступки. Бросает дом, племянницу, прислугу, и несмотря на почтенный возраст (а герою было около пятидесяти лет) отправляется на поиски приключений. А что послужило причиной этому? Все очень просто, у Дон Кехана (это и являлось его настоящим именем) было очень много свободного времени: «Надобно знать, что вышеупомянутый идальго в часы досуга, – а досуг длился у него чуть ли не весь год, – отдавался чтению рыцарских романов с таким жаром и увлечением, что почти совсем забросил не только охоту, но даже свое хозяйство; и так далеко зашли его любознательность и его помешательство на этих книгах, что, дабы приобрести их, он продал несколько десятин пахотной земли и таким образом собрал у себя все романы, какие только ему удалось достать» А как известно, когда у человека оказывается слишком много времени в избытке, он просто не знает, что с ним делать и начинает сходить с ума от безделья. Вполне вероятно, что Дон Кихот тоже стал подобной жертвой пустого времяпрепровождения. Чтобы хоть как-то заполнить эту пустоту, он погружается в чтение книг, уходит в параллельную реальность. О таких обычно говорят: «Не от мира сего». Большинство людей не хотят мириться с чем-то странным, с тем, что их пугает. Поэтому они попросту сторонятся «выделяющихся» людей, считают их глупыми. Эдакий стереотип, навязанный обществом.
Исходя из этого, Дон Кихот раскрывается перед нами совершенно под другим углом. Ведь если вспомнить, перед всеми своими подвигами он говорит умные вещи, он пытается призвать к справедливости, найти ее в людских сердцах. Да, стиль его речи намного отличается от той, к которой мы привыкли слышать, но она вовсе не походит на речь глупца или безумца.
– Допустим, что все это так, – ответил Дон Кихот. – Но, отстегав его без всякой вины, вы получили сполна и за сапоги, и за кровопускание, ибо если он порвал кожаные башмаки, которые вы ему купили, то вы порвали ему его собственную кожу; и если цирюльник пускал ему кровь, когда он был болен, то вы пускаете ему кровь, когда он здоров. Значит, вы с ним квиты.
Мы можем видеть, что его суждения вполне здравы, и не лишены смысла. Таким образом, мы не можем назвать Дон Кихота ни глупцом, ни мудрецом. Так кто же он? Никто иной, как рыцарь печального образа. Такое определение мы уже могли встретить на страницах другого не менее известного романа, вышедшего из-под пера М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита». Насколько мы можем помнить образ печального рыцаря в конце произведения принимает один из подданных Воланда- Коровьев-Фагот. По мнению литературоведов, рыцарство Коровьева на самом деле имеет много литературных ипостасей. По одной из них он выступает в роли другого рыцаря из «Дон Кихота», а именно Сансона Карраско, выдающего себя за Рыцаря Белой Луны, и стремящегося заставить вернуться главного героя домой. А как мы помним, лунный свет освещал дорогу свите Воланда в конце произведения.
Но как бы не блестели рыцарские доспехи под луной, любой рыцарь все равно останется мечтателем и фантазером.
